— А, и еще: ожидается, что минимальный уровень высокоэффективного сфероида — КК х250, а еженедельная Чистая Розница — сорок пять тысяч долларов. Скромные показатели, у большинства они намного выше. Если будут вопросы, тогда, ну… — Она помолчала, в глазах обида. — Ты всегда можешь спросить Энни. Развернулась и ушла. Спустя несколько дней, в безоблачный четверг под вечер Мэй поехала домой — впервые с тех пор, как отца застраховали в «Сфере». Она знала, что отцу гораздо лучше, и предвкушала встречу вживую, нелепо надеясь на чудесные перемены, но понимая, что увидит лишь мелкие улучшения. И однако в сообщениях и телефонных разговорах родители бурлили. «Теперь все по-другому», — неделями твердили они, умоляли ее приехать и отпраздновать. Предвкушая их неотвратимую благодарность, она ехала на юго-восток, а когда приехала, отец встретил ее в дверях — явно здоровее прежнего, увереннее, больше похож на мужчину — мужчину, которым когда-то был. Протянул руку с запястным монитором, приставил к монитору Мэй. — Ты гляди-ка. Мы с тобой близнецы. Винишка глотнешь? В доме они втроем, как обычно, встали вдоль кухонной стойки, и резали кубиками, и панировали, и болтали о том, как разнообразно поправилось отцовское здоровье. Теперь есть выбор, к какому врачу пойти. И нет ограничений на лекарства; все входит в страховку, доплачивать не надо. Они излагали свои медицинские новости, и Мэй видела, что мать стала веселее, жизнерадостнее. И сегодня надела короткие шорты. — А лучше всего, — сказал отец, — что у матери освободилась куча времени. Все так просто. Я иду к врачу, остальное делает «Сфера». Никаких посредников. Никакой лишней болтовни. — Я правильно понимаю, что это? — спросила Мэй. В столовой висела серебряная люстра — при ближайшем рассмотрении оказалось, что это произведение Мерсера. Серебряные подсвечники — раскрашенные рога. Вообще-то люстры лишь мельком радовали Мэй — пока встречалась с Мерсером, с трудом подбирала комплименты, — но этот предмет ей взаправду понравился. — Оно и есть, — сказала мать. — Неплохо, — сказала Мэй. — Неплохо? — переспросил отец. — Это его лучшая работа, сама же видишь. В бутике Сан-Франциско ушла бы штук за пять. А он нам ее за так подарил. Мэй поразилась: — Почему за так? — Почему? — переспросила мать. — Потому что он наш друг. Потому что он славный молодой человек. И сделай паузу, прежде чем глазки закатывать или острить, как обычно. Мэй сделала паузу, а потом, отвергнув полдюжины колкостей и выбрав дальнейшее молчание, решила, что будет великодушной. Потому что Мерсер ей больше не нужен, потому что она теперь важный, объективный двигатель мировой торговли, а в «Сфере» может выбирать из двоих (причем один — вулканическая, каллиграфическая загадка, перелезает через стены, чтобы взять ее сзади); в общем, она может себе позволить великодушие к бедненькому Мерсеру, к его косматой голове и нелепой жирной спине. — Очень красиво, — сказала Мэй. — Хорошо, что тебе нравится, — сказала мать. — Можешь сказать ему лично через пару минут. Он придет к ужину. — Нет, — сказала Мэй. — Только не это. — Мэй, — твердо сказал отец, — он придет, ясно? Она понимала, что возразить тут нечего. Прикусила язык, налила себе красного вина и выпила полбокала, накрывая на стол. Когда постучался и вошел Мерсер, лицо у нее почти онемело, а мысли путались. — Эй, Мэй, — сказал Мерсер и нерешительно ее обнял. — Люстра твоя отличная, — сказала она и, произнося эти слова, заметила, как они на него подействовали, а потому решила развить: — Просто красавица. — Спасибо, — сказал он. И оглянулся на ее родителей, словно проверяя, не ослышался ли. Мэй подлила себе вина. — Очень хорошая, — продолжала она. — В смысле, я и так в курсе, что ты прекрасно работаешь. — Тут она отвела глаза, зная, что в его взгляде прочтет сомнение. — Но эта лучшая из всех. Я так счастлива, что ты столько вкладываешь… Ну, счастлива, что твоя самая расчудесная работа живет теперь в столовой у моих родителей. Мэй вынула телефон и сфотографировала люстру. — Ты что делаешь? — спросил Мерсер — довольный, впрочем, что она сочла люстру достойной запечатления. — Просто снять хотела. Гляди, — и она показала ему фотку. Родители испарились, решив, несомненно, что Мэй хочет побыть с Мерсером наедине. Ужас какие смешные и начисто рехнулись. — Красиво, — сказал он, поглядев на фото чуть дольше, чем Мэй ожидала. Видимо, наслаждаться и гордиться своей работой ему не чуждо. — Да невероятно! — сказала она. Вино отправило ее в полет. — Ты такой молодец. И я знаю, что для них это ценно, особенно теперь. Здесь появилась важная деталь. — Ее захлестнула эйфория, и дело не только в вине. Это освобождение. Ее семья свободна. — Раньше было так темно, — сказала она. И на миг они с Мерсером как будто нащупали былую общую почву. Мэй, годами размышлявшая о нем с разочарованием на грани жалости, вспомнила, что он способен на прекрасную работу. Она знала, что он сострадателен и очень добр, хотя узость его горизонтов, конечно, бесила. Но сейчас она видела это… произведение искусства, можно ведь так сказать? оно похоже на искусство, — видела, как оно преобразило дом, и ее вера в Мерсера возродилась. Тут ее осенило. Сделав вид, что ей надо переодеться, она улизнула наверх. Но переодеваться не стала — вместо этого, сидя на своей прежней постели, она за три минуты запостила фотографию люстры в два десятка дизайнерских и интерьерных лент и поставила ссылку на веб-сайт Мерсера, где был только его телефон, несколько фотографий — он годами этот сайт не обновлял — и электронка. Раз ему не хватает мозгов устроить свой бизнес как полагается, Мэй с восторгом возьмет это на себя. Когда она закончила, Мерсер уже сидел с ее родителями за кухонным столом, где впритирку стояли салат, курица в масле и овощи. Все трое посмотрели, как Мэй спускается по лестнице. — Я тебя звал, — сказал отец. — Мы обычно едим, пока все горячее, — прибавила мать. Мэй ничего не слышала. — Извините. Я просто… Ничего себе, как вкусно. Пап, правда люстра у Мерсера красавица? — Еще бы. О чем я говорил и тебе, и ему. Мы уже год у него какое-нибудь творение выпрашивали. — Я подходящие рога искал, — сказал Мерсер. — Давненько удачных рогов не попадалось. Дальше он объяснил, откуда берутся рога, как он покупает их только у надежных поставщиков, про которых точно знает, что они не охотятся, а если охотятся, то с разрешения Департамента охоты и рыболовства — держат под контролем популяцию. — Замечательно, — сказала мать. — Пока не забыла, я хотела выпить за… Это что? Телефон у Мэй бипнул. — Ничего, — сказала Мэй. — Но через секундочку у меня, наверное, будут хорошие новости. Говори, мам. — Я просто хотела выпить за то, что мы… Зазвонил телефон у Мерсера. — Извините, — сказал он и зашарил по штанам, ощупью отыскивая кнопку отбоя. — Все закончили? — спросила мать. — Извините, миссис Холланд, — сказал Мерсер. — Продолжайте. Но у Мэй снова громко зажужжал телефон, и на экране она увидела тридцать семь новых кваков и сообщений. — У тебя дела? — спросил отец. — Пока нет, — ответила Мэй, хотя еле сдерживала восторг. Она гордилась Мерсером — вскоре она покажет ему, какая у него потребительская аудитория за пределами Лонгфилда. Если в первые же минуты пришло тридцать семь откликов, через двадцать минут их будет сотня. Мать продолжала: — Я хотела сказать спасибо тебе, Мэй, за все, что ты сделала. Благодаря тебе отец поздоровел, а я не свихнулась. И я хотела выпить за Мерсера — он нам как родной, и спасибо ему за великолепную работу. — Она помолчала, словно ожидая, что вот-вот снова зажужжит. — Короче говоря, я рада, что это пережила. Давайте поедим. А то все остывает. И они приступили к ужину, но спустя пару минут Мэй услышала уже столько бипов, а лента обновилась столько раз, что сдерживаться стало невмоготу. — Ладно, сил больше нет. Мерсер, я запостила фотографию твоей люстры, и все в восторге! — Она просияла и подняла бокал. — Вот за что надо выпить. Мерсер не развеселился. — Погоди. Куда запостила? — Это прекрасно, Мерсер, — сказал отец и тоже поднял бокал. Мерсер бокала не поднял. — Куда запостила, Мэй? — Во все тематические сообщества, — сказала она, — и комментарии чудесные. — Она подвигала ленту на экране. — Вот давай я первый прочту. Цитирую: «Ух, какой шик!» Это довольно известный промышленный дизайнер из Стокгольма. Вот еще: «Как это круто. Я что-то похожее видела в том году в Барселоне». Это дизайнер из Санта-Фе, у нее там лавка. Она твоей люстре поставила три звезды из четырех, и у нее есть соображения, что можно улучшить. Наверняка удастся торговать у нее, если захочешь. Или еще… Мерсер ладонями уперся в стол. — Перестань. Пожалуйста. — Почему? Ты еще лучшего не слышал. На «Душе дизайна» у тебя уже сто двадцать два смайлика. Невероятное количество за такое время. У них есть рейтинги — ты в верхней полусотне за сегодня. И я даже знаю, как загнать тебя повыше… — Между тем Мэй сообразила, что такая работа наверняка поднимет ее ИнтеГра выше 1 800. А если достаточно народу купит Мерсеровы люстры, Мэй получит приличный Коэффициент Конвертации и Чистую Розницу… — Мэй. Перестань. Умоляю тебя. — Глаза у Мерсера были маленькие и круглые. — Я не хочу орать в доме твоих родителей, но либо ты перестанешь, либо я ухожу. — Да погоди секунду, — сказала она и полистала сообщения в поисках такого, которое его наверняка впечатлит. Было одно из Дубая — если найдется, Мерсерово сопротивление точно ослабнет. — Мэй, — произнес материн голос. — Мэй. Но Мэй никак не могла отыскать. Да где же оно? Листая, она услышала, как заскрежетал об пол стул. Но она так близка, вот-вот отыщет, и потому она не подняла головы. А затем Мерсера уже не было, и родители смотрели на нее во все глаза. — Ты, конечно, молодец, что хочешь поддержать Мерсера, — сказала мать, — но я не понимаю, почему сию секунду. Мы же поужинать собрались. Мэй поглядела на мать, впитала все родительское разочарование и растерянность, на какие ее хватило, а затем выбежала из дома и нагнала Мерсера, когда он задом выезжал с дорожки.