— Я знаю, что ты справишься. — Вот спасибочки-то! Я помчусь вперед на крыльях твоей веры в меня. Сарказм Мэй решила проигнорировать: — Так мы когда увидимся? — Скоро. Придумаем что-нибудь. — Сегодня, а? Пожалуйста? — Не сегодня. Сегодня завалюсь спать, к завтра надо ожить. Дел по горло. Куча нового с этой Полнотой, и… — С Полнотой «Сферы»? Повисла долгая пауза — Мэй не сомневалась, что Энни смакует весть, Мэй неведомую. — Ага. Бейли тебе не говорил? — эдак пропела Энни, и от этого тона Мэй покоробило. — Не знаю, — сказала Мэй. Аж сердце заныло. — Может, и говорил. — Ну, они считают, что уже очень близки. Я ездила пробивать кое-какие последние барьеры. Волхвы думают, нам осталось разрулить еще пару загвоздок, и все. — А. Про это я, кажется, слышала, — сказала Мэй. Что она говорит, зачем эта мелочность? Но Мэй правда ревновала. А как не ревновать? С чего бы у нее был такой же доступ к информации, как у Энни? Мэй понимала, что не имеет права, и все равно хотела знать, считала, что имеет больше прав, чем сейчас, — имеет право узнавать новости не от Энни, которая три недели была через полмира от «Сферы». Пробел в знаниях отбросил Мэй на некий унизительный уровень, в плебейское обиталище говорящих голов и подсадных уток. — Тебе точно ничем не надо помочь? Может, какую-нибудь маску, а то у тебя глаза опухшие? Мэй ненавидела себя за эти слова, но произнести их было приятно — как будто изо всех сил почесала, где чешется. Энни откашлялась. — Ты сама доброта, — сказала она. — Но мне пора. — Точно? — Мэй. Не хотелось бы грубить, но лучше всего мне сейчас вернуться за стол и к работе. — Ясно. — Я не грубая. Но мне по-честному надо нагонять. — Да я понимаю. Конечно. Нормально. Завтра все равно увидимся. На совещании в «Концептуальном Королевстве». — Что? — В «Концептуальном Королевстве» бу… — Да нет. Это я знаю. Ты идешь? — Иду. Бейли сказал, надо. — И будешь транслировать? — Конечно. Что-то не так? — Да нет. Нет, — сказала Энни, явно выжидая, переваривая новость. — Я просто удивилась. На этих совещаниях горы секретной интеллектуальной собственности. Может, он тебя только к началу позвал. Даже не знаю… Спустили воду; Мэй увидела, что Энни встала. — Идешь? — Ага. Правда, уже так опаздываю, что сейчас сблюю. — Ладно. Не блюй. Энни кинулась к двери и исчезла. До доктора Вильялобос надо добраться за четыре минуты. Мэй встала, включила звук и вышла из туалета. Потом вернулась, выключила звук, села в той же кабинке и дала себе минуту очухаться. Пускай зрители думают, что у нее запор. Плевать. Где бы ни была сейчас Энни, наверняка она плачет. Мэй и сама всхлипывала, проклинала Энни, проклинала и эту блондинку до последнего ее блондинистого дюйма, и ее узколобую полномочность. Да, Энни работает в «Сфере» дольше — подумаешь. Они теперь равные, а Энни не может с этим смириться. Придется ее заставить. В поликлинику Мэй вошла в 14:02. — Привет, Мэй, — сказала доктор Вильялобос, встретив ее в вестибюле. — Пульс, я вижу, нормальный, а пробежалась ты так, что зрителям, наверное, досталась любопытная статистика. Пойдем. Не стоило, конечно, удивляться, что доктор Вильялобос тоже стала любимицей публики. Пышная фигура, знойные глаза, голос как гармоника — на экране она была не человек, а вулкан. О таком враче мечтали все, особенно гетеросексуальные мужчины. С появлением «АУтенТы» о непотребных комментариях лучше забыть, если хочешь сохранить работу или семью, и доктором Вильялобос восторгались утонченнее, но все равно демонстративно. «Приятно видеть доброго доктора!» — написал какой-то мужчина, едва Мэй зашла в кабинет. «Да начнется осмотр!» — высказалась другая душа, посмелее. Доктор Вильялобос разыгрывала деловитый профессионализм, но, кажется, тоже наслаждалась. Сегодня она надела блузу на молнии, немало открыв щедрую грудь, — на приличной дистанции ничего, но в объективе Мэй выходило отчасти непристойно. — Итак, показатели у тебя хороши, — сказала доктор Вильялобос. Мэй сидела на смотровом столе, доктор стояла перед нею. Мэй проверила на запястье, что видят зрители, и убедилась, что мужчины останутся довольны. Как будто сообразив, что картинка чересчур провокационна, доктор Вильялобос отвернулась к стенному монитору. На экране отображались несколько сотен величин. — Количество шагов могло быть и повыше, — заметила она. — У тебя в среднем всего пять тысяч триста, а нужно десять тысяч. Тем более в твоем возрасте — должно быть еще больше. — Я знаю, — сказала Мэй. — Слегка замоталась. — Ладно. Но давай увеличим. Пообещай мне, а? Далее, Мэй, поскольку мы сейчас беседуем со зрителями, я бы хотела порекламировать программу, которая собирает твои показатели. Называется «Сферическая медицина», сокращенно СЭМ. Сэм — это мой бывший, и, Сэм, если ты нас смотришь, я назвала программу не в честь тебя. На запястье у Мэй случилась буря. «Ну ты и дурак, Сэм». — Через СЭМ мы в реальном времени собираем показатели всех сфероидов. Ты, Мэй, и нубы первыми получили браслеты нового образца, но с тех пор мы надели их на всех сотрудников. Что позволило нам аккумулировать очень точные и полные данные на все одиннадцать тысяч человек. Представляешь? И вот первые плоды: на той неделе в кампусе появился грипп, и мы за какие-то минуты выяснили, кто его принес. Отослали ее домой, и больше никто не заразился. Если б только мы могли не пускать людей в кампус с микробами. Если б никто никогда не уходил, не пачкался снаружи, мы бы все были в шоколаде. Но позволь я сойду с трибуны и займусь тобой, Мэй. — Если новости хорошие, — ответила та и постаралась улыбнуться. Ей было неуютно, хотелось уже перейти к делу. — Ну, мне кажется так, — сказала доктор Вильялобос. — Нам тут пишет зритель из Шотландии. Он следил за твоими показателями, сопоставил их с твоими ДНК-маркерами и понял, что такое питание, особенно с таким количеством нитратов, повышает вероятность онкологического заболевания. — Боже мой. Правда? Меня из-за этих плохих новостей сюда и вызвали? — Да нет, совсем нет! Не волнуйся. Решается в два счета. У тебя нет рака и, вероятно, не будет. Но ты знаешь, что у тебя маркер на рак кишечника, просто повышенный риск. Этот ученый из Глазго следил за тобой и твоими показателями и увидел, что ты ела салями и еще какое-то мясо с нитратами, а это может спровоцировать клеточную мутацию. — Мне все равно жуть как страшно. — Боже мой, извини! Я не хотела тебя пугать. Но хорошо, что этот человек смотрел. Мы, конечно, тоже смотрим и постоянно учимся смотреть внимательнее. Но прекрасно, что у тебя столько друзей в этом мире, — один из них, в пяти тысячах миль отсюда, помог тебе избежать растущего риска. — То есть больше никаких нитратов. — Именно. Обойдемся без них. Я тебе квакнула список продуктов, где содержатся нитраты, — зрители тоже могут поглядеть. Эти продукты и так-то лучше потреблять умеренно, но если есть история или риск онкологических заболеваний, их надо вообще избегать. Надеюсь, ты передашь это и родителям, если они не читают «Квак». — Наверняка читают, — сказала Мэй. — Ладно, а теперь так себе новости. Это не про тебя и не про твое здоровье. Это про твоих маму с папой. Они здоровы, но я хочу тебе кое-что показать. — Врач открыла каналы «ВидДали» из дома родителей Мэй — камеры расставили через месяц после начала отцовского лечения. Медики из «Сферы» сильно заинтересовались отцом и хотели собрать данные по максимуму. — Видишь, что не так? В сетке из шестнадцати картинок двенадцать пустовали. — Работают только четыре камеры, — ответила она. — Совершенно верно. Мэй посмотрела на эти четыре канала, поискала родителей. Ни следа. — Техника туда послали? Проверили? — А незачем. Мы всё видели. Они залезли под потолок и чем-то закрыли камеры. Заклеили, что ли, или тканью обернули. Ты об этом знала? — Я не знала. Какой ужас. Это они зря. Мэй машинально глянула, какой трафик. 1298 001 зритель. Во время визитов к доктору Вильялобос всегда случался всплеск. И теперь все эти люди тоже знают. Мэй почувствовала, что краснеет. — Ты в последнее время с родителями общалась? — спросила доктор Вильялобос. — Судя по нашим логам, нет. Но, может… — Уже несколько дней нет, — сказала Мэй. Собственно говоря, уже больше недели. Она звонила, но не дозвонилась. Квакала, но не получала ответа. — Не хочешь к ним заехать? — спросила врач. — Как ты понимаешь, трудно хорошо лечить, если мы шарим в потемках. Уйдя с работы в пять — уже которую неделю такого не случалось, — Мэй ехала домой и размышляла о родителях, о том, что на них нашло; а вдруг они взяли и заразились безумием от Мерсера? Да как они посмели отключить камеры! Мэй столько для них сделала, так помогала, а «Сфера», чтобы их спасти, посмотрела сквозь пальцы на все свои правила! И что скажет Энни? «Да пошла она», — подумала Мэй, мчась домой; между нею и Тихим океаном ложилась миля за милей, и воздух согревался. Как обычно за рулем, Мэй поставила объектив на приборную доску, в специальную подставку. «Дебютантка, сволочь стервозная». Как все не вовремя. Уж Энни ухитрится повернуть эту историю себе на пользу. Ее зависть — а она завидует, ясно как день — растет, и теперь Энни найдет способ окоротить Мэй. Мэй — из города посреди нигде, дочь владельцев гаражной парковки, которые не умеют камеры нормально включать, о собственном здоровье позаботиться не способны. Получили грандиозный подарок, медобслуживание по высшему классу, забесплатно — и злоупотребили им. Мэй знала, какая мысль варится сейчас в блондинистой башке Энни, всей из себя такой полномочной: «Кое-кто попросту безнадежен». Семья Энни вела свою историю с «Мэйфлауэра», ее предки были здесь первыми поселенцами, а их предки владели громадным шматом Англии. Голубая кровь до самых истоков — чуть ли не до изобретения колеса. Собственно говоря, если чей род и изобрел колесо, наверняка в изобретателях числились предки Энни. Это совершенно, абсолютно логично, никто бы не удивился.