– Да что вы? – В свою чашку она положила три ложки сахару и, придерживая ложечку большим пальцем так, что та грозила выткнуть ей глаз, отхлебнула еще маленько. – И что же он сказал, голубчик? – Я сообщил ему, что провел расследование аварии, и что вас просто занесло на мокрой мостовой. – Золотые слова. И что ж он на это ответил, голубчик? – Он сказал, что до суда дело доводить не хочет. А хочет все урегулировать немедленно. – О боже мой! – проревел Игнациус из передней части дома. – Что за вопиющее оскорбление хорошего вкуса! – Не берите вы его в голову, – посоветовала миссис Райлли вздрогнувшему полицейскому. – Он так все время голосит, когда на тилевизер смотрит. «Урегулирывать». Значит, ему денег подавай, а? – У него даже есть подрядчик, убытки оценить. Нате, вот вам оценка. Миссис Райлли приняла от него листок бумаги и на бланке подрядчика прочла отпечатанную колонку цифр, разнесенных по пунктам. – Царю небесный! Тыща и двадцать долларов. Какой кошмар. Как же ж я это заплачу? – Она уронила листок на клеенку. – А тут точно все правильно? – Да, мэм. У него и юрист еще старается. И цена все растет и растет. – Но где ж мне тыщу долларов взять, а? У нас с Игнациусом же ж только страховка – от моего бедного мужа-покойника еще осталась, – да пенсия грошовая, а это ведь совсем пшик. – Верю ли я тому тотальному извращению, коему становлюсь свидетелем? – возопил Игнациус из гостиной. Музыка набрала неистовый, первобытный темп; хор фальцетов вкрадчиво затянул про любовь всю ночь напролет. – Простите, – сказал патрульный Манкузо, почти убитый финансовыми затруднениями миссис Райлли. – Ай, да вы тут при чем, голубчик, – уныло отозвалась та. – Может, дом заложить получится. С этим-то ничего уж не поделаешь, а? – Нет, мэм, – ответил патрульный Манкузо, прислушиваясь к некоему топоту надвигавшегося панического бегства. – Всех детей из этой программы следует отправить в газовую камеру, – изрек Игнациус, прошагав в кухню в одной фланелевой сорочке. Тут он заметил гостя и холодно произнес: – О. – Игнациус, ты же знаешь мистера Манкузо. Скажи «здрасте». – Я действительно полагаю, что где-то видел его, – ответил Игнациус и выглянул в заднюю дверь. Патрульный Манкузо был слишком напуган чудовищной ночной сорочкой, чтобы ответить на любезность Игнациуса. – Игнациус, Туся, этот человек хочет больше тыщи долларов за то, что я натворила с его домом. – Тысячу долларов? Он не получит ни цента. Мы привлечем его к суду немедленно. Свяжитесь с нашими адвокатами, мамаша. – С какими адвокатами? У него уже ж оценка подрядчика есть. Мистер Манкузо говорит, что я тут уже ничего сделать не могу. – О. Ну что ж, тогда вам придется ему заплатить. – Я могла б и до суда дойти, если ты думаешь, что так лучше. – Вождение в нетрезвом состоянии, – спокойно ответил Игнациус. – У вас нет ни единого шанса. Миссис Райлли пригорюнилась: – Но, Игнациус, – тыща и двадцать долларов. – Я уверен, что вы сможете обеспечить некоторые фонды, – сказал он ей. – Кофе еще остался, или вы отдали этому балаганному паяцу последнее? – Мы можем заложить дом. – Заложить дом? Разумеется, мы этого делать не станем. – А что ж нам еще делать, Игнациус? – Средства имеются, – рассеянно ответил Игнациус. – Я желал бы, чтобы вы меня больше с этим не беспокоили. Эта программа и так постоянно усиливает мою нервозность. – Он понюхал молоко прежде, чем налить его в кастрюльку. – Я бы предложил вам телефонировать молочнику немедленно. Его молоко довольно-таки устарело. – Я могу получить тыщу долларов по гомстеду[10], – тихонько сообщила миссис Райлли примолкшему патрульному. – Дом – хорошее обеспечение. Мне тут агент по недвижности в прошлом году семь тыщ предлагал. – Ирония этой программы, – вещал Игнациус, вперившись одним глазом в кастрюльку, чтобы успеть схватить ее с плиты, как только молоко поднимется, – заключается в том, что она должна служить экзэмплюмом[11] для молодежи нашей нации. Мне бы весьма и весьма любопытственно было узнать, что бы сказали Отцы-Основатели, если б смогли увидеть этих детей, растлеваемых во имя упрочения «Клирасила». Однако я всегда предполагал, что демократия к этому и придет. – Он скрупулезно нацедил молока в свою кружку с портретом Ширли Темпл[12]. – На нашу нацию до?лжно наложить твердую руку, пока нация себя не изничтожила. Соединенным Штатам требуются теология и геометрия, вкус и благопристойность. Я подозреваю, что мы балансируем на краю пропасти. – Игнациус, я завтра схожу и получу по гомстеду. – Мы не станем иметь дела с этими ростовщиками, мамаша. – Игнациус шарил в жестянке от печенья. – Что-то непременно представится. – Игнациус, но меня же ж в тюрьму посадют. – Хо-хмм. Если вы сейчас собираетесь представить нам одну из своих истерик, я буду вынужден вернуться в жилую комнату. Пожалуй, я так и сделаю. Его туша ринулась по направлению к музыке, и резиновые шлепанцы громко захлопали по огромным пяткам. – Ну что же мне делать с таким мальчиком? – сокрушенно спросила миссис Райлли патрульного Манкузо. – Совсем не думает о своей бедной мамуле. Наверно, ему будет все равно, ежели меня посадют. У этого мальчишки сердце ледяное. – Вы его разбаловали, – произнес патрульный Манкузо. – Женщина следить же должна, чтобы своих детей не разбаловать. – А у вас детишек сколько, мистер Манкузо? – Трое. Розали, Антуанетта и Анджело-младший. – Ай, ну какая ж красота. Милашечки, наверно, а? Не как мой Игнациус. – Миссис Райлли покачала головой. – Игнациус у меня ну не ребеночек, а просто золото был. Прямо не знаю, какая муха его укусила. Бывало, говорил мне: «Мамулечка, я тебя люблю». А вот теперь уж не подойдет, не скажет. – О-ох, да не плачьте вы, – произнес Манкузо, растроганный до глубин патрульной души. – Давайте, я вам еще кофе сделаю. – Ему наплевать, запрут меня в тюрьму или нет, – всхлипнула миссис Райлли. Она открыла духовку и вытащила оттуда бутылку мускателя. – Хорошего винца не хотите, мистер Манкузо? – Нет, спасибо. Поскольку я в органах служу, надо впечатление производить. К тому же и с людьми начеку надо. – Не возражаете? – риторически спросила миссис Райлли и хорошенько отхлебнула прямо из горлышка. Патрульный Манкузо поставил кипеть молоко, по-домашнему хлопоча над плитой. – Иногда такая тоска прям берет. Не жизнь, а сплошь мученье. Но я и работала так работала. Заслужила. – Вам надо и на светлую сторону тоже смотреть, – посоветовал патрульный Манкузо. – Уж наверно, – ответила миссис Райлли. – Другим-то крепче достается. Вон сестра моя двоюродная, изюмительная женщина. Всю свою жизнь, кажный день к службе ходила. И что вы думаете – сбило трамваем в аккурат на Арсенальной улице, в такую рань, как раз к заутрене шла, еще темень стояла. – Лично я никогда не даю себе опускаться, – соврал патрульный Манкузо. – Надо ж хвост пистолетом держать. Понимаете, что я хочу сказать? Опасная у меня служба. – Так вы ж и убиться можете. – Иногда целый день никого не задерживаю. Иногда попадается кто-то не то. – Вроде того старичка перед «Д. Х. Хоумзом». Это я виновата, мистер Манкузо. Мне б сообразить, что Игнациус кругом неправ. Это так на него похоже. Все время талдычу ему: «Игнациус, на вот, одень эту красивую рубашку. Свитер приличный одень, я ж спецально тебе покупала». А он не слушает. Ничего слушать не хочет. Лоб каменный. – А потом еще иногда дома свистопляска. Детки жену доводят – нервная она у меня. – Невры – это ужасно. Мисс Энни, бедняжечка, соседка моя – так у нее невры. Постоянно кричит, что Игнациус у меня слишком шумный. – Вот и моя тоже. Бывает, хоть из дому беги. Будь я не я, давно бы пошел и надрался. Только это между нами. – А мне надо выпить малёхо. Хлебнешь – и отпускает. Понимаете? – А я вот что – я хожу в кегли играть. Миссис Райлли попыталась вообразить маленького патрульного Манкузо с большим кегельным шаром и сказала: – И вам нравится, а? – Кегли – это чудесно, миссис Райлли. Так хорошо отвлекает, что и думать не надо. – О, небеса! – возопил голос из гостиной. – Эти девочки, без сомнения, – уже проститутки. Как можно представлять такие ужасы публике? – Вот мне бы такую радость в жизни. – Вам, знаете, следует попробовать в кегли. – Ай-яй-яй. У меня ж уже и так в локте артюрит. Я уже старая играться с этими шарами. Я ж себе спину cвихну. – А у меня есть тетушка, ей шестьдесят пять, уже бабуся, так она все время в кегли ходит. И даже в команде участвует. – Есть такие женщины. А я – я никогда сильно спиртами не увлекалась. – Кегли – это больше, чем спорт, – запальчиво возразил патрульный Манкузо. – На кегельбане можно много людей встретить. Приятных людей. Можно с кем-нибудь себе подружиться. – Ага, да только мне так повезет, что обязательно шар на себя уроню. У меня и так уже ж ноги хро?мые.