– Нет. Конечно же, не из-за тебя. Я думала… Амфи, а тебе не было страшно, когда в Рирзе просыпались силы духов и он менялся? Он ведь хотел тебя убить! – Я ничего не бояться, Риис мой друг! Он не хотеть убить, он испугаться меня, не узнать сначала… Риис защищаться, и силы духов помогать ему делать это. Это помогать обороняться, как мои зубы. Я мочь быстро-быстро плавать, а Риис не мочь и защищаться как уметь. Риис бояться причинять боль из-за силы духов, он рассказывать мне о страх, и я говорить ему, что надо учиться. Я помочь ему понять, что учиться – лучше, чем бояться. Я сказать ему тогда, что он должен быть как наш малек. Наш малек рождается на суша и не уметь плавать сразу. Плавать у него в крови, как летать у птица, но малек не знать об этом и должен учиться. Когда малек понимать и учиться, у него получаться и он верить в себя. Когда он верить, он вспоминать, что вода – его дом. Как Риис вспоминать, что его сила духа предков жить в нем всегда, он не стать бояться, он стать уверенный. Риис сильный. Риис как малек – должен побеждать себя и духа предков, Риис подстраивать под свой плавать течение или ломаться, и тогда течений сам подстраивать под себя Риис. Течение никуда не уходить, и Риис как малек не уходить. Риис понимать и сражаться. У Фейг не нашлось, что ответить. Она молчала и даже не поднимала головы. Не могла, не хотела смотреть на водного обитателя, словно произнесенные слова исполнятся, лишь когда леди переведет взгляд. Амфи же рассудил совсем по-другому. Он протянул искусно припрятанный от жадной Оафи начищенный металлический диск девушке. Наверное, чтобы ее подбодрить. – Фхейх не должна бояться. Малек может ошибаться, но уметь выживать. Если малек сломаться или делать неправильно, он суметь набраться сил и сделать другой выбор. Малек сильный, пока учиться. Так делать сам природ, чтобы малек выживать. Тордж – Это бесчеловечный поступок, Клейс! Отвратительно бесчеловечный. Рыцарь отказался присаживаться и теперь расхаживал по Малому залу, широко шагая, и потому был вынужден часто поворачивать, так как помещение кончалось. Он всегда говорил громко и отчетливо – так его некогда научил наставник, и хорошая привычка осталась, но теперь он переступал грань дозволенного и, можно сказать, кричал. Мужчина понимал, что не стоит поступать так с человеком, который был не только его другом, но и к тому же регентом, превышая полномочия и повышая голос, но не сумел вовремя остановиться. – Тордж, прошу, довольно! И без твоих криков я утомлен, – регент потер костяшками виски. Он жаловался на утомление и головные боли очень редко, и если таковое случалось, то и в самом деле следовало бы замолчать. Но негодование сира, бурлящее в нем со вчерашнего вечера, извергалось теперь подобно потоку воды, который прорвал запруду. – Ты не такой человек, каким пытаешься казаться, Клейс! Это не ты говоришь, а усталость и злость на лордов, которые не желали тебе подчиняться. И злость на сира Саттона, на леди Шау Лоудбелл, на культистов… Да на всех! Ты сердишься, я понимаю. – Рыцарь остановился на полушаге и с глухим звуком оперся руками о противоположный от регента край стола. – Но ты не должен решать судьбу человека, когда ты зол. Тебе надо бы обдумать все еще раз, взвесить, и только после… – Тордж, я не знаю, почему ты решил выступать в качестве защитника молодых лордов, но заверяю тебя, они вполне в состоянии постоять за себя. Самостоятельно, мой друг, а о твоей помощи после и не вспомнят. – Не ради того я здесь. – Тордж продолжал наседать на дерево, но оно было крепким и не думало проявлять слабости и скрипеть. – Ох, ты перестал мельтешить… Наконец-то! Присядь и поведай мне, по какой причине ты проникся симпатией к одному-единственному участнику войны? Всего с полсезона назад ты придерживался иного мнения. – Я видел его там, в те дни. Растерянный и глупый мальчишка, который не ведает, что творит. Он не желал намеренно идти против тебя и враждовать с короной. У него не имелось подобных мыслей! Он не думал о твоих указах в те моменты… Полагаю, он ни о чем вовсе не думал. Его терзала лишь одна навязчивая идея – желание помочь матери, позаботиться о ней. Только это, Клейс. – Нет, Тордж. Это ничего не меняет. Я много раз слышал подобные объяснения любых поступков. Никто не желал намеренно вредить мне, возможно, я соглашусь с этим и в данном случае – милорд Робсон Холдбист и правда не ставил перед собой подобной цели. Но это не значит, что теперь всякий может притвориться несмышленым и наивным ребенком, тем самым получая оправдание любым поступкам и грехам. Нет. – Регент оторвался от растирания висков и поглядел на стоящего рыцаря. Тордж не желал садиться, и это нервировало мужчину, сир это знал. Он очень давно жил в Санфелле и много лет провел в обществе Фореста. – У всех участников конфликта есть матери, жены, дети, братья и сестры… Я могу перечислить еще несколько ступеней родства и припомнить друзей, но стоит ли? Все они, разумеется, радели лишь за благо и честь своей семьи и ни в коем разе не думали, что их поступки могут обернуться таким образом. Страшная оплошность! Невероятно, как подобное вовсе могло случиться?! Нет-нет, то лишь наговоры, и не больше. Как же, разве ж кто мог знать, как оно случится? Ах, как же неприятно получилось, но я больше так не буду! Даю вам слово! Форест скривился и говорил более высоким голосом, пытаясь сделать его то писклявым, то грубым. Получалось у мужчины не то чтобы хорошо, но довольно смешно. Тордж чуть отвлекся от серьезности происходящего. – Не улыбайся, они в самом деле могут заявить нечто похожее и будут искренне рассчитывать на благосклонность. А когда я ее не проявлю, назовут тираном и деспотом. Я знаю, о чем говорю. Про́клятый регент и самый жестокий лорд за всю историю существования Ферстленда – вот кем я стану. И не важно, что я совершу после. Даже если на следующий день я оправдаю убийцу брата, ненавистника короны или главу Культа Первых. Понимаешь? Сколько бы добра я ни совершил, запомнят только то, что кому-то не по душе. – Но… – Если же я сейчас отступлю и не стану их наказывать, то… – продолжал тем временем Клейс, он хотел выговориться, и сир покорно замолчал. – Ты и сам понимаешь, что дело даже не в репутации – испортить ее или исправить мне не под силу только одним поступком – но если я спущу им одну войну, новая последует незамедлительно. Если я буду слишком мягким, то на мою шею усядется все королевство, возьмет в руки вожжи и будет командовать мне, в какую сторону поворачивать, время от времени весело понукая. Если же я покажу себя чрезмерно жестоким, я смогу пробудить лишь ненависть в сердцах подданных Аурона, и это приведет к новым бунтам, а их нам уже довольно. Ни первого, ни второго мне не надо. И что из этого страшнее, я и не знаю. – Но я не прошу тебя прощать всех! – Да, ты просишь пощадить того самого лорда, который ослушался моего указа наигрубейшим образом. Я не могу. Говорил тебе это не единожды; озвучивал вчера, сегодня и повторю еще раз – я не могу спустить ничего этому молодому лорду. Не могу, Тордж. И не хочу. Рыцарь был готов зареветь как раненый буйвол, он рассчитывал, что за ночь регент успеет немного поразмыслить и примет верное решение, но куда там? И когда Клейс успел обзавестись столь жестким панцирем и превратиться в черствого сухаря, не сочувствующего молодым оступившимся лордам? Совсем юнцам, только отлипнувшим от материнской юбки! Неужели, пока рыцаря из Серого Ордена не было в городе, успело произойти нечто из ряда вон, что сломило сильного, несклоняемого и достойного уважения лорда Фореста? А быть может, он всегда был таким, но только теперь рыцарь сумел разглядеть изъяны? Его Высочество настаивал, что издал указ и донес его до сведения северного лорда раньше, чем тот отправился на войну и предупредил о возможных последствиях. Не только Робсона Холдбиста, но и других, чтобы более никто из них и не подумал впутываться в конфликт. Тордж в те дни искренне поддерживал друга, более того, он присутствовал, когда писали первый вариант, помогал вносить правки, и именно на его плечи легла обязанность отобрать гонцов. Лучших, тех, кто сумеет быстро развезти послание лордам всех Великих Династий и Ветвей, чтобы те, в свою очередь, озаботились оповещением Малых Ветвей. Тогда рыцарь полностью поддерживал жесткие меры и надеялся, что не найдется дураков, которые посмеют пойти против слова регента. А если и найдутся, то пожалеют об этом. Кроме того, рыцарь согласился и с тем, что для нынешних участников конфликта также необходимо будет привести в исполнение хоть какие-то наказания. Эта жестокость нужна, чтобы в будущем лорды понимали, что решать недовольства подобным образом совершенно недопустимо. Регент лишь пытался донести не только до виноватых, но и до остальных, что для урегулирования проблем стоит обращаться к сидящему в Санфелле на троне королю, его советникам, наместникам, наставникам и прочим мудрецам, непредвзятым и заинтересованным в процветании Ферстленда людям, желающим всенепременно помочь разобраться в ситуации, а не рубить сгоряча. Да, в те дни Тордж поддерживал друга, но не теперь. В глубине души сир осознавал, что зря грубит Клейсу. Понимал и то, что его подозрения об испортившемся характере регента появились лишь из-за нежелания друга соглашаться с рыцарем. С первой встречи с молодым наследником северного трона, который напоминал рыцарю его самого в беззаботные годы, даже больше, чем средний и самый любимый из сыновей, проживающий в Синем городе – несмотря на сложности в виде обета, отношение с некоторыми отпрысками у Торджа сложились прекрасные, – и до того момента, как лорда Холдбиста взяли под стражу в Санфелле, чтобы отвести в причитающиеся ему тюремные покои, рыцарь успел прикипеть к юнцу. Робсон осознал совершенную ошибку только спустя несколько дней разговоров во время путешествия до Санфелла и продолжал выглядеть потерянным весь поход. Он беспокоился о том, что может случиться с матерью, женой и его отпрыском, если король и советник Старская сочтут Робсона виновным, но долго не спрашивал о собственной судьбе. Юный лорд-правитель поверил обещаниям рыцаря, что женщин и детей лорда, тем более тех, которые еще не способны разговаривать и ходить, никто и ни в чем не станет обвинять, и успокоился. Лишь много позже прохождения середины пути, уже недалеко от земель Лоудбеллов, которые радушно согласились принять в Ворнингбелле знать и накормить войско, после разговоров с Глейгримом и Флеймом, Робсон вдруг совсем поник. Юноша явился к рыцарю, стоило только солнцу взойти: – Это правда? То, что поведали мне милорды? Казнь не ждет их, хоть они и воевали, а меня Его Высочество хочет видеть в столице лишь затем, чтобы отдать для наказания в руки палачей? Тордж не знал, как ответить так, чтобы не давать лишней и беспочвенной надежды, но и подтверждать верные слова правителей Династий он не желал. – Вы молчите потому, что это правда? Я понимал, что меня ждет наказание. Я готов был примириться с ним, ведь и в самом деле виноват, но казнь… Я не желал ничего дурного – лишь защитить своего родича! Ради матушки. Мне нет дела до войны и земель, я вовсе не мечтал ни о какой награде. Ничего мне не нужно было, кроме справедливости, кроме помощи семье. Смерть – это слишком жестоко для… Для всего. Я совсем не хочу умирать, я не успел ничего… А моя матушка? Она сойдет с ума от горя. – Холдбист не переживал за себя, а горевал о женщинах семейства, и от того Торджу сделалось еще более не по себе. – Сестренка будет плакать. Она потеряет уже третьего брата. А моя жена? Она станет вдовой в столь юном возрасте, с одним-единственным ребенком… Она не сумеет более насладиться обществом мужа. Никакого мужа! Это несправедливо. – Милорд Холдбист, разве вам не приходил указ регента? – До последнего Проницательный сохранял отстраненность настолько, насколько мог. – Приходил, наверное. Я не помню… Я был расстроен пропажей отца, отряды ничего не нашли. Дядя Ренрог тоже отправился на поиски. Быть может, я упустил что-то, что было написано меж строк? – Его Высочество не писал меж строк. Он предупреждал, четко формулировал каждое послание, и, скорее всего, мои братья зачитывали вам все, что хотел донести регент – мы стараемся быть исполнительными, и если нам сказано донести до сведения, то так и происходит. Вы подписывали бумагу о получении вами указа? – Не знаю. Я что-то подписывал, когда прибыли рыцари. Мне сказали, что надо это сделать, и я подписал, ведь так положено. Я увидел их, сир Тордж, и подумал, что они хотят сообщить мне об отце – он ведь направлялся из Санфелла, когда пропал. Я полагал, что они знают, но они говорили совсем о других вещах. И матушка, она тоже вышла встречать рыцарей и была убита горем, когда поняла, что эти люди не принесли никаких вестей. Ей сделалось дурно, и я подписал все, что мне давали, чтобы сиры оставили нас в покое и ушли. Ох, помнится, я повел себя как плохой хозяин – я даже не пригласил их отдохнуть с дороги… Надеюсь, они не в обиде! – Милорд, доказать, что вы не ведали, что творите, будет невозможно. Если вы поставили свою подпись, если вы заверили свой ответ об осведомлении гербовой печатью, то каким образом регент должен понять, что вы не лжете? – Но ведь я не лжец! И моя матушка подтвердит это, если потребуется. Я никогда не врал ей, даже когда я делал что-то неправильно, то признавался в этом. – Боюсь, вы уже не ребенок, чтобы за вас говорила леди Холдбист. – Я понимаю. Что же мне делать? В тот день сир Тордж вспомнил историю о юном оруженосце, которого хотели осудить за воровство. Ученик рыцаря, послушав друзей, явился в королевскую кухню, прошел через незапертые двери, набрал для себя и товарищей свежего хлеба, пирогов и собрал целую корзину мяса с сыром. Когда его спросили, что он забыл там, мальчишка заявил, что ему разрешил это делать сам Его Величество, и ушел с гордо поднятой головой. Уже к вечеру того же дня глупца поймали и отвели к советнику, где, в процессе долгих расспросов и благодаря дотошности мудреца, удалось выяснить, что несколько бастардов и пятый сын лорда Ветви Лавсторм решили таким образом подшутить над только учащимся читать оруженосцем. Они подсунули мальчишке королевский указ, что был отмечен подписью и печатью, указали ему на слова «сыр», «хлеб», «рыцари» «воспитанники сиров» и «дозволено» и сказали, что эти бумаги доказывают, что ученики рыцарей могут брать все, что им необходимо для питания, прямо с королевской кухни. Указ, как несложно догадаться, не имел к этому никакого отношения. Поскольку у грамотных приятелей случились боли в ногах и животе, а некоторые сказали, что не хотят появляться на кухне потому, что поругались с мальчишками-слугами пару дней назад, вызвался тот самый оруженосец. Его отправили бы на виселицу, но советник постарался выяснить полную картину произошедшего, а Его Величество заступился за мальчишку и простил тому украденное пропитание. После неприятной истории тот оруженосец первым делом научился читать, затем понял, что сразу верить в невиновность или, напротив, вину человека не стоит ни в коем случае. А после он же, спустя всего несколько лет, стал рыцарем и получил оправданно прозвище Проницательный. И никто уже и помыслить не мог о том, чтобы припомнить сиру то самое воровство, хотя многие из тех, кто теперь был его братьями, прекрасно знали об ошибке и спасении. Может быть, именно потому, что лорд Холдбист говорил и выглядел очень похоже на того неспособного думать наперед оруженосца, обманутого своими же, сир захотел помочь юноше. Маловероятно, что Робсона в самом деле пожелали выставить в дурном свете, кому бы это могло потребоваться? Быть может, братья не зачитали лорду указ, а сам он не нашел для этого времени. Быть может, он не осознал всей серьезности сказанного Клейсом. Бывало, что правители грозились, но ничего не воплощали в жизнь. Да, это не являлось оправданием, но, тем не менее, Тордж обязан был вмешаться. Сир не позволит несправедливости свершиться – в конце концов, рано или поздно приходит время раздавать долги. Спасение за спасение. – Что же сподвигло вас оставить миледи Холдбист в столь страшное время, когда пропал и ваш дядя, собрать войско и отправиться на войну? – Матушка узнала, что теперь главный враг ее племянника – Зейир Флейм. Мы виделись с ним на нескольких праздниках, но она знала лорда куда лучше. Она поведала, что лорд Флейм страшный человек, говорила, что ему надо лечиться на острове Фейт, и еще много всего, после чего ей сделалось хуже. Лекари смогли ей помочь, но она все время переживала и винила себя в том, что не может уберечь от чудовища сына дорогого брата. Болезнь не позволила ей добраться до Этернитифелла и проститься с Джуром Глейгримом. Матушка говорила, что, кроме меня и Рианы, лорд Раял ее последний родной человек, ведь Хагсон уже, скорее всего, мертв. Она так переживала из-за брата милорда Глейгрима, так переживала. И беда с Ротром… – Вы очень близки с миледи Холдбист, – заметил вслух сир Проницательный. – Отец уделял много времени Ротру, мой брат должен был перенять место правителя и потому нуждался в постоянных советах и уроках. Матушка переживала, что рано или поздно Риана оставит ее и отправится в дом мужа, а Ротр – займется делами. Она верила, что я всегда буду рядом с ней. Ох, что же будет с матушкой, если она узнает, что мне грозит? Не говорите ей, если меня казнят! Прошу вас, не стоит. Это разобьет ей сердце! – Я уже говорил вам, милорд Холдбист, что переговорю с регентом и попробую вам помочь. Я не отказываюсь от своих слов. Скорее всего, вам придется очень стараться после, чтобы заслужить вновь доверие Его Высочества. Уверен, что у вас это получится. Не переживайте до того, как беда успела коснуться вас, быть может, вам даже не станут ставить в вину подобную глупость… Но лорд Форест ничего не забыл. Главных соперников, непримиримых врагов, тех, кто и был повинен в войне, лорда Глейгрима и лорда Флейма не стали заключать под стражу, они находились в замке скорее как гости, а Робсона почти насильно, как щенка за шкирку, уволокли рыцари из Серого Братства. Все время, пока лорд Холдбист мог, он вертелся и смотрел на сира Торджа, надеясь на его помощь. Так, как в свое время Тордж смотрел на наставника, извиваясь в крепких руках стражи. Воспоминание вынудило рыцаря тут же явиться с просьбой о пощаде для северного лорда, и, почти не осознавая неправильности деяния, сир принялся наседать на друга. Можно сказать, что он не давал тому прохода, будто Клейс обратился в привлекательную незамужнюю леди, единственную на весь город, а рыцарь – в молодца, только что вернувшегося из полного лишений похода со славной победой. И чем больше регент отмахивался от него и заявлял, что сам в состоянии решить, что делать с лордами, тем больше Проницательный сир желал добиться справедливости. В какой-то момент Тордж осознал, что уже изрядно потрепал нервы Его Высочеству и утомил его, однако не остановился. И не только потому, что видел в лорде Холдбисте родственную душу. Уже много лет он жил в мире и спокойствии, у него не было необходимости противостоять кому-либо и чему-либо, добиваться, идти к цели, которой как таковой и не было. Северный лорд, кроме нереализованного потенциала заботливого отца, кроме воспоминаний о несправедливых обвинениях, пробуждал в мужчине давно позабытую жажду добиться своего. В Проницательном взыграло стремление перестать плыть вместе с течением реки, он возжелал деятельности, хотел снова проявить себя. Те ценные качества, за которые регент уважал приятеля, вмиг испарились, когда он получил первый отказ. Добиться оправдательного приговора теперь стало навязчивой идеей. Кажется, он уже слышал о подобном помутнении разума, такое случалось с засидевшимися в замке рыцарями, которые слишком быстро достигли высокого положения. – Но ты можешь придумать, как наказать его иначе. Необязательно казнить. – Тордж совершенно не был способен в тот момент на гибкость, равно как и обратить внимание на нечто иное, что надвигалось, подобно огромному валуну, стремительно катящемуся с холма. – Прости, сир Тордж, но я сам буду решать, что делать с лордом Холдбистом на суде, – грубо ответил регент, – и сам приму решение, то, за которое после буду отвечать. Сам. – Но он наследник севера… Единственный оставшийся сын Рогора Холдбиста! – предпринял последнюю попытку рыцарь, но его собеседник нахмурился и вновь потер виски, на этот раз кончиками пальцев. – Тише, Тордж, говори тише. Право, уже сил нет от вас, крикунов… Милорд Робсон не единственный. – Но его брат мертв, и больше братьев у него нет, и… – Не лезь в это дело, Тордж. Я прошу тебя. Мне лучше знать, кого сажать на который из тронов. У меня есть для тебя более важные поручения, и с ними ты справишься намного лучше, чем с решением того, кого казнить, а кого – помиловать. Мне нужно, чтобы ты отправился в… – То есть ты считаешь, что я глуп для важных решений и гожусь только для того, чтобы разъезжать и доставлять кого-то в Санфелл или из него, а ты уже сам будешь думать, что с ними делать? Я слишком глуп, чтобы высказывать свое мнение и помогать тебе делать выбор? – вспылил Проницательный сир. – Нет. Но ты сейчас слишком разгорячен, чтобы здраво принимать решения. К тому же, мой друг, я не хочу, чтобы ты корил себя за неверный выбор. Это моя участь, и я буду нести ответственность за каждый свой шаг и шаг каждого из лордов, пока Аурон не станет достаточно взрослым и мудрым, чтобы взвалить эту ношу на свои плечи. Но и тогда, я надеюсь, он не понесет ее самостоятельно. Я услышал тебя, я учту все твои пожелания. Запомню их, но окончательно решать будет суд лордов. – Но ты ведь уже знаешь, чем в итоге суд закончится для мальчика-северянина? Регент не смотрел на рыцаря. Он не убирал пальцев от висков и продолжал медленно массировать голову. – Ты уже принял решение, и что бы я ни говорил, тебя не переубедить, верно? – Регент продолжал молчать. – И ты знаешь, что большая часть лордов поддержит тебя, что бы они на самом деле ни думали на этот счет. Ты ведь знаешь, чем все закончится, но не хочешь мне говорить потому, что я буду огорчен? Клейс, все так же не поднимая головы, кивнул. Рыцарь с силой оттолкнулся от столешницы. С такой, что вполне мог бы взлететь, если бы доспехи не прижимали его к земле. Хоть какой-то прок был в постоянном ношении тяжелой кольчуги и остальных нелегких элементов. – Тордж, – Его Высочество встал и выпрямился, – не думай о том, что изменить ты не в состоянии. Сейчас происходит много того, чего я не понимаю. Однако твердо знаю, еще не одного лорда ты пожалеешь. Сейчас я могу доверять небольшому кругу людей, и ты входишь в их число. Твое мнение имеет для меня значение, что бы ты ни говорил сейчас, ты думаешь иначе и сам понимаешь это. Если и правда желаешь помочь невинным, то отправляйся в Миррорхолл и привези лорда Экрога Редгласса. У меня к нему очень много вопросов, и раз уж часть лордов здесь, а некоторые вскоре должны явиться, то самое время решить разом все проблемы, верно?