Мы молча вышли на набережную, где бродили толпы отдыхающих, с разных сторон доносилась музыка и витал запах керосина – след файер-шоу, которое, похоже, только завершилось. – Дело пахло керосином, – пробормотал Артур. – Тугое дело, да? – подхватила я с облегчением. Видимо, он не собирался сейчас говорить о маме. И все же нотка печали, которую она оставила в нас навечно, прозвучала: – Хуже нет, чем расследовать убийство близкого человека. В этот момент он говорил, конечно, о друге, но мамина тень качнулась в свете фонаря, к которому доверчиво прижался скорбный кипарис. В саду дачи Чехова в Гурзуфе растет такое же дерево, посаженное Ольгой Книппер после смерти мужа. Я поверить не могла, что ему уже сто семнадцать лет! Правда, в Никитском ботаническом саду есть деревья и постарше… Хотя в целом этот сад, куда мы заехали после Гурзуфа, в этот раз не произвел на меня впечатления. В памяти он оставался цветущим Эдемом с того далекого дня, когда мы побывали там с мамой. Помню, как упивалась ароматом роз и цветущих деревьев, как фотографировала все подряд, ведь вокруг была сплошная красота! Но с Артуром нас ожидало полное разочарование… Нам нахамили уже на входе, я уронила билеты, сама природа Никиты показалась мне скудной и обыкновенной. В любом уголке Южного берега Крыма было не хуже. Пожалуй, лишь бамбуковые заросли впечатлили и тис ягодный, смертоносный долгожитель, который может расти до четырех тысяч лет. Страшно представить, чьи только руки не прикасались к его коре… Надеюсь, никто не скончался тут же в жутких муках, ведь на табличке значилось, что все части этого дерева содержат алкалоид таксин, но смертельно ядовит лишь сочный присемянник. Артур оживился, прочитав это, а я выудила из памяти, что древнейший тис ягодный растет в Шотландии. В тех местах до сих пор бытует легенда, будто в тени этого дерева играл в детстве… Кто бы вы думали? Понтий Пилат! И почему бы тису было не рухнуть на него еще тогда?! Мы пустились рассуждать, как двояко можно воспринимать гибель ребенка. Нет сомнений, что для каждой матери (если она не крокодилица в человеческом обличье!) это чудовищное горе. И миллионы женщин в отчаянии упрекали самого Бога… Разве им в такие минуты приходит в голову, что гуманнее очистить мир от их малыша, пока он не вырос новым Гитлером? Или Чикатило? А там, в небесах, это уже известно… – Если б я не знал тебя, то решил бы, что рядом со мной идет кровожадная уничтожительница младенцев, – проговорил Артур с деланым страхом. – Да ладно тебе! Я же с философской точки зрения. Если бы Понтий Пилат погиб еще в детстве, никто не обрек бы на казнь Христа. Скажешь, не так? Он покачал головой: – Ты сама себе противоречишь. Говоришь, что предопределение существует и потому умирают младенцы… – Не все! – спохватилась я. – Большинство малышей все-таки невинные души… – Согласен. Но в отношении некоторых работает принцип неизбежности. Тогда смерть Понтия Пилата в детстве была бы бессмысленной, ведь самопожертвование Иисуса Христа тоже было необходимо с точки зрения спасения человечества. Он должен был отдать свою жизнь за нас и сделал это. Личность Понтия Пилата не играла никакой роли. Не он отправил бы Христа на Голгофу, так другой бы… Возразить на это было нечего. Я только спросила: – А у тебя при мысли, что все предопределено, не опускаются руки? Какой смысл вообще делать что-либо, бороться, к чему-то стремиться, если даже ни один волос с головы не упадет без воли Божьей? – Думаю, речь о глобальном замысле, а не о твоем конкретном волоске, – бесстрастно возразил Артур. – Внутри этого великого плана каждый из нас все же обладает определенной свободой. И может испохабить собственную жизнь так, как ему заблагорассудится… Или же спасти свою душу раскаянием. Искренним. – Если убийца раскается, думаешь, это спасет его? – проговорила я с сомнением. Логов посмотрел на меня насмешливо: – Да ты неважно училась в школе? «Преступление и наказание» о чем, по-твоему? Как раз об этом… Как почти все у Достоевского. Ты же любишь его! – И ты. Я помню. – В юности я просто с ума сходил по Настасье Филипповне. – Мама ничем на нее не похожа, – вырвалось у меня. Его лицо сразу померкло и вытянулось: – Ничем. Так и я уже вышел из подросткового возраста. Надеюсь, я научился ценить в женщине совсем другое… Я вспомнила этот разговор, случившийся в Никитском ботаническом саду, пока мы молча возвращались домой по евпаторийской набережной. В тот раз я так и не спросила, что же Артур научился ценить в женщине. Наверное, теперь его больше привлекают ангелы, а не демоны, если судить по моей маме. И это меня порадовало. Так что к нашему гостевому домику я подошла в благодушном настроении, которое позволило примириться с существованием Роксаны. – Все спокойно, она еще спит, – доложил полицейский, стоявший у входа. – Отлично, – Артур пожал ему руку. – Можете идти. Теперь мы сами ее покараулим. Пока они прощались, я увидела серого котенка, гонявшегося за бабочкой, и повернула за ним следом за угол дома. Только они оба уже скрылись за круглыми кустами, я так и не нашла их взглядом. Зато заметила, что боковое окно нашего домика прикрыто неплотно… * * * Он отказывался поверить в то, что мог так опростоволоситься, как выражалась когда-то его прабабушка. Пока не приехали местные ребята из убойного отдела, Артур метался по гостевому домику, который можно было пересечь в несколько шагов, и проклинал себя на чем свет стоит: «Это тебе наказание за то, что слишком задрал свой чертов нос! Столичный сыщик… Тебя провели, как пацана!» В его борсетке не оказалось ключа от домика… Кто-то стащил его и спокойно открыл дверь, выманив полицейского, поставленного охранять Роксану. По его словам, примерно минут сорок назад сработала сигнализация на его машине, и он побежал на парковку проверить. Когда вернулся, дверь в домик была заперта и внутри стояла тишина. Но убийца Роксаны, которой перерезали горло, вошел именно через дверь – окна Артур проверил перед уходом, их можно было открыть только изнутри. – Я облажался… Он вытащил ключ у меня. Это ж надо, – прошептал он так тихо, что его могла расслышать только Сашка. Она не сдаст его, в этом Артур не сомневался. Не позволит местным копам посмеиваться у него за спиной. Они уже допрашивали администрацию гостевого комплекса, пытаясь понять, как убийца раздобыл ключ. Но запасной от девятого номера висел под стеклом, и дежурная божилась, что за последний час никуда не отлучалась. Запись с камеры подтвердила ее слова. Потешаясь над ними, убийца оставил ключ на столе. Разве что благодарственную записку не написал… Но Левчук не посмел спросить у Артура о том, не его ли это ключ, а Сашка молчала. Криминалисты возились с телом Роксаны, которую несколько часов назад осматривали еще живой. Бедная девушка даже не поняла, что умирает, так и перешла из сна в мир иной. Может, оно и к лучшему – умереть вот так, не испытав страха перед неведомым и жути из-за того, что захлебываешься собственной кровью, подумал Артур, но эта мысль не утешила его. Нож убийца аккуратно вымыл и оставил в раковине. Было в этом действии нечто женское, такой подход хозяюшки, но Логов понимал, что преступник мог сознательно сбивать их с толку. Он был чертовски умен и все время шел на шаг впереди, вынуждая тащиться по его следам. – Я его загрызу, когда поймаю, – рыкнул Артур, в очередной раз пробежав мимо Сашки, съежившейся в уголке своей кровати. Тело Роксаны лежало в соседней комнате – маленькой кухне-столовой, где стоял небольшой диван. Сначала Артур хотел уступить ей свою кровать, но девушка сделала всего несколько шагов и рухнула на диванчик. Трогать ее они не стали, Сашка только подложила под голову подушку, а Артур укрыл пледом. Так она лежала, когда они вошли: укрытая, тихая, только подушка под ее головой потемнела от крови. – Посиди со мной… Фраза прошелестела ветерком, случайно залетевшим в окно. В первый момент Артур даже не понял, что ее произнесла Сашка, и оглянулся на труп. Но она настойчиво повторила: – Посиди со мной, Артур. Меня уже тошнит от всего этого. Присев на край ее постели, он хмуро спросил: – В фигуральном смысле тошнит? Или ты сейчас реально заблюешь всю комнату? Было не время для шуток, но ему показалось, ее голос зазвучал бодрее: – Постараюсь удержаться. Но это же правда кошмар… Теперь и Роксана вне подозрений. Значит, это точно кто-то из своих. Это ужаснее всего! Не все из тех, о ком говорила Сашка, могли считаться своими, но так или иначе они шли в одной связке с друзьями, с которыми Артур был повязан единым детством. Тронь одно звено, и вся цепь рассыплется. – Но каждый вне подозрений, – продолжала шептать Сашка, точно Роксана могла их расслышать. – У всех алиби. Даже на сегодняшний вечер – мы же были с ними. Как это возможно, а? – Солнышко, когда я пойму это, ты все узнаешь первой, – Артур легонько похлопал по ее сцепленным замком ладоням. – Мы не все время были с ними… Роксану убили, пока нас обгладывали рыбки. Ее взгляд напомнил ему затравленную Монику из собачьего приюта, и у него вырвалось: – Только ничего не бойся, я с тобой. И никуда от меня не отходи, слышишь? Мы должны держаться вместе. Больше доверять некому. – А этот следователь? Григорий? – Черт его знает! – Ему бы косоворотку да балалайку, – пробормотала Саша с неожиданной для себя неприязнью. – Смотрелся бы гармоничнее… – Все может быть. Утром мы увидели этого Левчука впервые. Что мы знаем о нем? – Неужели это было утром?! – ахнула Саша. – Как будто неделя прошла… – У меня такое же ощущение. По стенам комнаты побежали разноцветные всполохи – полицейский фургон за трупом подъехал с мигалками. Хоть сирены не включили, чтобы до смерти перепугать всех курортников, и на том спасибо… – Никуда не выходи, – Артур погрозил ей пальцем, как маленькой. – Тебя допросят. Выдержишь? – Легко… Он оглядел ее с сомнением: