– Я знал, что уже видел это, когда мы приходили сюда в первый раз, она висела позади прилавка. Реклама типа, который наращивает клыки вампирам где-то в районе Гут-д’Ор. По словам Леяни, хозяин той лавки, некий Влад, специалист по боди-арту, подкожным протезам и прочим штучкам, которые кого угодно сделают похожим на дракона. Он вроде бы единственный «художник» столицы, который по-настоящему навострился вставлять клыки. Именно к нему наш татуировщик посылает клиентов, которым такое по вкусу. Если уж кого и расспрашивать о психах, принимающих себя за Дракулу, то именно его. Николя тронулся с места и двинулся на север. – Вампиры… Думаешь, такие типы нам и нужны? Парни, которые настолько свихнулись, чтобы пить или впрыскивать себе кровь во славу Брэма Стокера?[54] У Рамиреса, насколько я знаю, не было ни заточенных зубов, ни красного плаща. – Мне тоже трудно вообразить орду вампиров, разгуливающих по улицам и бегущих от дольки чеснока. Но… – он глянул на анаграмму Pray Mev, – нельзя отбрасывать такой след. Связь с кровью в нашем расследовании слишком очевидна. Картины, переливания, тела, опустошенные до последней капли… И не стоит забывать, какую слабость Рамирес всегда питал к гемоглобину. Вспомни рассказ Мелани Мейер, как он мазался кровью или резал себе грудь. И что он пил собственную кровь с юных лет. Все так или иначе связано с вампиризмом. – Как это – пил собственную кровь в молодости? Откуда такая информация? Шарко захлестнуло ощущение, что на нем защелкнулся волчий капкан. Информацию он получил от Люси, а та – из бумаг, оставленных дядей. – Не помню, кто мне об этом говорил. Паскаль… Или Люси. Да, Люси, мне кажется. Наверно, она заглянула в протоколы процесса две тысячи восьмого года. – Мне хотелось бы быть в курсе такого рода деталей. – Вчера ты полдня не в офисе сидел, а отыскивал отметину от пули в глубине подвала, должен тебе напомнить. – И я ее нашел. Молчание разделило их. Белланже уставился на дорогу самым мрачным своим взглядом. Шарко был весь в поту, сердце колотилось как бешеное, но он старался выглядеть спокойным. Он только что совершил вторую оплошность: не было никакой уверенности, что Робийяр уже получил копию протоколов, запрошенных из суда Бобиньи. Бульвар Рошешуар, справа между домами мелькнула базилика Сакре-Кёр, как кусочек грезы. Белланже ушел в свои мысли и пока оттуда не вернулся: вампиры, любители крови. Это на их счету тринадцать жертв? И где в этом уравнении место Мев Дюрюэль, женщины, оторванной от реальности и живущей взаперти на протяжении многих лет? Что за тайна крови, которая так волновала Вилли Кулома и привела его к смерти? Бульвар Барбес с его вечными продавцами сигарет, торговцами контрафактом и прочей нелегальной коммерцией под расположенной поверху станцией метро. Мелкие правонарушения, все на поверхности, на виду и не слишком серьезные. А вот Франк и Николя блуждали в подземельях мира, столь глубоких, что туда не проникал ни один лучик надежды. В тех самых местах, где гнездились корни зла. Тени, за которыми они охотились, были иного масштаба. Шато-Руж… Кусок Африки, вырванный из родного континента. Экзотические рыбы на лотках пытались потеснить халяльное мясо. Пока Николя парковался на ближайшей частной стоянке, Шарко вышел и попытался срочно связаться с Люси. Автоответчик. Он оставил голосовое сообщение: – Почему не отвечаешь на звонки, черт? Слушай внимательно: в разговоре с Николя я случайно обмолвился о самовампиризме Рамиреса. А ведь никто вроде не в курсе. Единственный способ отыграть назад – если ты добудешь протоколы окружного суда и сунешь туда нос. Тогда можно будет сказать, что ты просто поделилась со мной новыми данными. Вообще-то, Паскаль должен был запросить досье, что он, надеюсь, уже сделал. Брось все, чем сейчас занята, и сосредоточься на этом. Сотри мое сообщение и пришли мне «ОК», когда закончишь. Все может взлететь на воздух, если у тебя не получится. Он нажал отбой в тот момент, когда к нему подошел Николя. Оба в молчании шагали минут пять, пока не добрались до нужного адреса. Лавка была зажата между бульваром Барбес и рельсами Северного вокзала, на улице Дудовиль. Ни вывески, ни витрины. Дверь, окно с опущенными рольставнями. Вид старого, давным-давно заброшенного магазина. Николя позвонил. – Похоже, реклама ему не нужна. Минуту спустя в проеме приотворенной двери показалась морда ящерицы, и это не было образным выражением: зеленый гребень, нарост на лбу и на уровне висков, оранжевые линзы, зрачки в форме двух вертикальных щелей. И язык, разрезанный вдоль на две части. Не теряя времени на пустую болтовню, коп сунул ему под нос свою карточку: – Уголовная полиция. – У меня бумажки в порядке, – буркнул Влад. – Идите вы на хрен. Он собирался захлопнуть дверь, но Николя успел просунуть ногу и, двинув плечом, толкнул животное назад. – Я сказал уголовная, а не налоговая. Мы сердитые парни. И оскорблять нас – не лучшее начало разговора. Оба копа зашли внутрь и прикрыли за собой дверь, несмотря на протесты хозяина. Быстро огляделись. Женщина с бритым черепом ждала у стойки с разложенными на ней разными моделями заостренных железок. Вокруг царили чистота и порядок. Большая комната, облицованная кафелем, кресло, в задней части – хирургическое оборудование, различные витрины: тефлоновые имплантаты всех форм и цветов, гвозди, которым позавидовал бы любой плотник, крючки и скобки, назначение которых полицейские затруднялись себе представить. Шарко обратился к клиентке. – Выкатывайтесь. Вернетесь позже. Она убралась без возражений. Николя подошел к самой большой витрине, где покоились модели линз, а главное – клыков, вставленных в челюсти, неотличимые от человеческих: «Классика, Сабля, Рога, Блейд, Раптор»… Надпись гласила: «Клыки ручной работы, изготовленные на основе зубного акрила самого высокого качества. Тонирование клыков под цвет вашей зубной эмали». В глубине – фотографии мужских и женских ртов, носителей этих зловещих накладок. – Чего вы хотите, мать вашу? – проворчал Влад. Шарко, который был на голову выше его, решил пойти напрямик. Он показал фотографию креста «Pray Mev»: – Знакомо? – Ни фига. Полицейский вгляделся в него с недобрым ощущением, что обращается к холоднокровной рептилии. Потом повернул глянцевую карточку, на обороте которой написал VAMPYRE: – А это? Две щелки застыли на долю секунды. Более чем достаточно для Шарко, который, когда Влад заявил, что знать ничего не знает, схватил того за плечо и ткнул в витрину: – Ты продаешь вампирские клыки и ничего не знаешь? Слушай меня хорошенько, ящер хренов… И Франк привел классический набор аргументов, который срабатывал безотказно. Эти «художники» в большинстве своем знали законы – они часто заигрывали с нелегальщиной во время более чем болезненных хирургических вмешательств, – но они также знали, насколько зловредными могут быть копы. Николя внес свою долю: угроза закрытия лавочки, санитарный контроль, налоговая проверка. Загнанный в угол, хозяин в конце концов сдался: – Что вы на самом деле хотите знать? – Кто приходит к тебе вставлять такие клыки. Есть ли на сегодняшний день во Франции больные на всю голову, которые принимают себя за вампиров. Собираются ли они в шайки, где и как. Чего они хотят. Влад навел порядок среди предметов, перевернутых довольно бесцеремонным вмешательством Шарко. – Ну да, есть типы, которые приходят сюда, чтобы вставить себе клыки или провести модификацию тела. Для этого мой бизнес и существует, мать вашу! Для большинства это вопрос эстетики, вроде как художественная акция и любовь к пустым провокациям. Линзы, клыки… как знак принадлежности к племени. Никаких особых заморочек тут нет. Из какого пыльного чулана вы вылезли? Он собрал гвозди со стойки и положил их обратно в витрину. – Но я вам кое-что расскажу, и вы от меня отстанете. – Это уж нам судить. – Иногда те, кто это делает, – парни, вышедшие из тюрьмы, самоубийцы, психи, типы, которым не во что больше верить или которые думают, что нынешняя система не для них. Мятежники, которые отказываются ходить по струнке и предпочитают жизнь в ночи. – Сколько нового мы узнали. Влад проигнорировал насмешку и протянул Шарко пару клыков «Сабли»: – Они хотят именно такие протезы, заостренные и изогнутые. Эти клыки – как бы продолжение их индивидуальности, способ обозначить свое отличие, свой гнев, привлечь косые взгляды. И потом, это пугает. Представь, ты сталкиваешься с таким парнем где-нибудь в переулке или видишь в соседнем кресле на сеансе в киношке? Они не хотят, чтобы их доставали. Но если вы обзавелись клыками, это еще не значит, что вы вампир, понимаете, что я хочу сказать? – Но мы-то хотим, чтобы ты рассказал нам о вампирах. С клыками или без. – Сами подумайте: те, которым клыки без надобности, сюда и не придут. Я могу вам только о других рассказать. Вдобавок к клыкам они принимают и определенную культуру, с той или иной степенью преданности и самоотдачи. Вампиризм означает впустить в себя ночь, слушать Cradle of Filth[55], почитать графиню Батори и кайфовать от фильмов жестоких, грязных, на грани снаффа. Некоторые совершают паломничество в Румынию или даже на Карпаты по следам Дракулы. Они не спят в гробах, но ушли недалеко. Встречаются в садомазо-клубах, иногда маленькими группами, потому что любят одни и те же выверты: экстремальный садомазо, скарификации. Существует и сеть вампирских сообществ, почти по всему миру. Это бизнес, и выглядит он довольно мило: вы можете купить причиндалы или поприсутствовать на вечеринке, где добровольцы дают себя подвешивать за крючки, имплантированные под кожу, но ничего более серьезного. Это и есть вампиризм. Немного походит на готов, просто такая форма поведения, жизни – быть маргиналом, но необязательно вести себя, как злобный монстр. – А где тут использование человеческой крови? Ящер покачал головой: – О нет, нет. Такого больше не бывает, это из области фантастики. Городская легенда, если хотите. Вы же не верите, что своими имплантированными зубами они вцепятся в горло бедной юной девственницы? Да и девственниц сегодня почти не водится, они встречаются еще реже, чем вампиры! Он издал странный смешок – что-то вроде змеиного посвиста, – убирая клыки на место. Когда он повернулся, Николя надвинулся на него: – Ты держишь нас за полных идиотов. Даем тебе десять секунд, чтобы забыть свой торговый треп и выдать на-гора то, что нас интересует, иначе мы ухватим тебя за язык и немедленно оттащим, куда надо. Ящер пошел на попятную. Николя увидел, как раздвоенный кончик его «наращивания» исчез за губами, а выражение лица изменилось. – Послушайте, я… – Пять секунд. Тот направился к стойке, взял листок и написал на нем имя. – Настоящие vampyres, те, которые пишутся через «у» и которых вы, похоже, ищете, ко мне не приходят, как я уже сказал. Им на фиг не нужны ни клыки, ни линзы. Я не знаю ни их, ни кто они. Можете трясти меня хоть до морковкиного заговенья, проверьте мою клиентскую базу, ничего вам не вытрясти. Эти типы всегда в тени. Когда много солнца, они исчезают. Он протянул клочок бумаги Николя: – Я ничем не могу вам помочь, но поговорите с Петером Фурмантелем. Вы копы, если мозги при вас, адрес найдете. Парень – журналист, он написал кучу книг об эзотерике. Лет пять-шесть назад в Штатах он решил поинтересоваться тамошними кругами сатанистов и вампиристов. Но это плохо кончилось: они напали на него в Нью-Йорке, сожгли ему лицо, чтобы неповадно было нос совать. – Когда ты говоришь «они», ты имеешь в виду vampyres? – Собственной персоной. Фурмантель провел больше трех месяцев в больнице, прежде чем вернуться во Францию. Должен предупредить: смотреть на него не кайф. Николя сунул бумажку в карман: – На тебя тоже смотреть не кайф. Вот тебе совет: смени прикид. 46 Перонна разворачивалась хороводом домов из красного кирпича, затерянных среди картофельных полей, под взмахом крыльев автострады А1. Люси направлялась по адресу, указанному в ее навигаторе. Перед отъездом она позвонила туда и узнала от матери, которая жила со своей дочерью, что Кароль Муртье парализована, и не из-за падения черепицы, а после другого драматического происшествия: она поехала по встречной полосе автострады. Еще один бессмысленный поступок, подобный тому, что совершил аквалангист или рабочий, упавший со скалы. В сущности, по словам его жены, с которой Люси переговорила двумя часами раньше, мужчина с отрезанной рукой после несчастного случая стал бросать вызов смерти, пока с ней не встретился. У той, кто открыла дверь Люси, лицо было серым, как небо севера. Генриетта Муртье.