Неясный шум донесся из тьмы второго этажа. Что-то плотное и темное выдвинулось из темноты. Вниз упала секция переносного ограждения. Ударилась о бетон, оглушив ее металлическим дребезгом… Потом будто послышался глухой разговор… Вывалился вдруг "солдатиком" продолговатый тяжелый мешок и ударился глухо… Что-то темное и бесформенное задвигалось у самого края — и вдруг тоже вывалилось наружу, вниз. Еще два мешка… Время вдруг остановилось — и она все увидела еще раз в рапиде. Словно кадры, только что запечатленные памятью, выдавились наружу, в реальность… Был только один мешок… Потом со второго этажа вывалились, вернее неловко спрыгнули двое мужчин. Причем второй, что был чуть позади, держал за одежду первого. Они приземлились на площадку почти так же глухо, как тот мешок с чем-то сыпучим… с сухим раствором, что ли… И так же оба, словно мешок, вдавились в бетон. Второй попал одной ногой в трубчатую решетку переносного ограждения, вскрикнул-выругался. Первый рванулся вперед, прямо к ней. Второй, зацепившись за ограждение, стал падать, не отпуская короткой ветровки первого, другой рукой схватил первого за щиколотку и дернул к себе. Первый, сорванный назад, тоже начал медленно-медленно падать. Он дернулся торсом, вырвал-таки куртку — и стал невольно разворачиваться к ней спиной. Он медленно-медленно падал навзничь. Прямо на… нет, мимо!.. нет, прямо на торчавшие вверх стебли-шампуры арматуры… Он падал как-то косо… Значит, все-таки мимо. Раздался хруст… Стон и хрип. Все это время, пока шел фильм, она не дышала. Крик атакующего леопарда застрял в гортани… Ее крик, вытянулся в ней струной от самого живота до горла. Второй вскочил на ноги — и тут же сам вскрикнул от боли. Он выдернул ногу из решетки лежащего ограждения и, ритмично-хрипло матерясь, запрыгал на одной ноге к первому. Второй был Хохлов. Первый был Виник. Виник лежал на спине и хрипел-стонал. Из плеча у него или чуть ниже плеча торчал арматурный шампур, пробивший мягкие ткани насквозь. Хохлов вприпрыжку достиг его, резко опустился на колено, отвернул борт ветровки и нажал руками у места, проткнутого "шампуром". Виник застонал и дернулся. — Не дергайся! У тебя сосуд пробило. Я держу. Это Хохлов спокойно и властно сказал Виннику. — Зависла, твою мать… "Скорую"! "Скорую" давай! Это Хохлов злобно и хрипло крикнул ей. — Сейчас, сейчас! — услышала она свой голос и не узнала его. — Да не сама! — злобно буркнул в ее сторону Хохлов, когда она набрала 03 и прижала мобильник к уху. — Мне давай! Держи у моего уха! Ноги как окаменели. Она заставила себя сдвинуться с места. Прижала мобильник к уху Хохлова. Спину вдруг заломило. Она опустилась рядом с ним на колени. Виник повернул голову, посмотрел ей в глаза и улыбнулся. У него сзади, из-под плеча, раздвигалось по плите в стороны темное выпуклое пятно… Из нее тоже все живое выходило куда-то наружу, оставляя место пустому и сквозному, как тот цоколь-подвал, бесчувствию. Нет, он не собирался прикончить ее. Что это было? Что это, вообще, было?! …Память вдруг вытолкнула вверх, со дна пустоты и бесчувствия, холодный ком. Как старую морскую мину. Мина поднялась и бесшумно, пусто рванула, на миг осветив взрывом тьму. Не снаружи, а внутри. Ну да, все ясно! Пьяная дура, она тогда, в клубе, прочла эсэмэску Виника вслух. И сама того не заметила. Хохлов еще что-то спрашивал, она отвечала… Там было слово "ШКОЛА". Что стоило Хохлову "пробить", какую школу она кончила? Все мы тут — маленькие "штази". Дату и время встречи она тоже спьяну прочла вслух. Насчет маньяка Хохлов подумал всерьез: "Ты бы видела себя…" Дальше было дело техники. Его техники. Что стоило ему, доктору, заядлому охотнику и вояке… Хохлов говорил с диспетчером "скорой". Что-то про паркур, тяжелую травму, разрыв сосуда, еще что-то про Службу спасения и какую-то болгарку… и еще про "возможный перелом голеностопа"… Чей перелом?.. Дура! Его перелом. Его собственный… Хохлова… — Все, убирай "трубу"! И иди отсюда домой. — Это ей приказ. — Мы тут сами разберемся. Они могут вызвать ментов — до кучи. Тебе это не надо… Это ей — злобно так. "Я не могу", — хотела сказать она, но не решилась. — Можно, она еще немного побудет? — Это Виник тихо спросил Хохлова. Спасибо Винику. Хохлов выматерился. — На хрена ты прыгал оттуда сразу? — Это он Винику. — Мы бы разобрались… — Извиняюсь… — Это опять Виник Хохлову. Он, Виник, снова посмотрел на нее и поморщился. Ну, не от ее внешнего вида, понадеялась она. Ну, конечно, в таком прикиде на свидания не ходят… — Я тоже. — Это решилась она. Винику. И Хохлову — тоже. — Я не думал, что ты позовешь кого-то на помощь. — Это Виник ей. — Она не звала. Успокойся. — Это Хохлов Винику. Похоже, она тут уже и вправду была лишней. Они теперь могли отлично поладить между собой, эти мужчины. Еще один взрыв глубинной бомбы. Она вспомнила. Был школьный театр. Была какая-то постановка у них в девятом классе. Про войну 1812 года… Или про декабристов? Там Виник играл какого-то человека во фраке. Костюмы были как настоящие, театральные, взяты напрокат. Виник, кажется, весело смотрелся. Он был такой весь из себя пухло-романтический. — Я не звала, магистр. Я пришла одна. — Это она Винику. Он вдруг задвигал правой рукой, поднял ее и двинул, словно пытаясь помочь Хохлову и прижать то место, которое прижал тот. И застонал от боли. — Не дергайся… Кровь уходит. — Это Хохлов Винику. — Говори, только не дергайся. — Там. В кармане. Достань, пожалуйста. — Это Виник Хохлову. Хохлов осторожно порылся во внутреннем кармане ветровки Виника, прямо у самого штыря, проткнувшего ее, что-то нащупал, опять глухо выматерился и достал. Какой-то маленький предмет. — Это ей. Отдай, — попросил Виник Хохлова. Хохлов, не глядя на нее, подал ей на ладони, запачканной темным… Это было кольцо. Бриллиантик сверкнул… В глубине что-то оторвалось от дна. Огромное. Оно начало подниматься. Оно так рванет, что ей — конец! Надо остановить это, чтобы поднялось не сразу… Хотя бы до приезда "скорой". — Бери. Тебе же… — Это Хохлов ей. Она взяла. Огромная бомба стала подниматься быстрее. Она затаила дыхание. Бомба-мина замедлила подъем. — Извини. — Это Виник ей. — Я подумал, что до тебя по-другому не добраться… Я… — Голос Виника становился тише и слабее, она невольно подалась ближе к нему. — Я просто хотел предложить тебе новое место работы… Ну, я… я думал, что так ты поймешь, что это хорошее место… Бомба снова стала подниматься быстрее… Теперь она знала, как ее остановить… Она готова была ее остановить. На всю оставшуюся жизнь. — Виник. — Это она Винику. — Я знаю. Это — хорошее место. Я принимаю твое предложение. — И шутка вдобавок, кажется, к месту: — Оклад и бонусы можем не обсуждать. Хохлов снова выматерился. Глухо, как бы чтобы не слышно было… — Это ты дала мне волю к жизни. — Это Виник снова ей. — Тогда. — Я знаю. — Это она снова ему. Хохлов стал материться не громче, но страшнее. Это был рык разъяренного леопарда, который решил не выходить их кустов — слишком много чести для этих долбанных охотников. Это был другой Хохлов. Наверно, тот, который поехал в Сербскую Краину с медикаментами… И еще, может, с чем-то… и в стороне от окоп навряд ли держался… — Знает она… Тут нормальные пацаны ломают друг друга из-за этой… ядрена мать… а она "знает". — Это Хохлов никому, в сторону.