Ярко-красные и желтые розы украшают ее гроб — ее любимые цветы. Комок застревает в горле, и мне никак не удается избавиться от него. Я плачу сильнее, когда гроб опускается. Воспоминания о материнском отношении ко мне, о ее красивом и душевном смехе мелькают в памяти при мысли о Бронвин. Пьер крепче прижимает меня к себе и ближе притягивает плачущую Эмму. Мы долго и горестно плачем, потому что эта прекрасная женщина была отобрана у нас слишком рано. Эта часть службы длится не более получаса, и как только гроб опущен и последние слова сказаны, все друзья Бронвин подходят пожелать мне всего самого наилучшего в последний раз, прежде чем уйти. Во второй половине дня солнце ужасно печет, и в итоге остаемся только я, Эмма и Пьер. Эмма сидит на идеально ухоженной, пышной темно-зеленой траве со скрещенными ногами. Ее прекрасные щечки покраснели из-за непрекращающегося потока слез, и она крепко прижимает к себе плюшевого мишку. — Я пойду и подгоню машину, — говорит Пьер, замечая, как я наблюдаю за Эммой. — Хорошо. Он наклоняется и целует меня, прежде чем тихо уйти. — Эмма, — говорю я, садясь рядом с ней на траву. Моя юбка слишком высоко задирается на бедрах, но этого никто не видит, поэтому мне все равно. Я нужна своему ребенку, и я буду рядом с ней. — Все было так же, когда папа умер, — говорит она, а крупные слезы продолжают катиться по ее щекам. — Знаю, солнышко. Это трудное время. Она поворачивается ко мне, ее глаза красные и мокрые из-за пролитых слез. — Я не хочу, чтобы Бог забрал и тебя, мамочка. — Она наклоняется и обнимает меня изо всех сил. — Я тоже надеюсь, что Бог меня не заберет. — Я обнимаю ее и целую. — Что, если ты заболеешь, как и бабушка. Кто будет присматривать за тобой, пока я буду в школе? — ее вопрос такой искренний и невинный. — Я буду, — говорит Пьер, стоя позади нас. — Я буду присматривать за твоей мамой и за тобой, потому что так делает семья, Эмма. Мы присматриваем друг за другом и никогда не отпускаем. Мы с Эммой поворачиваемся, чтобы увидеть, как Пьер в своем костюме становится на колени на траву. — Хорошо, — говорит Эмма, легко принимая его слова, затем встает и оборачивает свои руки вокруг его шеи. Пьер встает и предлагает мне свою руку. Когда наши ладони соприкасаются, это ощущается таким правильным, что оглушительные искры проходят сквозь все мое тело. Слова Пьера о семье и вечности оседают глубоко во мне. Он убежден, что мы должны быть семьей. Он уверен, что мы принадлежим друг другу. И вдруг мой собственный луч солнца прорывается сквозь сумерки моей души. Вся тьма тает, все мои так называемые «правила» рушатся, и я остаюсь совершенно обнаженной и неприкрытой — готовой, наконец, принять драгоценный дар, который Пьер пытается вручить мне. — Пьер, — говорю я, и в прикосновениях наших рук ощущается сейчас нечто большее. — Oui? — он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. В его серых глазах отражается неистовая сила. — Я люблю тебя, — наконец, признаю я, когда последний кирпич неуверенности рушится, а тяжелый туман мучений рассеивается. Пьер с трудом сглатывает. — Я знаю, — говорит он. А затем его взгляд становится дерзким, и он захватывает мои губы поцелуем, показывая мне, что он — мое будущее, а я — его. Глава 36 Холли Прошло три недели с похорон Бронвин, и две после предварительного заседания суда для мистера Рукоблуда. Оказывается, это не первое его подобное обвинение. В прошлом году на рождественской вечеринке он совершил подобное с коллегой, с которой работал в одной фирме. Она выдвинула обвинения, но так как это было его первое нарушение, суд решил, что всему виной слишком большое количество алкоголя, поэтому его просто оштрафовали и отпустили. Но не похоже, что в этот раз ему все так легко сойдет с рук. Дата суда назначена на февраль, и я надеюсь, что он получит наказание, которого заслуживает. — Холли, — говорит Ангус, когда я вхожу в его кабинет. — Как ты себя чувствуешь? Я сажусь в кресло напротив него и скрещиваю ноги, а затем складываю руки на коленях. — Было тяжело, но сейчас все в порядке. — Полагаю, вы с Пьером... — он недоговаривает. — Мы? — уточняю я, приподнимая брови, а сама выпрямляю спину, провоцируя его перейти на личное. — Вместе? — его голос звучит так, будто он надеется, что я скажу «нет». — Поскольку он больше здесь не работает, это не имеет никакого отношения к моей работе. — Да? — Другими словами, это все еще не твое проклятое дело, Ангус. — Я встаю и разглаживаю складки на своих брюках. — Что-нибудь еще? — спрашиваю, улыбаясь, в то время как сама поправляю пиджак. — Мне просто интересно, нашел ли Пьер другую работу, потому что, ну... — он заикается между словами. — Если он хочет вернуться... — он замолкает и смотрит на меня, в ожидании ответа. — Тогда тебе лучше позвонить и предложить ему вернуться на работу. Прости, но я не могу говорить за Пьера. — Да, конечно, хорошо, — бормочет он, глядя вниз на единственный лист бумаги на своем столе. — Перед сменой будет собрание? — Нет, не сегодня. — Какое-то особенное меню? — Нет. Все как всегда. — Хорошо. Ну, пойду и проверю бар. Я выхожу и улыбаюсь. Ангус вел себя как мудак по отношению к Пьеру, и тот уволился. С Пьером невероятно трудно работать, но он отличный шеф-повар. Ангус знал, каков Пьер, и все равно проверял его на прочность. Я не могу представить, чтобы Пьер когда-либо мог с кем-либо сработаться без конфликтов, но в данном случае виноват Ангус. Когда выхожу из кабинета, я чувствую, что мой телефон вибрирует в кармане. Достаю его, провожу пальцем по экрану и вижу сообщение от Пьера. Увольняйся и возвращайся домой. Исчезни, я работаю. Я позабочусь о тебе. Хочу, чтобы ты вернулась домой. Даже в своих текстовых сообщениях он невероятно хорош. Я игнорирую тебя. Ты не можешь игнорировать меня. Я хочу твое тело, поезжай домой. Выключаю телефон… Я могу почувствовать губки твоей красивой киски на своем языке. Могу вспомнить твой великолепный вкус, как твои соки стекают на мой подбородок. Я улыбаюсь, когда читаю его сообщение. Маньяк. Я не разговариваю с тобой.