– А торт уже можно? Страйк никогда не хотел иметь детей (за что Люси его осуждала) и с трудом различал своих племянников, с которыми виделся крайне редко. Старший и младший побежали за матерью, чтобы поглазеть на именинный торт; а средний устремился к Страйку и протянул ему самодельную открытку. – Это ты, – объявил Джек, ткнув пальцем в рисунок, – медаль получаешь. – У тебя есть медаль? – заулыбалась Нина, широко раскрыв глаза. – Спасибо, Джек, – сказал Страйк. – Я, когда вырасту, хочу стать военным, – признался Джек. – Все из-за тебя, Корм. – В голосе Грега Страйк уловил определенную желчность. – Это ты покупал ему солдатиков. Рассказывал про свое оружие. – Про два ствола, – уточнил Джек. – У тебя же было два ствола, – обратился он к Страйку. – Только их пришлось сдать. – Хорошая память, – похвалил его Страйк. – Далеко пойдешь. Люси внесла домашний торт, мерцающий тридцатью шестью свечками и украшенный сотнями – как могло показаться – разноцветных пастилок. Грег выключил свет, и все запели; Страйку нестерпимо захотелось отсюда убраться. Он решил при первой же возможности выскользнуть из гостиной и заказать такси, но до поры до времени был вынужден растягивать рот в улыбке, задувать свечи и отводить глаза от Маргариты, которая беззастенчиво сверлила его взглядом, сидя в ближайшем к нему кресле. Кто же виноват, что по милости родных и друзей, желающих ему только добра, он невольно прослыл смелым утешителем брошенных женщин. В службу такси пришлось звонить из ванной комнаты на первом этаже; через полчаса, напустив на себя огорченный вид, Страйк объявил, что им с Ниной пора уходить, поскольку завтра ему вставать чуть свет. В прихожей, где было шумно и тесно, Страйк едва увернулся от Маргариты, норовившей поцеловать его в губы. Пока племянники, перевозбудившись и объевшись тортом, носились как угорелые, а Грег навязчиво помогал Нине надеть пальто, Ник шепнул на ухо Страйку: – Стесняюсь спросить: ты теперь неравнодушен к миниатюрным девушкам? – Равнодушен, – в тон ему ответил Страйк. – Просто эта для меня вчера кое-что стырила. – Вот как? Стало быть, за тобой ответная любезность: позволь ей лечь сверху, – посоветовал Ник. – А то ведь раздавишь, как букашку. 16 Да не давайте нам сырого ужина: крови мы вам и так до отвалу доставим. Утром Страйк мгновенно сообразил, что спал в чужой кровати: чересчур удобной, застеленной чересчур гладким бельем. Дневной свет падал на одеяло не с той стороны, а стук дождя приглушали задернутые шторы. Он сел и обвел взглядом Нинину спальню, которую накануне видел только мельком, при свете ночника. В зеркале напротив отражался его обнаженный торс: густо заросшая волосами грудь чернела смоляным пятном на фоне бледно-голубой стены. Нины рядом не было; в воздухе плыл запах кофе. Как и предполагал Страйк, в постели Нина оказалась восторженной и энергичной; она разогнала тоску, которая охватила его после дня рождения. Но теперь он думал лишь о том, как бы поскорей отсюда убраться. Промедление могло вызвать у нее надежды, которые расходились с его планами. Протез был прислонен к стене. Рискуя свалиться с кровати, Страйк потянулся за ним, но тут же отпрянул, потому что дверь спальни распахнулась и вошла Нина, полностью одетая, с влажными волосами. Прижимая локтем газету, она несла две чашки кофе в одной руке и тарелку с круассанами в другой. – Я на улицу выбегала, – учащенно дыша, сообщила она. – Холодина, ужас! Потрогай мой нос – как ледышка. – Это лишнее, – кивнул Страйк в сторону круассанов. – Но я умираю от голода, а здесь в двух шагах фантастическая пекарня. Ты лучше сюда посмотри: «Ньюс оф зе уорлд», эксклюзивный материал от Доминика! С первой полосы смотрел опозоренный пэр, чьи тайные счета раскопал Страйк по заказу Калпеппера. По бокам располагались снимки двух его любовниц, а также копии банковских документов с Каймановых островов – Страйк вытянул эти бумаги у личной секретарши пэра. «ЛОРД ЗАПАРКЕР-ПЕННИУВЁЛ» – кричал заголовок. Страйк схватил газету и пробежал глазами материал. Калпеппер сдержал слово: обманутая секретарша нигде не упоминалась. Нина примостилась рядышком на кровати и читала вместе со Страйком, отпуская удивленные комментарии: «Господи, как можно, в голове не укладывается» или «Фу, какая низость». – Калпепперу это явно не повредит, – заключил Страйк, когда они дочитали до конца, и сложил газету. Его взгляд упал на число: 21 ноября. День рождения его бывшей невесты. Не сильный, но ощутимый удар под дых и внезапный наплыв ярких, ненужных воспоминаний… год назад, почти час в час, он проснулся рядом с Шарлоттой в квартире на Холланд-Парк-авеню. Ему вспомнились ее длинные черные волосы, широко распахнутые зелено-карие глаза, тело, какого ему больше не видеть и не ласкать… В то утро на них снизошло счастье: постель была как спасательный плот в бурном море их бесконечных ссор… Перед этим Страйк подарил ей браслет, покупка которого вынудила его взять кредит (втайне от Шарлотты) под немыслимые проценты… а двумя днями позже, на его день рождения, она подарила ему итальянский костюм, и они пошли в ресторан, где фактически назначили дату свадьбы – через шестнадцать лет после первой встречи… Но назначенная дата лишь стала началом нового кошмарного этапа в их отношениях, словно нарушив то опасное равновесие, с которым они уже свыклись. Шарлотта стала еще более непредсказуемой, еще более вздорной. Перебранки и сцены, разбитые тарелки, обвинения его в неверности (притом что это она, как теперь виделось Страйку, тайно встречалась с мужчиной, за которого теперь собиралась замуж)… так продолжалось без малого четыре месяца, пока они после безобразного, яростного скандала не расстались окончательно. Услышав шорох коттоновой ткани, Страйк, можно сказать, удивился, что так замешкался у Нины. Она снимала блузку, явно готовясь нырнуть к нему в постель. – Мне нужно идти, – сказал он и опять потянулся за протезом. – С какой стати? – Она сложила руки на груди. – Брось… сегодня же воскресенье! – Дела, – солгал он. – У сыщика выходных не бывает. – Понятно. – Нина старалась не выдать своего огорчения. Страйк выпил кофе, поддерживая живой, но обезличенный разговор. Под ее взглядом он пристегнул протез и направился в ванную; когда он вернулся, Нина, свернувшись клубочком в кресле, с расстроенным видом жевала круассан. – Ты точно не знаешь, где находился тот дом? Который получили в наследство Куайн и Фэнкорт? – спросил Страйк, натягивая брюки. – Что? – встрепенулась Нина. – Неужели… господи, неужели ты собираешься его разыскивать? Я же тебе сказала: наверняка его продали сто лет назад! – Надо, пожалуй, расспросить жену Куайна, – сказал Страйк. Он обещал позвонить, но скорее из вежливости, как бы между прочим, чтобы Нина не возлагала на это особых надежд, и ушел с чувством определенной благодарности, но без угрызений совести. Под колючим дождем он шагал незнакомой улицей к станции метро. В витрине пекарни, где Нина покупала круассаны, уже вывесили рождественские гирлянды. Большое, нахохленное отражение Страйка скользнуло по испещренному дождем стеклу. Окоченелая рука крепко держала пластиковый пакет, который вовремя дала ему Люси, чтобы сложить открытки, подарки, именинный виски и коробку с блестящими новыми часами. Мыслями он неодолимо возвращался к Шарлотте, которая в тридцать шесть выглядела на двадцать пять: сегодня она праздновала день рождения со своим новым женихом. Не иначе как получила в подарок бриллианты, думал Страйк; она вечно заявляла, что ей плевать на такие вещи, но во время скандалов всякий раз тыкала его носом в мишурный блеск всего, что он не мог ей дать… Успешный человек? – спросил Грег про Оуэна Куайна, подразумевая: «Большой автомобиль? Шикарный дом? Жирный банковский счет?» Страйк миновал кофейню «Битлз», с вывески которой на него смотрели эффектно расположенные черно-белые изображения Великолепной четверки, и вошел в вестибюль станции метро, где было относительно тепло. Ему не улыбалось провести это дождливое воскресенье одному в мансарде на Денмарк-стрит. Хотелось чем-нибудь заполнить день рождения Шарлотты Кэмпбелл. Он остановился, достал мобильный и позвонил Леоноре Куайн. – Алло! – рявкнула она. – Здравствуйте, Леонора, это Корморан Страйк… – Нашли его? – требовательно спросила Леонора. – К сожалению, нет. Я звоню вот почему: мне стало известно, что ваш муж получил в наследство от своего знакомого дом. – Какой еще дом? Она говорила с раздражением. Страйк подумал о толстосумах-мужьях, с которыми сталкивался по роду своей деятельности: многие из них скрывали от жен, что имеют холостяцкие квартиры. Не выдал ли он секрет Куайна, тщательно скрываемый от родных? – Неужели это ошибка? Разве писатель по имени Джо Норт не завещал свой дом в равных долях… – А, вот вы о чем, – сказала она. – На Тэлгарт-роуд, было дело. Уж тридцать лет с гаком прошло. А на что он вам сдался? – Этот дом продали? – Нет, – с досадой бросила она, – Фэнкорт, паразит, не дает согласия. Чисто из вредности – ему-то на что этот дом? С тех пор и стоит без пользы, если совсем не сгнил. Страйк прислонился к стене возле билетных автоматов, уставившись в круглый потолок, укрепленный паутиной растяжек. Вот что бывает, вновь упрекнул он себя, когда вкалываешь без продыху. Надо было первым делом задать вопрос: владеют ли они какой-либо другой недвижимостью? Надо было убедиться самому. – Кто-нибудь проверял, нет ли там вашего мужа, миссис Куайн? Леонора издевательски фыркнула: – Скажете тоже! – Она заговорила так, будто Страйк предположил, что ее муж скрывается в Букингемском дворце. – Он тот дом терпеть не может, на пушечный выстрел к нему не приближается! Как я знаю, там ни мебели нету, ничего. – У вас есть ключ? – Не знаю. Только Оуэна там искать бесполезно! Он все эти годы туда носу не совал. Жуткая берлога, старая, заброшенная. – Не могли бы вы поискать ключ… – Мне делать нечего, как на Тэлгарт-роуд таскаться! У меня Орландо на руках, – добавила она, как и следовало ожидать. – Говорю же вам, он туда ни ногой… – У меня к вам такое предложение, – начал Страйк. – Я заеду к вам прямо сейчас, вы дадите мне ключ, если, конечно, найдете, а потом я сам наведаюсь на Тэлгарт-роуд и посмотрю. Просто для очистки совести. – Так ведь… нынче воскресенье, – озадаченно сказала она. – Я в курсе. Вы поищете ключ? – Ладно уж, – после короткой паузы согласилась Леонора. – Да только, – сделала она последнюю попытку, – Оуэна там нету! Страйк с одной пересадкой доехал до Уэстборн-парка и, подняв воротник, чтобы защититься от ветра и ледяных струй дождя, направился по тому адресу, который при первой встрече нацарапала для него Леонора. Это был один из тех странных уголков Лондона, где миллионеры соседствуют с простым людом, селившимся здесь лет сорок с лишним назад. Умытые дождем кварталы представляли собой удивительную диораму: дорогие многоквартирные башни высились над рядами тихих, неприметных домишек – роскошь современности, уют старины. Семья Куайн жила на Сазерн-роу, спокойной улочке с небольшими кирпичными домами, неподалеку от паба «Замерзший эскимос». Страйк, окоченевший и промокший, сощурясь, разглядел вывеску, изображавшую веселого эскимоса, устроившегося возле лунки для подледного лова, спиной к восходящему солнцу. Облезлая дверь Куайнов была когда-то выкрашена грязно-зеленой краской. Весь фасад обветшал, равно как и калитка, болтающаяся на одной петле. Страйк вспомнил, что Куайн питает пристрастие к дорогим отелям, и его мнение об исчезнувшем писателе упало еще на пару делений. – Быстро вы, – недовольно встретила его Леонора. – Входите. Он пошел за ней по неосвещенному, узкому коридору. Открытая дверь слева явно вела в кабинет Оуэна Куайна, неприбранный и грязный. Все ящики были выдвинуты; на столе криво стояла допотопная электрическая пишущая машинка. Страйк представил, как Оуэн вырывает из нее отпечатанные листы, кипя от злобы на Элизабет Тассел.