– Не исключено. Солнце уже стояло высоко, и обледеневшие кроны деревьев искрились серебром. – И ведь добился своего, правда? – Страйк щурился от блеска наледи на лобовом стекле. – Лучшей рекламы не придумаешь. Жаль, что он не дожил до своего появления в новостях Би-би-си. Тьфу, зараза! – пробормотал он вполголоса. – Что такое? – Все печенье стрескал… извини, – расстроился он. – Ничего страшного. – Робин это насмешило. – Я позавтракала. – А я – нет, – признался Страйк. Горячий кофе вкупе с их беседой и практичностью Робин во всем, что касалось его комфорта, растопил его категорическое нежелание упоминать ампутированную ногу. – Не смог сегодня надеть этот чертов протез. Колено, собака, распухло не знаю как, придется к врачу записываться. Утром еле собрался, чтобы из дому выйти. Робин примерно так и думала, но оценила его доверительность. Они проехали мимо поля для гольфа: среди акров мягкой белизны торчали флажки, а водоемы сверкали под морозным солнцем, как начищенные пластины свинца. На подъезде к Суиндону у Страйка затренькал телефон. Проверив номер (чтобы не нарваться на повторный звонок Нины Ласселс), он увидел, что это Илса, его бывшая одноклассница. Обнаружил он также – с дурными предчувствиями – пропущенный звонок от Леоноры Куайн, которая пыталась связаться с ним в половине седьмого утра, когда он, должно быть, плелся на костылях по Черинг-Кросс-роуд. – Илса, привет. Что у вас там происходит? – Вообще-то, много чего, – ответила Илса; по отдаленному дребезжанию Страйк понял, что она в машине. – Тебе в среду звонила Леонора Куайн? – А как же! Мы по горячим следам и встретились, – сказала она. – А сейчас она мне сказала, что утром не смогла до тебя дозвониться. – Да, я рано выходил из дому и, вероятно, не услышал. – С ее разрешения хочу тебе… – Что случилось? – Ее забрали на допрос. Я сейчас еду в отделение. – Вот черт! – сказал Страйк. – Черт! Что ей предъявили? – По ее словам, у них с Оуэном в спальне при обыске нашли какие-то снимки. Видимо, он любил, когда его связывали и в таком виде фотографировали, – с убийственной невозмутимостью объяснила Илса. – Она рассказывала мне об этом, как о садовых работах. В трубке фоном слышались отзвуки плотного движения в центре Лондона. Здесь, на автостраде, самыми громкими звуками были шуршание дворников, ровное урчание мощного движка и редкие завихрения воздуха от машины какого-нибудь лихача, в такую пургу решившегося на обгон. – Могла бы пораскинуть мозгами и загодя избавиться от этих фоток, – рассердился Страйк. – Я сделаю вид, что не слышала этого подстрекательства к уничтожению улик, – с напускной строгостью сказала Илса. – Эти долбаные фотки – еще не улики! – возмутился Страйк. – Вполне естественно, что у этой парочки супружеская жизнь была с вывертами, иначе разве Леонора удержала бы такого, как Куайн? Энстис – неиспорченный малый: всё, кроме миссионерской позы, видится ему доказательством сугубо криминальных наклонностей. – Из каких же источников у тебя такие сведения о сексуальных предпочтениях офицера полиции? – развеселилась Илса. – Он – тот самый, кого я в Афганистане отбросил в задний отсек машины, – пробормотал Страйк. – Ох! – вырвалось у Илсы. – И он решил во что бы то ни стало закрыть Леонору. Но если грязные фото – это все, что ей могут предъявить, то… – Нет, не все. Ты знал, что в доме у Куайнов есть чулан? Тут Страйк оцепенел. Неужели он заблуждался, настолько заблуждался, что… – Говори: ты знал? – спрашивала Илса. – Что в нем нашли? – У Страйка упало сердце. – Не кишки? – Как ты сказал? Мне послышалось «не кишки». – Что, спрашиваю, там нашли? – спохватился Страйк. – Пока не знаю, собираюсь на месте выяснить. – Ее не арестовали? – Нет, только задержали для допроса, но следствие – я чую – уверено, что это она, а она не понимает всей серьезности положения. Звонит мне сегодня утром – и давай рассказывать, как дочку оставила на соседку, как дочка расстроилась… – Дочке двадцать четыре года, и у нее замедленное развитие. – Ах вот оно что. Печально… – сказала Илса. – Слушай, я уже подъехала, мне надо идти. – Держи меня в курсе. – В ближайшее время новостей не жди. Думаю, мы здесь надолго. – Ч-ч-черт, – снова пробормотал Страйк. – Что случилось? Из полосы медленного движения вывернул бензовоз, чтобы обогнать «хонду-сивик» с наклейкой «Ребенок в машине». Страйк видел, как гигантская серебристая пуля вильнула на обледенелой дороге, и с молчаливым одобрением заметил, что Робин сбросила скорость, увеличивая дистанцию. – Леонору забрали в полицию на допрос. Робин ахнула. – При обыске нашли фото связанного Куайна и что-то еще – Илса точно не знает; все это лежало в чулане… Со Страйком такое случалось и раньше: внезапно нахлынувшая тревога. Замедление времени. Напряжение всех чувств. Бензовоз начал крениться. Он услышал свой крик «ТОРМОЗИ!» – этим же криком он в прошлый раз пытался остановить смерть… Но Робин нажала на газ. Машина рванулась вперед. Места для обгона не было. Бензовоз завалился набок и закружился по льду; «хонда» врезалась в него, перевернулась и на крыше заскользила к обочине; столкнувшиеся «гольф» и «мерседес» и не могли расцепиться; их несло на бензовоз… «Лендкрузер» нырнул в сторону. Робин прошла в дюйме от перевернувшейся «хонды». Когда их «лендкрузер» на скорости слетел с асфальта на грунтовую обочину, Страйк вцепился в ручку дверцы: казалось, они вот-вот рухнут в кювет и опрокинутся; к ним неумолимо приближался зад бензовоза, но они мчались так стремительно, что прошли на волосок от него… сильнейший толчок, Страйк ударился головой о крышу машины, и они без единой царапины вывернули обратно на дорожное покрытие, миновав столкнувшиеся машины. – Йопта… Бледная как полотно, Робин наконец-то затормозила и, полностью владея управлением, съехала на запасную аварийную полосу; в лобовое стекло бился снег. – В «хонде» – ребенок. Страйк не успел раскрыть рта, как она выскочила из машины и хлопнула дверцей. Обернувшись, Страйк попытался дотянуться до костылей. Никогда еще он так остро не ощущал свою беспомощность. Когда он кое-как сумел втащить их на переднее сиденье, послышался вой сирен. Вглядываясь в заснеженное заднее стекло, он различил приближающуюся синюю мигалку. Полиция прибыла незамедлительно. Одноногий инвалид, он был бы только помехой. Бросив костыли на прежнее место, Страйк опять выругался. Минут через десять вернулась Робин. – Обошлось, – выдохнула она. – Мальчик цел, он был в автомобильном кресле. Водитель грузовика весь окровавлен, но в сознании. – А сама ты как? Ее слегка трясло, но она улыбнулась такому вопросу: – Лучше всех. Просто перепугалась, что ребенок мог погибнуть. – Значит, пронесло, – отдуваясь, сказал Страйк. – Мать-перемать, где ты научилась так ездить? – Да как тебе сказать… окончила пару специализированных курсов, – пожала плечами Робин, убирая с лица мокрые волосы. Страйк впился в нее взглядом: – Это когда же? – Когда вылетела из университета. Я была… У меня был довольно тяжелый период, и я сидела в четырех стенах. Вот у отца и возникла такая идея. Я всегда обожала машины. По крайней мере, хоть чем-то себя заняла. – Она пристегнула ремень и включила зажигание. – Когда приезжаю домой, иногда отправляюсь на ферму и там практикуюсь. Дядя пускает меня на поле. Страйк не сводил с нее глаз: – Разве тебе не надо задержаться, пока…