В то утро он от усталости поддался скверному настроению и выставил за дверь состоятельного клиента, который вполне мог бы приманить к нему новых выгодных заказчиков. А затем повелся на россказни этой Леоноры Куайн и принял весьма сомнительные условия. Сейчас, когда ее не было рядом, он даже затруднялся вспомнить, как именно она вызвала у него жалость, смешанную с любопытством, и передоверила ему свои проблемы. В спартанской, холодной мансарде его согласие заняться поисками обиженного супруга Леоноры уже казалось безответственностью и донкихотством. Разве не для того он положил все силы на выплату долгов, чтобы обеспечить себе хоть немного свободного времени: субботним вечером сходить на футбол, воскресным утром поваляться в постели? Месяц за месяцем он вкалывал день и ночь; клиентов привлекала к нему не столько первоначальная шумиха, сколько негромкая молва. Ну что ему стоило потерпеть Уильяма Бейкера еще три недели? И с какой целью, спрашивал себя Страйк, досадливо изучая записку, этот Кристиан Фишер настаивает на личной встрече? Уж не для того ли, чтобы поглазеть на сыщика, раскрывшего дело Лулы Лэндри, или (еще того хуже) на сына Джонни Рокби? У Страйка не было инструмента, чтобы измерить степень собственной известности. По его мнению, нежданный всплеск славы давно пошел на убыль. Поначалу журналисты буквально рвали его на части, но теперь отвязались, и он, называя свое имя по какому-нибудь житейскому поводу, все реже слышал в ответ упоминание Лулы Лэндри. Посторонние, как было на протяжении всей его жизни, опять называли его Камерон Стрик или как-то вроде этого. Впрочем, нельзя было исключать, что издатель располагает какими-нибудь сведениями об исчезнувшем Оуэне Куайне и жаждет поделиться ими со Страйком; но почему же он десять дней уклонялся от разговоров с женой Куайна? Ответа на этот вопрос у Страйка не было. Второе напоминание, которое записала для него Робин, гласило: «Четверг, 18 ноября, 18:30, „Кингз армз“, Раупелл-стрит, дом 25». Страйк догадывался, зачем она с преувеличенной четкостью вывела дату: чтобы на этот раз – с третьей или четвертой попытки – он все же познакомился с ее женихом. Страйк был благодарен судьбе за то, что на свете существует Мэтью (хотя сам безвестный финансовый работник вряд ли поверил бы такому заверению), а у Робин на среднем пальце сверкает колечко с сапфиром и бриллиантом. Из ее рассказов Страйк сделал вывод, что Мэтью – законченный мудак (Робин даже не подозревала, с какой точностью память Страйка фиксирует все ее случайные высказывания о женихе), но зато он служил надежной преградой между Страйком и этой девушкой, которая в противном случае могла бы нарушить его душевное равновесие. Страйк испытывал невольную теплоту к своей подчиненной, которая не бросила его в самую тяжелую пору и помогла ему переломить судьбу; а помимо всего прочего, у него было нормальное зрение, не позволявшее забыть, что рядом находится симпатичная девушка. Ее помолвка была сродни гардине, которая заслоняет от робкого, но постоянного сквозняка, способного – если ему не поставить заслон – причинить серьезные неудобства. Страйк считал, что в настоящее время должен перевести дух после долгих, изнурительных отношений, которые закончились (как, впрочем, и начались) вследствие обмана. Не собираясь отказываться от удобного и необременительного холостяцкого быта, он успешно отражал попытки своей сестры Люси свести его с разными женщинами, которые виделись ему неудачницами с какого-то сайта знакомств. Конечно, нельзя было исключать, что Робин в один прекрасный день выйдет за Мэтью и тот, пользуясь своим новым статусом, убедит молодую жену бросить ненавистную ему работу (Страйк верно истолковал уклончивость и недомолвки секретарши). Вместе с тем Страйк не сомневался, что Робин поставит его в известность, как только будет назначена дата бракосочетания, а потому эта опасная перспектива до поры до времени казалась ему весьма далекой. Широко зевнув, он решил все же посмотреть новости, сложил газету и бросил ее на стул. Спутниковая тарелка была единственной роскошью, которую позволил себе Страйк, перебравшись в тесную мансарду. Небольшой портативный телевизор, больше не зависевший от слабенькой и ненадежной комнатной антенны, стоял на скайбоксе и показывал четкую, нисколько не зернистую картинку. С экрана вещал министр юстиции Кеннет Кларк – требовал сокращения бюджета юридической помощи населению на триста пятьдесят миллионов фунтов стерлингов. В полудреме Страйк смотрел на цветущего здоровяка с брюшком, объяснявшего членам парламента, что он намерен «отучить людей по любому поводу обращаться к адвокатам и вместе с тем приучить их находить более приемлемые способы урегулирования конфликтов». Это означало, что малообеспеченным слоям населения не придется больше рассчитывать на юридическую поддержку. Но типичные клиенты Страйка и им подобные могли и впредь ни в чем себе не отказывать. Теперь он выполнял поручения недоверчивых, жестоко обманувшихся богачей – добывал информацию для их лощеных адвокатов, которые использовали ее в суде, чтобы повыгодней обстряпать щекотливые бракоразводные дела или скользкие финансовые споры. Тянувшиеся к Страйку нескончаемой чередой состоятельные клиенты рекомендовали его своим знакомым, угодившим в столь же неприятные истории; это говорило о признании его профессионализма. Работа у него была хоть и однообразная, зато прибыльная. Досмотрев новости, он с трудом поднялся с кровати, убрал со стула остатки ужина и похромал в крошечную кухню, чтобы вымыть посуду: армейская привычка к порядку не позволяла ему распускаться даже в периоды крайнего безденежья, но, вообще говоря, ее основу составляла не только воинская дисциплина. Он с малых лет рос аккуратистом, подражая даже в этом дяде Теду, у которого во всем был порядок, от ящика с инструментами до лодочного сарая; в этом отношении мать Страйка, Леда, была полной противоположностью своему брату: ее повсюду окружал хаос. Через десять минут, сходив напоследок отлить (в совмещенном санузле всегда было сыро), он почистил зубы над кухонной раковиной, чтобы не стукаться локтями о стенки, вернулся в кровать и отстегнул протез. Выпуск новостей завершался прогнозом погоды: температура ниже нуля, туман. Страйк натер тальком культю ампутированной ноги; теперь она болела меньше, чем полгода назад. Если не считать сегодняшнего английского завтрака и купленного навынос карри, Страйк в последнее время перешел на домашнюю еду, за счет чего сумел немного сбросить вес и тем самым уменьшить давление на ногу. Он ткнул пультом в сторону экрана; смеющаяся блондинка вместе со своим стиральным порошком растворилась в темноте. Страйк неуклюже залез под одеяло. Если Оуэн Куайн и впрямь отсиживается в писательском пансионате, выдернуть его оттуда не составит труда. Судя по всему, эгоист, подлюга, затихарился в глуши со своей драгоценной книжонкой… Зыбкий образ гневного писаки, вылетевшего из дому с дорожной сумкой через плечо, развеялся так же быстро, как и возник. Страйк уже проваливался в желанный, глубокий и безмятежный сон. Слабое уханье бас-гитары, доносившееся из далекого подземелья, вскоре утонуло в раскатистом храпе. 6 Мистер Тэттл, с вами я, конечно, в безопасности. На следующее утро, когда Страйк без десяти минут девять свернул на Эксмут-Маркет, к стенам домов еще липли клочья ледяного тумана. В этой части города ничто не напоминало о Лондоне: ни бесконечные кафе, ни пастельных тонов фасады, ни окутанный дымкой кирпичный храм византийского стиля, с позолотой и синевой, – церковь Святейшего Спасителя. Мглистый холод, антикварные лавчонки, вынесенные на тротуар стулья и столики; добавить сюда запах моря, скорбные вопли чаек – и получится Корнуолл, где Страйк провел оседлые периоды своего детства. Издательство «Кроссфайр» он нашел по скромной вывеске на неприметной двери возле пекарни. Ровно в девять Страйк нажал кнопку звонка и, когда ему открыли, оказался перед крутой лестницей, по которой стал тяжело карабкаться вверх, подтягиваясь на перилах. На верхней площадке его поджидал стройный щеголеватый очкарик лет тридцати, с вьющимися волосами до плеч. Он был в джинсах, жилете и рубашке с индийским рисунком и узкой оборочкой на манжетах. – Приветствую, – сказал он. – Я – Кристиан Фишер. А вы – Камерон? – Корморан, – машинально поправил Страйк, – но… Он собирался добавить, что откликается и на Камерона (стандартный ответ, выработанный за долгие годы недоразумений), но Кристиан Фишер мгновенно сориентировался: – Корморан – это корнуэльский великан. – Совершенно верно, – с удивлением подтвердил Страйк. – У нас в прошлом году вышли английские сказки и легенды для детей, – объяснил Фишер, распахивая двустворчатую белую дверь и пропуская Страйка в просторное, но захламленное помещение с постерами на раздвижных перегородках и неряшливыми книжными стеллажами. Страйка проводила любопытным взглядом молодая женщина с растрепанными темными волосами. – Кофе? Чай? – предложил Фишер, когда они прошли к нему в кабинет – тесную каморку сбоку от основного зала, выходящую окном на милую сонную улочку, подернутую туманом. – Могу попросить Джейд – она сбегает. Страйк отказался, честно признавшись, что уже выпил чашку кофе; к его удивлению, Фишер явно рассчитывал на более длительный разговор, чем того требовали обстоятельства. – Тогда один латте, Джейд, – распорядился с порога своего кабинета Кристиан Фишер. – Прошу вас, садитесь, – обратился он к Страйку и начал рыться на книжных полках, висевших вдоль всех стен. – Жил он, если не ошибаюсь, в горе Святого Михаила – великан Корморан? – Точно, – подтвердил Страйк. – А убил его, как принято считать, Джек. Взобравшись на бобовый стебель. – Где-то тут стояла… – бормотал Фишер, обшаривая полки. – «Сказки и легенды Британских островов». У вас дети есть? – Нет, – ответил Страйк. – Ну и ладно, – сказал Фишер. – Бог с ней. – И, ухмыльнувшись, сел напротив Страйка. – Итак, могу я спросить: кто вас нанял? Можно высказать предположение? – Сколько угодно. – Страйк никогда не препятствовал логическим построениям. – Либо Дэниел Чард, либо Майкл Фэнкорт, – сказал Фишер. – В точку? – Его сосредоточенные глаза поблескивали, как бусины, за линзами очков. Ничем себя не выдав, Страйк поразился. Майкл Фэнкорт – знаменитый писатель, недавний лауреат престижной литературной премии. Какой у него может быть интерес к исчезнувшему Куайну? – К сожалению, не угадали, – сказал он вслух. – Меня наняла жена Куайна, Леонора. Изумление Фишера выглядело почти комичным. – Жена? – непонимающе переспросил он. – Эта мышь, похожая на Роуз Уэст{1}? С чего это она побежала к частному сыщику? – У нее пропал муж. Вот уже одиннадцать дней, как от него ни слуху ни духу. – Куайн пропал? Но… но тогда… Страйк понял, что Фишер не ожидал такого поворота событий: он предвкушал беседу совершенного иного рода. – Но с какой стати она прислала вас ко мне? – По ее мнению, вам известно, где сейчас находится Куайн. – Откуда? – Похоже, Фишер был неподдельно изумлен. – Он мне не друг. – Миссис Куайн говорит, что слышала, как вы на каком-то банкете рассказывали ее мужу о доме творчества… – Вот оно что! – выдохнул Фишер. – Ну да, «Бигли-холл». Только Оуэна там нет! От смеха он сделался похожим на Пака{2} в очочках: то же веселье, смешанное с лукавством. – Оуэна Куайна ни за какие деньги туда не пустят! Прирожденный скандалист. А одна из совладелиц этого дома просто на дух не переносит Оуэна. В свое время он написал разгромную рецензию на ее первый роман, и она этого не забыла. – Но я тем не менее попрошу вас дать мне тамошний номер телефона, можно? – сказал Страйк. – Вот он у меня, здесь. – Фишер вытащил из заднего кармана джинсов мобильный телефон. – Прямо сейчас и позвоню… Он тут же набрал номер и, положив телефон на стол, специально для Страйка включил громкую связь. После продолжительных длинных гудков в трубке раздался запыхавшийся женский голос: – «Бигли-холл». – Приветик, это ты, Шеннон? Говорит Крис Фишер из «Кроссфайра». – Ой, Крис, привет, как дела? Дверь кабинета открылась: вошла все та же неухоженная девица, поставила перед Фишером кофе латте и удалилась. – Я что хотел узнать, Шен, – заговорил Фишер, когда дверь со щелчком захлопнулась, – Оуэн Куайн, случайно, не у вас? – Куайн? В этом кратком переспросе, эхом отразившемся от книжных полок, прозвучала вся степень отвращения далекой Шеннон. – Он самый; ты его не видела? – Я его не видела уже год, если не больше. А что? Уж не собрался ли он к нам? Здесь его никто не ждет, это я тебе точно говорю. – Не беспокойся, Шен, мне кажется, его жена что-то напутала. Я тебе потом перезвоню. Не дослушав ее прощания, Фишер поспешил вернуться к разговору со Страйком: – Вот видите? Я был прав. Ему в «Бигли-холл» путь заказан. – А почему вы не сказали этого его жене, когда она вам звонила? – Ах вот оно что – она ради этого названивала?! – Фишера будто осенило. – Я-то думал, она обрывает мне телефон по наущению Оуэна. – С чего бы он стал просить жену до вас дозвониться? – А то вы не знаете! – ухмыльнулся Фишер, но, не встретив ответной усмешки, коротко хохотнул и объяснил: – Из-за «Бомбикса Мори». Я бы сказал, это в характере Куайна – напустить на меня жену. – «Бомбикс Мори», – повторил Страйк, стараясь не показать, что это для него – пустой звук. – Вот именно. Я думал, Куайн донимает меня, чтобы проверить, не возьму ли я все-таки его книжку. Это его типичный метод: посадить на телефон жену. Но если кто и возьмется публиковать «Бомбикса Мори», то определенно не я. Издательство у нас маленькое. Судебные издержки нам не по карману. Когда Страйк понял, что, делая умный вид, далеко не продвинется, он изменил тактику: – «Бомбикс Мори» – это последний роман Куайна? – Да-да. – Отпив купленного помощницей кофе, Фишер погрузился в раздумье. – Исчез, говорите? Я-то думал, он займет место в партере, чтобы наблюдать за потехой. Как я понимаю, с этой целью все и затевалось. Или он потерял кураж? Нет, Оуэн не таков. – Давно вы его печатаете? – поинтересовался Страйк.