Меня вежливо поблагодарили за помощь, сообщили, что свяжутся со мной, если от меня потребуется еще что-то помимо тех сведений, которые я уже сообщил. Пока меня везли между рядами машин телевизионщиков и прессы, столпившихся у ворот санатория, я одновременно испытывал и облегчение, и сожаление. Казалось неправильным вот так бросать расследование, но я тут же напомнил себе, что вообще-то это не мое расследование. И никогда им не было. Я был готов задержаться в Теннесси до панихиды по Тому, но мог бы и прилететь на нее позже, если придется. Но этого не понадобилось. Несмотря на все прочие факторы, Том все же умер в госпитале от естественной причины, так что всяких формальностей вроде следствия удалось избежать. Так было лучше для Мэри, хотя у меня оставалось чувство незавершенности. Но какая смерть его не вызывает? Похорон не было. Том завещал свое тело на медицинские исследования, хотя и не станции. Это было бы чересчур для его коллег. Мэри во время заупокойной службы держалась с достоинством, глаза ее были сухими. Рядом с ней стоял полный мужчина средних лет в безупречном костюме. Я даже не сразу сообразил, что это их сын. Он держался со слегка раздраженным видом человека, у которого есть дела поважней, и когда меня с ним познакомили, его рукопожатие было вялым и неприятным. – Вы работаете в страховании, не так ли? – сказал я. – Вообще-то я андеррайтер. – Я не понял разницу, но оно того не стоило, чтобы уточнять. Я попытался еще раз: – Вы долго пробудете в городе? Он посмотрел на часы и нахмурился, словно уже куда-то опаздывал. – Нет, улетаю обратно в Нью-Йорк после обеда. Мне и так пришлось перекраивать график встреч. Это все произошло действительно очень не вовремя. Я прикусил язык, проглотив готовую сорваться реплику, напомнив себе, что, какой бы ни был, он все же сын Тома и Мэри. Когда я от него отошел, он снова поглядел на часы. Гарднер с Джейкобсен присутствовали на церемонии. Джейкобсен уже вернулась к работе, перевязка на плече была совершенно незаметна под пиджаком. Гарднер формально все еще оставался на больничном. Он пережил преходящее ишемическое нарушение мозгового кровообращения – микроинсульт – из-за того, что его слишком долго держали в удушающем захвате. В результате него была небольшая афазия и односторонняя потеря чувствительности, но это временно. Когда я его увидел, единственными заметными последствиями были ставшие еще более глубокими морщины на лице. – Я в порядке, – сказал он мне немного резковато. – И вполне уже могу работать. Чертовы врачи! Джейкобсен выглядела еще более неприступной недотрогой, чем обычно. Если не считать того, что она немного берегла левую руку, никто бы и не подумал, что ее ранили. – До меня дошли слухи, что ей собираются объявить благодарность, – сказал я Гарднеру, пока Джейкобсен выражала свои соболезнования Мэри. – Этот вопрос на рассмотрении. – На мой взгляд, она ее заслужила. Гарднер чуть смягчился. – По-моему, тоже, коль уж на то пошло. Я наблюдал, как Джейкобсен беседует с Мэри. У нее была очень красивая шея. Гарднер кашлянул. – У Дианы сейчас непростой период. Она в прошлом году рассталась со своей любовью. Это был первый намек на личную жизнь Джейкобсен, услышанный мною за все это время. Я удивился, что Гарднер решил поделиться информацией. – Он тоже агент БРТ? Гарднер смахнул невидимую пылинку с лацкана своего мятого пиджака. – Нет. Она адвокат. Перед отъездом Джейкобсен подошла попрощаться. Ее рукопожатие было сильным, кожа сухой и теплой. Серые глаза вроде бы чуть потеплели, а может, мне так показалось. В последний раз я видел ее, когда они шли к машине вместе с Гарднером: она – грациозная и подтянутая, он – сутулый и пожилой. Сама церемония была простой и трогательной. Гимнов не пели, лишь в начале и в конце прозвучали две любимые джазовые композиции Тома: «Му Funny Valentine» Чета Бейкера и «Take Five» Брубека. Я улыбнулся, услышав их. А в промежутке были речи друзей и коллег, но в какой-то миг торжественность церемонии нарушил крик младенца. Томас Пол Эвери оглушительно вопил, несмотря на все усилия матери его успокоить. Но никого это не волновало. Он родился вскоре после того, как Сэм доставили в госпиталь, совершенно здоровый и очень громко выражающий свое недовольство этим миром. Низкое давление Сэм заставило врачей немного поволноваться, но после рождения ребенка оно вернулось в норму в рекордные сроки. Через пару дней она уже была дома. Когда я ее навестил, она была все еще бледная и с кругами под глазами, но больше никаких видимых следов пережитого я не увидел. – Знаешь, все это кажется мне просто кошмарным сном, – созналась она, когда Томас уснул после кормления. – Словно какой-то занавес опустился. Пол беспокоится, что у меня реакция отрицания, но это не так. Ну просто как бы то, что случилось потом, куда более важное, понимаешь? – Она посмотрела на розовую мордашку спящего сынишки, но потом подняла взгляд и улыбнулась такой открытой улыбкой, что у меня сердце защемило. – Ну, словно все плохое уже не имеет значения. Появление сына все стерло. Из них двоих Пол хуже справлялся с ситуацией. В последующие после освобождения Сэм дни по его лицу частенько пробегала тень. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, что он заново все переживает, все еще мучается от мысли, чем все это могло закончиться. Но едва он оказывался с женой и сыном, как тень исчезала. Времени, конечно, еще прошло мало, но, глядя на них троих, я был уверен, что раны совершенно точно заживут. Они, как правило, всегда со временем заживают. Чай остыл. Вздохнув, я поднялся и пошел к телефону, чтобы прослушать сообщения. «Доктор Хантер, мы с вами незнакомы, но мне дал ваш номер детектив-суперинтендант Уоллес. Меня зовут…» Звонок в дверь заглушил остальное. Я включил паузу и пошел открывать. Последние дневные солнечные лучи заливали маленький коридор золотистым светом, как предвестники лета. Я потянулся открыть входную дверь, когда вдруг у меня возникло острое ощущение дежавю. В лучах вечернего солнца перед дверью стоит молодая женщина в темных очках. Ее улыбка превращается в оскал, когда она выхватывает из сумочки нож… Я потряс головой, прогоняя видение. Расправив плечи, я отпер входную дверь и распахнул ее настежь. Стоявшая на пороге пожилая женщина просияла при виде меня. – Ой, доктор Хантер, это вы? Я услышала какой-то шум внизу и решила проверить, все ли в порядке. – Все нормально, спасибо, миссис Катсулис. Соседка жила в квартире надо мной. До того как меня год назад пырнули ножом, я с ней едва парой слов перебросился, но с тех пор она решила проявлять бдительность. Такие вот бдительные четыре фута десять дюймов. Она еще не закончила. Старушка заглянула через коридор в гостиную, где все еще стоял неразобранный багаж. – Я подумала, что давненько вас не видела. Вы ездили в какое-нибудь славное местечко? И выжидательно уставилась на меня. Я почувствовал, как кривятся мои губы в попытке справиться с приступом хохота. – Всего лишь деловая поездка, – ответил я. – Но я рад, что вернулся. * * * notes Примечания 1 Саммер – Summer – в переводе с английского означает «лето». 2 «Джим Бим» – сорт виски. 3 «Джек Дэниелз» – сорт виски.