– Может быть, бумажник не принадлежит жертве, – без особого воодушевления возразил Гарднер. – Не согласен. Убийца слишком аккуратен, чтобы забыть тут свой собственный бумажник. Готов поспорить, что он даже лично арендовал этот коттедж. Он не случайно зашел и вдруг решил убить любого, кто здесь окажется. Это все слишком хорошо спланировано, слишком хорошо организовано. Нет, он арендовал коттедж на имя жертвы, а потом уже привез ее сюда. Чудненькое изолированное местечко, наверняка заранее присмотренное, где он мог мучить жертву в свое удовольствие. – Почему вы так уверены, что жертву мучили? – спросила Джейкобсен. Она впервые раскрыла рот с того момента, как Ирвинг поставил ее на место. Профайлер, казалось, наслаждался собой. – А зачем еще привязывать жертву к столу? Он не просто привязан, он распят. Убийца хотел растянуть удовольствие, насладиться сполна. Думаю, вряд ли можно найти следы спермы или сексуального насилия? Я не сразу сообразил, что вопрос адресован мне. – Да, на такой стадии разложения это невозможно. – Жаль. – Это прозвучало так, будто он не получил приглашение на прием. – И тем не менее, судя по количеству крови на полу, совершенно очевидно, что раны жертве нанесены еще при жизни. И я считаю, что обезображивание половых органов тоже имеет огромное значение. – Не обязательно, – машинально заговорили. – Падальные мухи откладывают личинки во все отверстия, включая половые органы. И наличие личинок вовсе не означает, что там была рана. Нужно провести полное обследование, чтобы это точно определить. – Неужели? – Улыбка Ирвинга увяла. – Но вы ведь допускаете, что кровь откуда-то шла? Или эта грязь под столом – просто разлитый кофе? – Я просто указал на то, что… – начал я, но Ирвинг уже не слушал. Я сердито замолк, когда он повернулся к Гарднеру и Джейкобсен. – Как я уже говорил, мы тут имеем связанную и нагую жертву, которую привязали к столу и скорее всего изувечили. Вопрос лишь в том, нанесены ли раны в припадке посткоитальной ярости или из-за сексуальной неудовлетворенности. Иными словами, раны были нанесены из-за того, что у него встал или, наоборот, не встал. Эти слова были встречены молчанием. Даже команда криминалистов прекратила свою работу, чтобы послушать. – Вы считаете, что тут сексуальный мотив? – через некоторое время спросила Джейкобсен. Ирвинг изобразил удивление. Я ощутил, как моя неприязнь к нему еще немного возросла. – Извините, но я полагал, это очевидно, исходя из того, что жертва обнажена. Вот почему раны так важны. Мы имеем дело с человеком, который либо отрицает свою сексуальность, либо питает к ней отвращение и выплескивает отвращение к себе на своих жертв. Как бы то ни было, он не является открытым гомосексуалистом. Он может быть женат, являться столпом общества. Быть может, это кто-то, кто любит хвастаться сексуальными победами над женщинами. Это убийство совершил человек, ненавидящий свою сущность, он сублимирует самоотвращение в агрессию по отношению к своим жертвам. Лицо Джейкобсен оставалось бесстрастным. – Мне показалось, вы сказали, что убийца гордится тем, что он сделал? Что нет никаких признаков раскаяния или сожаления? – Да, в том, что касается непосредственно убийства. Тут он бьет себя в грудь, пытаясь убедить всех – включая и себя самого, – насколько он великий и могучий. Но причина, по которой он это делает, совсем иная. Это то, чего он стыдится. – Могут быть и другие объяснения тому, что жертва обнажена, – заявила Джейкобсен. – Это может быть способ унижения или способ контролировать жертву. – Как бы то ни было, контроль всегда сводится к сексу, – улыбнулся Ирвинг, но его улыбка стала слегка натянутой. – Серийные убийцы – геи встречаются редко, но все же они есть. И судя по тому, что я тут вижу, мы, вполне вероятно, можем иметь дело именно с таким субъектом. Но Джейкобсен явно не собиралась сдаваться. – Мы недостаточно знаем мотивы убийцы, чтобы… – Простите, но у вас большой опыт в расследовании дел серийных убийц? – Улыбка Ирвинга стала ледяной. – Нет, но… – Ну тогда вы, может быть, избавите меня от популярной психологии? Теперь даже намека на улыбку не наблюдалось. Джейкобсен не отреагировала, но появившиеся на щеках красные пятна ее выдали. Я ей посочувствовал. Ошибалась она или нет, но такого обращения она не заслуживала. Воцарилось неловкое молчание. Его нарушил Гарднер. – Так что насчет жертвы? Как по-вашему, убийца мог быть с ним знаком? – Может, да, а может, нет. – Ирвинг, казалось, утратил всякий интерес. Он теребил воротник рубашки, круглая физиономия покраснела и вспотела. В коттедже стало попрохладней, после того как открыли окна, но жара тут еще царила удушающая. – У меня все. Мне понадобятся еще отчеты криминалистов и фотографии, ну и вся прочая информация о жертве, которую вы получите. Он обернулся к Джейкобсен с обаятельной, как он, по-моему, считал, улыбкой. – Надеюсь, вы не обиделись на некоторое расхождение во мнениях. Быть может, мы сможем как-нибудь за рюмочкой продолжить эту беседу. Джейкобсен ничего ему не ответила, но, судя по тому, каким взглядом его одарила, я б на его месте не особо раскатывал губу. Профайлер зря тратил время, если пытался ее обаять. Как только Ирвинг ушел, обстановка в коттедже стала менее накаленной. Я достал из кейса Тома фотоаппарат. Наше основное правило – всегда самим делать снимки трупа независимо от того, фотографировал на месте преступления еще кто-нибудь или нет. Но не успел я начать съемку, как раздался громкий голос одного из криминалистов: – По-моему, я тут кое-что обнаружил. Говорил тот самый здоровяк. Он стоял на коленях возле софы, пытаясь что-то достать из-под нее. Он вытащил оттуда маленький серый цилиндрик, с поразительной осторожностью сжимая его пальцами в перчатке. – Что это? – подошел к нему Гарднер. – Похоже на кассету от пленки, – ответил тот, отдуваясь. – Для тридцатипятимиллиметровой камеры. Должно быть, закатилась туда. Я поглядел на фотоаппарат у себя в руке. Цифровой, каким обычно фотографируют нынче большинство экспертов-криминалистов. – Неужели кто-то еще пользуется пленкой? – удивилась женщина-криминалист. Та самая, что принесла Ирвингу ментоловую мазь. – Только самые упертые и пуристы, – ответил здоровяк. – Мой двоюродный брат на нее молится. – Он тоже занимается гламурной фотографией, как и ты, Джерри? – поинтересовалась женщина, вызвав всеобщий смех. Но Гарднер даже бровью не повел. – Внутри есть что-нибудь? Здоровенный агент открыл крышечку. – Нет, пусто. Хотя погоди-ка… Он поднес сверкающий цилиндрик к свету и, прищурившись, посмотрел на его поверхность. – Ну? – поторопил его Гарднер. Я даже под маской увидел, как агент Джерри ухмыляется. Он потряс кассету. – Фотографий предложить не могу. Тебя устроит вместо этого отличный четкий отпечаток пальца? Когда мы с Томом выехали обратно в Ноксвилл, солнце уже садилось. Дорога вилась вдоль крутых, поросших деревьями склонов, закрывающих последние солнечные лучи, поэтому было темно, хотя небо над головой все еще оставалось голубым. Когда Том включил фары, нас внезапно окутала ночь. – Что-то ты тихий, – заметил он через некоторое время. – Просто задумался. – Я так и понял. Когда Том вернулся назад в коттедж, я с облегчением увидел, что он выглядит гораздо лучше. Оставшуюся работу проделали довольно спокойно. Мы сфотографировали тело и зарисовали его положение, затем взяли образцы тканей. Проанализировав аминокислоты и жировые кислоты, образующиеся при разрушении клеток, мы сможем определить время смерти с точностью до двенадцати часов. На данный момент все указывало на то, что жертва мертва как минимум шесть дней, а скорее всего даже семь. Однако, по словам Гарднера, коттедж был занят только пять дней. Что-то было не так, и хотя я потерял уверенность в собственных способностях, в одном я был уверен точно. Природа не лжет. Я сообразил, что Том ждет ответа. – Я не очень-то блеснул сегодня, а? – Не будь таким требовательным к себе. Все могут ошибиться. – Но не до такой же степени. Я выставил себя дилетантом. Не подумал. – Да ладно тебе, Дэвид. Ерунда это. К тому же ты, возможно, и прав. Что-то не так со временем смерти. Возможно, он был уже мертв, когда его притащили в коттедж. А тело привязали к столу, чтобы все выглядело так, будто его тут и убили. Как бы мне ни хотелось в это верить, я с трудом мог себе такое представить. – Тогда получается, все место преступления – сплошная постановка, включая кровь на полу. А любой, у кого хватает мозгов состряпать что-то столь убедительное, не может не понимать, что долго нас дурить не получится. Так чего ради вообще заморачиваться? На это Тому ответить было нечего. Дорога вилась между молчаливыми стенами деревьев, ветки мелькали в свете фар. – Как тебе теория Ирвинга? – после некоторого молчания поинтересовался Том. – Ты имеешь в виду, что это начало серии или насчет сексуальной подоплеки? – Обе.