— Александр? Не знаю. Я с ним не виделся. Пусть немного поправится, опомнится. Сейчас мой визит его только расстроит. Ему сообщат, что я на него не в обиде и уезжать уже не собираюсь, а объясниться можно и позже. — Если не секрет, — продолжил расспросы Кантор, отставляя тарелку и приступая ко второму блюду, — как продвигается ваше расследование? Шеллар вздохнул и уныло уставился на окружающее изобилие, как бы выбирая, чем продолжить трапезу. — Как похоронная процессия, — сказал он, остановившись наконец на крошечных мясных рулетиках в белом соусе, — медленно и печально. Ничего толкового мы там не нашли, да и глупо было надеяться, что отыщем. Стрелок на скалах был не глупее тебя и следов не оставил, разве что стрелы, но их можно купить где угодно. А шесть налетчиков оказались всего лишь варварами с северных островов и о личности своего нанимателя мало что знали. Их и наняли-то потому, что цивилизованные граждане, пусть даже убийцы, с подозрением отнеслись бы к предложению убить короля, а эти господа имеют столь ничтожное понятие о нашей цивилизации, что им можно насовать за уши чего угодно. — Однако тот, которого уделал Савелий, вполне понимал, на что шел, — возразил Кантор. — И то, что вы король, его не остановило. — Бывают и такие оригиналы, — согласился король. — Но редко. Может быть, он счел это вызовом своим способностям или имел ко мне какие-то личные счеты, а возможно, им управляли с помощью магии или обычного низменного шантажа… В любом случае это из ряда вон выходящий случай. Наемные убийцы не любят связываться с громкими политическими делами, они тоже не дураки и понимают, что после столь шумного дела исполнителя почти со стопроцентной вероятностью ликвидируют. Возможен еще один вариант — он и сам не знал, кого ему заказали. А еще у меня есть подозрение, что убийца взялся за эту работу потому, что это было не совсем убийство, а вроде как… подготовка. Как объяснил мне мэтр Истран, яд, который для меня предназначался, настолько замедленного действия, что вообще не подействует, пока не будет применен катализатор. Хотя мне как-то непонятно, зачем было строить такую сложную схему, если на том же пляже меня спокойно, не выпендриваясь, можно было застрелить или воткнуть кинжал в спину… То ли убийца был так ценен, что ему давалась возможность уйти, то ли на этом собирались кого-то подставить, то ли мой придворный маг чего-то не договаривает. Подозрительно, что даже Морриган не смогла определить этот мистический катализатор… В общем, отрабатывается несколько версий, но о результатах говорить рано. Разве что ты подкинешь свежую идею? — К сожалению, — пожал плечами Кантор. — Ни на что умнее, чем заподозрить свое родное правительство, я не способен. — Может быть и такое, но это действительно самая простая версия, и в этом главный ее недостаток. Дело выглядит несколько запутанным, хотя бы из-за непонятного обилия происшествий почти в один день. Я охотно верю, что господину Гондрелло наш союз с Эгиной против Мистралии стал крупной занозой в заднице, и он был бы рад нас как-то поссорить, так что, если исходить из принципа «кому выгодно?», то мистралийские спецслужбы будут первыми подозреваемыми в противозаконном наложении чар на Александра. Но вот все остальное… Если некто планирует скандал, то какой ему смысл предварительно убивать участников? Попробуем вдуматься, ведь именно стрелок на скалах помешал Александру как следует наехать на мою супругу. Тогда получается, что мистралийцы сами себе сорвали операцию? Так не бывает. Наверняка в деле участвовали некие разные силы, у которых были другие интересы и им необходимо было не просто разорвать наш союз, а именно ликвидировать нас лично. Причем с Александром особо не церемонились, а вокруг меня затеяли странную и необъяснимо сложную игру, вероятнее всего, действительно хотели кого-то подставить. А вот кого… я бы определил, если бы мэтр сказал мне прямо, что является катализатором, но он почему-то об этом умолчал. Уж не его ли самого на этом собирались поиметь, в чем он не хочет признаваться? — Голдианцы? — предположил Кантор. — Вряд ли. Хотя по изяществу исполнения это на них похоже. Однако у господина Дорса на данный момент нет для этого ни сил, ни средств, ни времени, не говоря уж о том, что примитивным физическим устранением меня он ничего бы не добился. Если я намереваюсь всего лишь испортить ему бизнес и политическую карьеру, то король Элмар не успокоился бы, пока не водрузил на площади Справедливости кол с его головой, даже если бы для этого пришлось пройтись по всей Голдиане огнем и мечом. — Звучит симпатично, — прокомментировал Кантор, надеясь, что его величество продолжит свой увлекательный рассказ и хоть на некоторое время перестанет задавать вопросы. — Кстати, — оживился король, — скажи-ка, Кантор, ты ведь знаком с господином Пуришем? — Что за глупый вопрос, — пожал плечами мистралиец. — Сами же знаете. С чего вы вдруг о нем вспомнили? — Видишь ли, из определенных источников стало известно, что Дорс обращался с неким деловым предложением к Факстону, Везеру и Пуришу, и мне весьма любопытно, с каким именно. Поскольку Факстон Дорса даже не выслушал, а к Везеру у меня нет подходов, я и подумал, нельзя ли как-то прощупать господина Пуриша? Какие у вас с ним были отношения в лучшие времена? Я имею в виду, до того, как он смылся, обув тебя на два миллиона? — Хорошие, — честно ответил Кантор, поняв, что от вопросов его величества невозможно отвертеться, иначе как ответив на них. — С чего бы я держал на службе человека, с которым у меня плохие отношения? Пуриш отлично вел мои дела и воровал очень умеренно. Он вообще был умеренным во всех отношениях. Не знаю, как сейчас… К вашему сведению, он вовсе не у меня украл эти два миллиона, а у нашего правительства, поскольку мое имущество на тот момент подлежало конфискации. И если вам интересно, я на него не обижен за это, а напротив, мне было очень приятно представлять себе физиономии господ судебных исполнителей, когда они явились в банк арестовать мой счет и увидели сумму остатка… Тем более один миллион Пуриш мне потом вернул. — Как это? Видеть Шеллара III таким озадаченным было не менее приятно, чем представлять себе физиономии судебных исполнителей, и разговор тут же показался Кантору не таким утомительным, как вначале. — Так. Безналичным путем. — Ты обращался к нему? Он знает, что ты жив? — Если точно, к нему обращался Плакса. Я подозреваю, что наш дорогой товарищ принц немножечко поколдовал над господином Пуришем, чтобы заставить его проникнуться состраданием к моей несчастной судьбе. В противном случае тот нипочем не поверил бы Плаксе на слово и не отвалил бы такую сумму. Пуриш вообще недолюбливал моего бедного ученика. А насчет меня… Полагаю, он догадывается, что я жив, но не знает, как выгляжу. Товарищ Пассионарио, наверное, наплел ему с три короба, описывая, как я ужасно пострадал, так что Пуриш, скорее всего, представляет меня примерно так же, как вы описали Ольге. Допускаю, что наутро, проспавшись и избавившись от наваждения, он поспешил в банк в надежде что-то исправить и спасти свои денежки, но обнаружил, что они уже получены. А уж мою подпись он знал хорошо и мог отличить от любой подделки. В общем, мы с Плаксой оставили нашего бедного благодетеля в полной растерянности и недоумении. — А-а, — успокоился король, — тогда его странная щедрость становится вполне объяснимой. — Почему? Пуриш никогда не был особо жадным. Практичным, деловым, расчетливым, но ни в коем случае не жадиной. Это всего лишь традиционный штамп — все голдианцы жмоты. На самом деле в нем не больше правды, чем в утверждении, что все мистралийцы горячие парни, а все лондрийцы — холодные высокомерные зануды. Мэтресса Стелла, между прочим, тоже голдианка, разве она жадная? Наш товарищ Торо — чистокровный мистралиец, а вывести его из обычного состояния непоколебимого спокойствия практически невозможно. Сам пробовал. В общем, не думаю, что Пуриш пожалел бы денег для несчастного меня. Просто он никогда не доверял Плаксе и такую сумму не дал бы ему в руки. Лично мне дал бы, а ему — нет. Я удовлетворил ваше любопытство? — Частично, — вздохнул Шеллар. — Значит, ни ты, ни Орландо не подходите для установления контактов с господином Пуришем. Ты вроде как умер, а его почтенный магнат не любит и, более того, не доверяет ему. Что ж, поищем другие пути, которые всегда есть. Болван этот Факстон, должен заметить, что ему стоило выслушать заманчивое предложение, насколько все было бы проще… Опять ты загрустил, Кантор. Вспомнил милый прием у господина Дорса? — Нет. — Мистралиец отодвинул тарелку, потянулся к кувшину с вином, потом вдруг решил наплевать на возможные последствия смешения напитков и дернуть что-нибудь покрепче. Вот, к примеру, коньяк у короля всегда отличный… Чего не скажешь о манере общаться с людьми. Ну кто его просит лезть с этими расспросами? Хуже Торо, честное слово. Тому хоть простительно, в прежней жизни у него служба была такая, а вы-то с чего, ваше величество? «Да видишь ли, — ехидно заметил внутренний голос, — у его величества тоже была немного похожая работа». «Заткнись, — отозвался Кантор. — Между прочим, такая игра в вопросы и ответы мне особенно противна». — Я не настаиваю на ответе, — продолжил король, видимо, приняв возникшую паузу за желание собеседника отмолчаться. Не объяснять же ему про внутренний голос, либо за больного примет, либо заинтересуется, что гораздо страшнее… — Не хочешь, не говори. Давай о чем-нибудь другом. — Да нет, если хотите… Просто вспомнил, как Пуриш меня уговаривал не возвращаться в Мистралию, умолял прямо. Как знал, что добром это не кончится. А я не послушал, романтик безмозглый… Всегда неприятно вспоминать о том, каким был идиотом. — Знаю, — согласился Шеллар, печально кивнув головой. — В частности, в первую неделю весны я неоднократно вспоминал ту кольчугу, которая пять лет провалялась в шкафу, и чувствовал себя полным болваном, что было действительно крайне неприятно. Но все же не надо так себя казнить за глупый поступок, какие бы последствия он за собой ни повлек. Мы все хоть раз в жизни совершаем ошибки, за которые приходится жестоко расплачиваться, а в твоем случае можно по крайней мере довольствоваться тем, что ценой просчета не стала жизнь. «Слышали мы это, — невесело подумал Кантор, мрачно уставившись в свой бокал. — Неоднократно нам это излагал наш друг и наставник товарищ Амарго. Это что, у вас, алхимиков, стиль мышления схожий? Или я чего-то не догоняю, и подобную глупость сказал бы мне любой человек, знающий суть вопроса?» — Откуда вы знаете, — резко ответил Кантор, не поднимая глаз от бокала, — что мне было дороже? — Необратима только смерть, — кратко ответил король. — Все остальное может меняться. — Не говорите ерунды. Что за дурацкий способ утешать… Но раз уж об этом зашла речь, петь я не буду никогда, и это так же необратимо, как смерть. Если даже таинственные чародеи, умеющие отращивать людям отрезанные руки, расписались в собственном бессилии… Глупо надеяться. — Возможно, в этом ты прав. Я не силен в медицине, не буду спорить. А вот что касается Огня… Ты никогда не обращал внимания, что в ваших с Ольгой отношениях не последнюю роль играет ее Огонь и ее музыкальные кристаллы? Не задумывался, почему тебе было столь необходимо слушать, как Саэта играет на рояле? Кантор вздрогнул и поднял глаза. — Откуда вы… ах, да… бескорыстная горничная из отеля… конечно… — Отнюдь не бескорыстная, коль на то пошло. Девушка очень талантливая и соответственно оплачиваемая. Так вот к чему я это веду… Твой Огонь не отпускает тебя, постоянно о себе напоминает, зовет, он… просится домой. И вернется, когда ты сам этого захочешь. Очень захочешь. «А я тебе что говорил!» — обрадованно вскричал внутренний голос. Кантор проигнорировал его восторженные вопли, чтобы король не начал строить предположения по поводу очередной паузы, и одним глотком выпил согревшийся в ладонях коньяк. «Напьюсь, — подумал он. — Нажрусь в стельку, упаду мордой в салат, и пусть тогда его величество хоть посинеет, задавая свои вопросы, дрова на вопросы не отвечают…» — Вы это изящное рассуждение сами придумали? — поинтересовался Кантор, попытавшись придать своему голосу ироничный тон. — Вовсе нет. Это сказал мэтр Истран. Ага, растерялся? — Да нет… Просто… — Мистралиец, который, поняв серьезность сделанного заявления, действительно растерялся, заметался, подыскивая вопрос, способный отвлечь короля от неприятной для Кантора темы. — А что, ваша горничная и разговоры наши подслушивала? — Нет, с чего ты взял? — Тогда откуда вы знаете Саэту? — Я слышал эту историю. Во-первых, мне ее рассказывала доктор Кинг, поскольку как раз в то время, когда эта девушка попала в ее клинику, я там бывал каждый день, навещая Элмара, и беседовал с почтенной мэтрессой обо всем понемногу. А во-вторых, я в этих делах был замешан еще раньше. В те времена, когда граф Гаэтано безуспешно пытался найти свою пропавшую дочь. Кто-то в вашей уголовной полиции высказал предположение, что в столице орудует маньяк, и кто-то порекомендовал ему меня как лучшего специалиста по серийным убийствам. Честно говоря, это неправда, есть специалисты и получше, но дело Потрошителя было чересчур громким и прославило меня больше, чем следует. Однако Гаэтано воспринял рекомендацию серьезно, специально приехал в Ортан, добился аудиенции и обратился ко мне со своим больным вопросом, хотя в то время я уже был королем. — Вы ему не отказали? — Меня очень тронуло его несчастье, и я решил, что надо человеку помочь. Я ознакомился с материалами дела, которые граф любезно мне предоставил, поручил своим агентам в Мистралии собрать кое-какую информацию, затем крепко подумал и сделал вывод. Как оказалось, верный, и впоследствии Гаэтано еще раз меня навестил, чтобы поблагодарить и сказать, что я был прав. Поначалу он тоже не поверил… Тогда-то он и рассказал мне о дальнейшей судьбе спасенной девушки. Вот оттуда я все знаю. Ну что, позвать прислугу, чтобы уносили посуду… Приказать подать тебе десерт? — Мне? — Сам я сладкого не люблю. — Да я тоже не особенно. — Брось, Ольга мне рассказывала про пять порций мороженого. Хорошенькое «не особенно». — Ну, мороженое — это другое дело. Мороженое — это несбыточная мечта моего детства. Голос у меня обнаружили лет в семь, и, хотя известно, что в подростковом возрасте голос переломается, мороженого меня лишили сразу. Пожалуй, одной из причин, которые помогли мне пережить потерю голоса, было именно сознание того, что теперь я могу свободно есть мороженое… Ну и еще кое-какие мелочи. — Понятно, — засмеялся король. — Значит, приказать принести мороженого? Сколько? Пять порций хватит или больше? — Люблю ходить в гости к королям, — невольно улыбнулся Кантор. — Коньяк, мороженое… — Вопросы неподобающие, — подхватил король. — А если десять принесут, съешь? — Съем, — без колебаний заявил Кантор. — Без последствий? — Может, и с последствиями, но все равно съем. — Не может быть. — Очень даже может. — Спорим, не съешь? — Ну что вы, ваше величество, моя наглость не простирается настолько, чтобы лепить щелбаны коронованным особам. — Почему обязательно на щелбаны? Что за примитивизм? Это Жак непременно спорит либо на щелбаны, либо на бутылку, то есть практически задаром. Я так не делаю. — Что тогда? — А что бы ты хотел? — Вы серьезно? — осторожно уточнил Кантор, боясь поверить внезапной надежде заставить любопытного короля раз и навсегда заткнуть бездонную бочку своих вопросов. — Совершенно серьезно. — И если я выиграю, вы сделаете все, чего бы я ни попросил? — Да, но, разумеется, только один раз. — Рискуете, ваше величество, — уже не так уверенно предупредил мистралиец, чувствуя подвох. Не может быть, чтобы благоразумный и рассудительный Шеллар III так легко проспорил желание, да еще такому нахалу, как товарищ Кантор. — А если я потребую чего-нибудь совсем уж неподобающего? — Полагаю, смерти моей ты не желаешь, — спокойно улыбнулся король, — и точно уверен, что ночь любви не попросишь ни у моей супруги, ни у меня лично. А в остальном… Ну, возможно, осрамишь как следует перед двумя дворами сразу, и все вокруг хорошенько посмеются, но скорей всего попросишь, чтобы я заткнулся наконец со своими вопросами. Я, в свою очередь, тоже не потребую от тебя ничего такого, что ты нашел бы неподобающим. Ну как? Съешь на спор десять порций мороженого за один присест или поверишь утверждениям моих придворных, что я ненормальный извращенец, и побоишься со мной связываться?