— Не спешите так, друг мой, дайте бедному инвалиду передохнуть. Обведя торец замка пристальным взглядом, Холмс задержался на разбитом окне третьего этажа и осколках под ним, а потом, к моему удивлению, довольно решительно шагнул на газон. Вероятно, его вели какие-то никому не видимые следы, потому что, завернув за роскошный куст белых роз и отогнув костылем ветки, он выразил свое крайнее изумление, тихо присвистнув. Мне с дорожки было не видно, что привлекло внимание Холмса, и поскольку он не часто выражал свое удивление подобным образом, я решил полюбопытствовать. Со всей осторожностью ступая по его следам, как того требовали элементарные правила сыщика, я обогнул куст и посмотрел из-за плеча Холмса на предмет, так его поразивший: это был мужской ботинок огромных, просто гигантских размеров, замызганный до последней степени. Рядом на рыхлой земле под кустом были заметны две какие-то глубокие подковообразные рытвины и другие следы, в сравнении с ботинком казавшиеся детскими. Холмс склонился над ними, но тут же выпрямился, быстрым взглядом окинул фасад и так же неожиданно, как начал, закончил осмотр. — Весьма любопытно, Ватсон! — Что именно, Холмс? — А все. Абсолютно все! Больше он ничего не сказал, да и возможности такой у нас не было, так как мы уже подошли к парадному входу. Холмс, опираясь на меня, не без труда одолел пандус, и мы вошли в замок. Не успел я как следует оглядеться, как почувствовал на себе чей-то горящий взгляд: с высокой галереи на нас смотрел тонкий темноволосый мальчишка. Он быстро перевел взгляд с меня на Холмса и обратно, и улыбка стала расплываться по его смышленой и очень выразительной мордашке, а глаза как-то особенно заблестели. Я поклонился. Он, также улыбнувшись, поклонился и, стремительно сбежав с лестницы, подошел к нам. Опустив глаза, он тихо, несколько церемонно произнес: — Я узнал вас, мистер Холмс, и доктора Ватсона также, но я… никому о том не скажу! Холмс улыбнулся и от души пожал руку своему юному почитателю. Тут как раз вошел камердинер, поклонился нам и во всеуслышание спросил: — Его светлость интересуется, не будет ли каких распоряжений от мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона? Мы все улыбнулись такой непосредственности старого аристократа, который, узнав нас, не пожелал дольше кривить душой. Таким образом, инкогнито наше, и без того сомнительное, было окончательно порушено, и поскольку никаких распоряжений от нас не поступило, камердинер отправился в погреб самолично выбирать для нас вино. Теперь все очень дружелюбно, но излишне пристально смотрели на неожиданных гостей, как на экспонаты паноптикума, и я уже не рассчитывал, что смогу успешно наблюдать за ними, когда они так усердно наблюдают за нами. Холмс постарался отвлечь всеобщее внимание от рассматривания наших персон, начав болтать о том о сем, как он один только и умел, тем самым быстро разрядив обстановку. Миссис Вайс заметно оживилась, конечно, настолько, насколько позволяла ей благовоспитанность, но сдержанность в проявлении чувств, именно то, что принято считать чисто британской чертой, на этот раз тяжело давалась всем. Это и понятно — не каждый день видишь таких знаменитостей, как мой друг. Идеально вышколенный камердинер не выходил за рамки благодушной почтительности, но и он позволил себе несколько веселых замечаний. Даже тихий и немножко деревянный Фил, который нам прислуживал и поначалу был как-то насторожен, под обаянием и простотой обращения Холмса оттаял и, позволив себе улыбнуться на какую-то его веселую реплику, так и не смог убрать с лица широкую и чуть виноватую улыбку. Про Фредди и говорить нечего, он без конца засыпал нас вопросами и, наконец, настолько с нами освоился, что безапелляционно заявил: — После завтрака будет представление шахматного театра, и вы, мистер Холмс, вместе с мистером Ватсоном непременно должны его посетить. Это в «Индии», — добавил Фредди, как будто последнее разрешало все сомнения. — А далеко ли, друг мой, до вашей «Индии»? — полюбопытствовал Холмс. — Совсем не так далеко, сэр, как вы думаете, всего один поворот лестницы и один этаж. — Ну, поворот лестницы я, может, и одолел бы, а вот этаж никак не одолею, к моему большому сожалению — на такую высоту мне просто не подняться. Вот доктор Ватсон, без сомнения, захочет посмотреть ваш театр, за это ручаюсь, и аплодировать будет за двоих. В подтверждение слов Холмса я горячо затряс головой, так как в этот момент жевал и не мог иначе выразить свое согласие. — И он не пожалеет об этом, сэр! — убежденно заявил Фредди, горделиво вздернув подбородок. Все улыбнулись этому молодому честолюбцу. И только мистер Торлин, понуро глядя в окно, сцеплял и расцеплял пальцы, делая безуспешные попытки скрыть не идущую к случаю подавленность. Мы выпили чудесного французского вина из запасов лорда. Желая по возможности ослабить напряжение, Холмс обращался ко всем понемножку с самыми разными, но неизменно невинными вопросами относительно рыбалки, садоводства и кулинарных рецептов. Я коснулся вопросов военной истории и литературы, мне даже удалось пару раз удачно пошутить, и к концу застолья от напряжения не осталось и следа. Не надо, конечно, объяснять, что я поедал глазами всех и вся, однако не отметил ничего подозрительного. Наконец, поднимаясь из-за стола, я почувствовал на себе пристальный взгляд Холмса и понял, что он намеревается мне что-то сказать. Камердинер в это время отдавал какие-то распоряжения Филу, миссис Вайс хлопотала у буфета, учитель продолжал хмуро смотреть в окно, Фредди заигрался с котом… Момент, по всему, был подходящий. Подойдя, я наклонился к Холмсу, будто бы посмотреть его ногу, и он прошептал мне скороговоркой план дальнейших действий: — Идите с Фредди в «Индию», но сразу же отлучитесь минуты на три и проверьте, откуда идут бурые следы, они на повороте лестницы и… Он не договорил, так как Фредди уже направлялся к нам с большим серым котом на плече. — Это Фантом — мой… первый друг, — представил он своего любимца. Я улыбнулся, но вопреки правилам хорошего тона не стал допытываться, кто второй. Им легко могло оказаться какое-нибудь норовистое травоядное обитающее на задах парка или медлительное земноводное в заброшенной оранжерее, и мы напрасно потеряли бы с ним драгоценное время. Впрочем, первый друг легко мог оказаться и последним. Кот проявил паническую нервозность, так что Фредди пришлось пустить его на пол и тот, несмотря на свои чудовищные размеры, легко и стремительно, как балерина, просеменил по ковру и исчез. — Не привык к чужим, — прокомментировал Фредди трусливое бегство первого друга. Но, видно, любопытство побороло застенчивость потому, что кот объявился вдруг на голове какой-то резной химеры, украшавшей верх старинного буфета, и с этого безопасного места принялся беззастенчиво нас разглядывать. Холмс поднял на него глаза и задумчиво произнес: — Что ж, по меньшей мере, семь признаков фантома ваш друг оправдывает вполне. Мы с Фредди настороженно переглянулись и навострили уши, а Холмс стал перечислять эти признаки сосредоточенно и серьезно, как если бы речь шла о приметах беглого каторжника, угрожавшего безопасности всего Лондона. — Исчезает мгновенно, бесшумно, является в самых непредсказуемых местах, имеет изрядные, можно сказать, пугающие габариты, фосфоресцирующие глаза, весьма размытый силуэт, и ко всему прочему строго, выдержан в дымчато-пыльных тонах. — Браво, мистер Холмс!!! — восторженно вскричал Фредди и зааплодировал. — Вы первый, кто не задал вопроса «Почему Фантом?», а на него ответил. Холмс сдержанно поклонился. Фантом тем временем, пережив очередной приступ смущения, снова исчез. Опасаясь, что под впечатлением минуты Фредди может начисто позабыть о своих первоначальных планах, я решил о них напомнить: — А Фантом тоже принимает участие в шахматном представлении? — Ну, разве только самое пассивное, мистер Ватсон. Я не назвал бы его заядлым театралом. Может явится, а может нет. С ним всегда так. — Признаться, Фредди, домашних спектаклей я перевидел множество, в некоторых и участвовал, но вот про шахматный театр даже не слышал. — Еще бы! Это мое изобретение и вы сейчас оцените его по достоинству, доктор Ватсон, — горделиво заметил младший Фатрифорт, и мы поспешили в «Индию». У самой лестницы я машинально оглянулся на Холмса, он отрешенно вертел в руках трубку, и лицо его было мрачно, что окончательно меня отрезвило. Неужели одно из этих милых лиц всего лишь искусная подделка, маска, за которой прячется монстр? Я не желал этому верить. Просто не мог. То, что Фредди болтал безостановочно, было весьма кстати, так как я стал двоиться мыслями, точно внезапно разбуженный человек, который вновь видит ужас позабытой было действительности. Еще и еще я перебирал в голове кандидатов на роль злодея, но безуспешно. С трудом сосредоточиваясь на происходящем, я не заметил, как мы пришли, пока Фредди не положил передо мной увесистый красного дерева ящик и не откинул торжественно его инкрустированную крышку. В лиловой бархатной глубине рядами лежали шахматные фигуры, большие, дюймов по семь, весьма искусно расписанные и на редкость выразительные. Тогда, поборов наконец подавленность, я принудил себя спросить: — Это и есть актеры вашего театра? — Да, это мои актеры! И все они гениальны! — О, это достаточно убедительно написано у них на лицах! — Очень рад, что вы отдаете им должное, сэр, — широко улыбнулся Фредди и стал быстро и ловко вытаскивать шахматы из ящика. За этими приготовлениями я надеялся было улизнуть, но мальчик сказал, не оборачиваясь: — Никуда не отлучайтесь, доктор Ватсон, через пять минут все будет готово к представлению. — Через пять минут? О, прекрасно! Как раз успею отнести мистеру Холмсу болеутоляющее, а то вот позабыл за разговорами. — Жаль, что мистер Холмс не сможет присутствовать, декорации у нас слишком тяжелы, чтобы спускать их вниз. Декорациями, как выяснилось, служил старинный дубовый шкаф с резными дверцами, из которого на время убирались книги. Я вышел в коридор, спустился на один этаж, чтобы рассмотреть коричневатые следы, ведущие из подвала. Они были довольно заметны на освещенном участке лестницы. Следы небольшие — рифленая диагональная подметка. Но мало ли детских следов в доме, по которому носится непоседливый мальчишка, и почему их непременно считать за кровавые? Может, это краска? В холле я видел позабытый альбом, перемазанный всеми цветами радуги, может, эти следы того же происхождения, что и пятна на обложке альбома. Но помимо воли воображение мое разыгралось. Может, опять я не прав и следы вовсе не детские, а, к примеру, женские или легкого веса мужчины? Миссис Вайс или учителя? В этот момент я как раз увидел последнего стремительно выходящим из столовой и направляющимся к лестнице. Я пропустил его вперед, сделав вид, что зашнуровываю ботинок, точь-в-точь как не однажды проделывал это Холмс, но, не обладая его артистизмом и ловкостью, явно раздражил мистера Торлина, который, разгадав мой неуклюжий маневр, не сумел скрыть своей досады. Как бы то ни было, требовалось продолжить начатое и проследить, откуда тянутся эти бурые отпечатки. Убедившись наконец, что поблизости никого нет, я пошел по ним в подвал. Следы уже не были так заметны, как у лестницы, а вскоре в полумраке и вовсе потерялись. Не зная, что делать дальше, я стал озираться по сторонам, но опоры сводчатого подвала не давали большого обзора. Три или четыре двери и только одна приоткрыта. Я осторожно приблизился к ней и заглянул внутрь. Это была прачечная. Свет из тусклого окошка под потолком показался ярким после сумрака подземелья. Поискав следов и ничего не найдя, я повернулся было уйти, когда случайно бросив взгляд туда, где стоял небольшой оцинкованный бак… похолодел. На серых плитах пола в самом углу я заметил темно-красную лужицу. Быстро приподняв крышку бака, я обнаружил ворох мокрой одежды в красно-бурых разводах. Сверху лежал зеленый детский носок в таких же пятнах. В их происхождении не давал ошибиться слишком знакомый мне приторный запах перевязочных. Это была не краска. Это была кровь. Я лихорадочно прикрыл бак, крышка звякнула не слишком громко, но каменные своды усилили звук, и он показался мне оглушительней гонга. Я бросился вон из прачечной и тут, почти у самой лестницы, замер, послышался скрип подвальной двери… чьи-то осторожные шаги… и на ступеньки легла тень. Метнувшись в темный угол под лестницу, я прижался спиной к холодной стене и замер. Кто-то, кого я не мог отсюда видеть, осторожно спустился в подвал, прошел в прачечную, закрыл за собой дверь и… я услышал звяканье той самой крышки, которую полминуты тому открывал сам. Возможно, покидать «театр военных действий» было еще преждевременно, но и оставаться дольше — слишком рискованно. Обнаружив себя, я мог бесповоротно все испортить, а кроме того, меня могли хватиться наверху, и чего доброго, заподозрить в соглядатайстве. Мой слишком прямолинейный образ действий не раз досаждал Холмсу, и теперь, меньше чем когда-либо, я желал одолжить его такой медвежьей услугой. Сообразив все это в долю секунды, я ринулся вон, пока еще в пространстве подвала не замерло зловещее эхо. На одном дыхании взлетел я на второй этаж и лишь перед дверью «Индии» решился перевести дух. Но, как оказалось, спешил я напрасно, в комнате никого не было. Я вошел и поневоле принялся осматриваться. Комната эта, с высоченным узким окном, была неправильной формы, темновата, полупуста, но на редкость уютна. Резной темный шкаф времен Плантагенетов, стул, оббитый тисненой кожей, скамья с высокой спинкой и громоздкий восьмиугольный стол перед ней составляли всю ее меблировку. На восточной стене большой выцветший гобелен изображал охоту на кабана, где кабан был почти не виден среди зарослей папоротника и ежевики, зато нарядные кавалеры и дамы смотрелись весьма выигрышно и, похоже, мало думали об охоте. Справа от двери небольшая картина в массивной черной раме изображала долговязого старика в охотничьем костюме, с красным арбалетом, возлежащего на поляне, усеянной ландышами. Золотистая надпись над его головой извещала, что это не кто иной, как Роджер Фатрифорт. Тонко написанный пейзаж, служивший фоном родовитому охотнику, представлял сумрачный еловый лес, замок на скале и покрытые легкой дымкой дали Глостершира. Из-за кадки с рододендроном неподвижными глазами гипнотизера на меня смотрел слон, большой, синий, в золотых звездочках, малиновой попоне и с ожерельем медных бубенцов на крепкой шее — старинная индийская игрушка… — Это Синий Джи, — услышал я за своей спиной и от неожиданности вздрогнул. Пол был покрыт толстым ковром, потому я и не услышал подошедшего Фредди. — Нравится? — Очень. Мальчик как-то оценивающе на меня посмотрел и спросил: — Вы любите страшное, доктор Ватсон? — Э-э… Не всегда, — замялся я, вспоминая приключение последних трех минут. — Ну, а вот теперь? — Теперь меньше, чем когда-либо, — сказал я честно. — Так вы не хотите посмотреть мою страшную сказку!? — воскликнул Фредди, едва не задохнувшись от разочарования. — Страшную сказку? О! Конечно хочу! Но страшное внутри меня заставляло быть начеку и раздваиваться мыслями. «Ни для кого никаких исключений!» — пронеслось в моей голове. «Следы небольшие, возможно, легкого веса мужчины, возможно, женские, а возможно, и… детские!» И сам от себя не ожидая, я воскликнул весело, указывая на сандалеты мальчика: — У меня в детстве были точь-в-точь такие! У них, верно, и подметка рифленая? — Точно, — подтвердил Фредди — и, согнув длинную ножку, быстро показал мне рифленую подметку. — А… елочкой… — протянул я разочарованно, — у меня была диагональю. — Диагональю у мистера Торлина. Хотя, постойте, и у миссис Вайс тоже, когда она не на каблуках, только более частая, — припомнил юный следопыт. Таким образом, неожиданно быстро вопрос о подметках был решен. По крайней мере, Фредди можно исключить. Я почувствовал сильное облегчение. Но ни учителя, ни миссис Вайс пока исключать нельзя, предстояло еще разобраться, какая диагональ более, а какая менее частая, но у меня пока не было достаточно данных для сравнения. Вошел мистер Торлин. Мне тяжело было разговаривать с человеком, которого я вынужден был подозревать, и чтобы справиться со своим замешательством, я обратился к Фредди: — Как же называется ваш спектакль?