Рейнское вино, поданное следующим номером, возлегло на булку с вареньем, как принцесса на перину без горошины. Жить стало заметно лучше и значительно веселей. Потом мы дегустировали калифорнийское, чилийское, новозеландское и грузинское. Сомелье рассказывал много интересного и условно полезного. Например, что такое-то вино надо не просто пить, а как бы жевать, иначе вкус не тот. Жевать вино у меня лично не получилось, но сам процесс в исполнении искушенных коллег чрезвычайно порадовал — такие смешные гримасы не в каждой комнате смеха увидишь! А вкус вина мне приглянулся. И цвет. И запах. Хотя «свойственную дорогим винам нотку скотного двора» я вообще-то не уловила, да и слава Бахусу! Зато я заметила выразительную жестикуляцию Трошкиной, которая сидела от меня слишком далеко, чтобы нормально переговариваться, а не семафорить друг другу. Талантливо исполнив мимический этюд «Пойдем, выйдем!», Алка выбралась из-за стола и, оглядываясь на меня, потрусила к основному зданию ресторана. — Ты вроде уже бегала в дамскую комнату? — догнав подружку, спросила я. — В чем дело? У тебя от вина расстроился желудок, и теперь нужен верный оруженосец, чтобы организовать бесперебойную подачу в кабинку туалетной бумаги? — Ничего подобного, я просто хочу тебе кое-что показать. — В туалете? — Я несколько шокировалась. Последний раз мне в туалете что-то показывали в старшей группе детского сада. — Помолчи и посмотри! — Трошкина подвела меня к деревянной решетчатой панели, отгораживающей уютный закуточек в углу зала. От главного входа он был дальним, а от двери, ведущей со стороны беседки, оказался ближним и помещался как раз напротив туалета. Тут было темновато, в полумраке я не доглядела и едва не сбила, как кегли, какие-то бутылки. Выстроенные в колонну по три, они тянулись вдоль стены коридора с заходом в зал. — Что за хрень?! — Тихо! — шикнула на меня Алка и прищурилась на этикетки. — Это не хрень, это… Не знаю, что это. — Эр Эс Эр Эс. — Я озвучила странно кривенькие латинские буквы. — Что бы это значило? — Да какая разница? Какое-то пафосное пойло. Ты в дырочку-то посмотри! Я послушно заглянула в просвет решетки и увидела мягкие диванчики, а на них — нашу Зару Рафаэловну и какого-то мужика. Между ними был стол, на котором гордо высились винная бутылка и пара бокалов, каковой натюрморт сам по себе уже выдавал неформальный характер встречи. Чтоб мы уж вовсе не сомневались, кавалер держал холеную лапку Заразы в своих руках, методично полируя костлявую конечность дамы в промежутке между кольцами от Булгари и часиками от Картье. К сожалению, разглядеть лицо мужчины не было никакой возможности — он сидел к решетке и к нам с Алкой спиной. Я было подумала закричать: «Пожар! Горим!» — чтобы Зарин кавалер обернулся, а лучше даже подпрыгнул и побежал — тогда мы рассмотрели бы и его лицо, и фигуру, и одежду, и даже походку. Но дама в случае активного шухера тоже не усидела бы на месте, а мне не хотелось, чтобы она увидела нас с Алкой. Незачем Заразе знать, к кому потом применять санкции за разглашение информации о ее личной жизни. Пришлось удовольствоваться малым. Теперь мы знали, что у Заразиного кавалера широкие плечи и темные волосы, подстриженные а-ля канадский лесоруб — это когда затылок лысый, а макушка объемная, как у петуха породы «испанская голошейная». На затылке, точно во впадинке у основания черепа, краснела крупная красная родинка, до смешного похожая на кнопку. — Так вот где у него кнопка, Урри! — пробормотала я. Трошкина узнала цитату из фильма про Электроника, хихикнула и потянула меня за пояс джинсов, оттаскивая от решетки. Мы вернулись в беседку к шапочному разбору. Сомелье уже закруглялся, анонсируя следующую дегустацию, в ходе которой гостей предполагалось познакомить с виноградным дистиллятом. — О, это очень крепкие напитки, мы на эту дегустацию не пойдем, — решила за нас обеих Трошкина. Смеловский сначала дулся, недовольный тем, что его затея с романтическим свиданием, хитро замаскированным под специальную дегустацию, позорно провалилась, но потом утешился моим обещанием позвать его на ужин в кругу семьи. Макс никогда не упускает случая заглянуть к нам в гости, потому что мамуля его обожает и по собственной шкале потенциальной ценности женихов котирует гораздо выше, чем Кулебякина. Причем свой рейтинг она не стесняется публично озвучивать. А еще у нас всегда вкусно кормят. Впечатлив старушек на лавочке и детей на площадке роскошным экипажем, Макс высадил нас с Алкой у подъезда, и мы пошли домой. Сначала — к Трошкиной, потому что она живет двумя этажами ниже, чем я. Нам хотелось поболтать — с типично женской дотошностью обсудить Заразу и ее кавалера, а в присутствии Макса это было делать неловко. Но у Алки в доме тоже нашлась пара огорчительно чутких мужских ушей — у барной стойки возился Зяма. — Привет, любимая! Ты вовремя, я сделал нам по мохито, — сообщил он, оглянувшись на стук двери и с несколько избыточным энтузиазмом помахав любимой веточкой мяты. Так участники первомайской демонстрации, держа равнение на трибуну, взвихряют воздух флажками и синюшными вениками из полураспустившейся сирени. Трошкина расплылась в улыбке и горделиво посмотрела на меня. Мол, видишь, как положительно я влияю на твоего непутевого брата? Ты гляди, гляди, как он похвально одомашивается! Я одобрительно кивнула. В самом деле, хорошо, что гены папы-кулинара не пропали! Будет кому в старости подать мне стакан воды. Или хотя бы мохито, это даже лучше. Сама-то я готовить не умею и не люблю, так что при одной мысли о том, чтобы встать к плите, у меня напрочь отнимаются руки, ноги и вкусовые пупырышки. — «По мохито» или «по мохите»? — повторил меж тем Зяма, в котором не погибли и гены мамы-филолога. — «Помохите» — это хорошо, это как крик истомленной жаждой души с легким кубанским акцентом, — оценила я. Разнообразно одаренный братец срубил фишку без замаха, на лету: пританцовывая и простирая руки, он надрывно запел с интонациями героини Светланы Светличной из «Бриллиантовой руки»: — По мохите! По мохите! Вечер сделался томным. Я поняла, что чужая на этом празднике жизни, и ушла к себе. Больше ничего интересного в этот день не случилось. Среда Зато следующий день начался необычно и эффектно — со звонка взбудораженного Смеловского. — Ну, спасибо тебе, Инка, удружила! — выдал он, даже не поздоровавшись. — По твоей милости я полночи провел в полицейских застенках! — В смысле? — Я села в постели, нашла ногами тапочки и поплелась на кухню, свободной от мобильника рукой нащупывая стену рядом. Без путеводной стены я бы не дошла с закрытыми глазами до кофеварки, а без кофе не могла поднять веки. — В смысле, все беды от вас, милых дам! Не зря в народе говорят: чтобы найти корень зла, шерше ля фам! — Поклеп и напраслина. — Я на секунду приоткрыла один глаз, оживила кофеварку и опустилась на кухонный диванчик. — Не припутывай ко мне лично какие-то общенародные корни и расскажи толком, в чем дело. — Вчера вечером сидел я дома, и вдруг — дзи-и-и-инь! — звонок в дверь! — виртуозно играя голосом, с чувством поведал Макс. — Я открываю, а там — оп-ля! — суровые служивые люди! Я поудобнее устроилась на диванчике, слушая аудиоспектакль в телефонной трубке. — Вы, говорят они, Максим Петрович Смеловский, руководитель креативной дирекции телеканала «Южный»? Ну, предположим, отвечаю я, а почему вы-таки интересуетесь? — Смеловский заговорил, как классический еврей из анекдота. — А пройдемте-ка с нами в одно интересное место для важного разговора, говорят они и решительно меня поторапливают, не позволяя даже достойно одеться для званого выхода. Пришлось идти в футболке и трениках! — Поделись этим с Зямой, он точно оценит твои страдания по поводу несоответствия наряда поводу, — посоветовала я. — А мне попроще и покороче, пожалуйста! — Короче, привезли меня в один такой кабинет и долго расспрашивали, что я делал вчера во второй половине дня в Нечаевской балке. — А это где? — А это там, где ночью хуторские пацаны, ловившие раков, нашли свежий труп гражданина Загадина Альберта Тимофеевича, одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, проживающего фиг знает где в режиме относительно комфортного кочевого бомжевания! — А это кто? — Ты издеваешься? — Максим рассердился. — Что еще мне тебе рассказать о гражданине Загадине? Я его ни разу в жизни не видел! — А тогда почему по поводу его трупа вопросы возникли к тебе? Это как-то странно. — Я старалась говорить спокойно, чтобы не взволновать собеседника пуще прежнего. — Да, это было бы странно, если бы рядом со свежими отпечатками протекторов моей машины у того самого озера не валялась моя визитная карточка! — Ой. — Я поняла суть претензии Смеловского ко мне. Вчера, когда мы съехали к щетинистому водоему, чтобы я сделала фото в камышах, до этих самых камышей я даже не добралась, потому что на первом же шаге глубоко увязла в рыжей глине. Естественно, я тут же плюхнулась обратно на сиденье и потребовала от владельца автомобиля немедленно выдать мне что-нибудь для срочного обезглинивания испачканной туфли. С учетом толщины грязевого слоя по всей длине трехдюймового каблука, лучше всего подошел бы штукатурный шпатель, но и плотная картонка, которую дал мне Макс, кое-как сгодилась. Безобразно грязную картонку я, разумеется, там же и выбросила. А это, стало быть, не простая картонка была… Это была визитка! — И что? Эти идиоты решили, что это ты убил бомжа Загадина и, как последний дурак, оставил на месте преступления свою визитку?! — Я поспешила перевести стрелки на полицию. Им к претензиям честных граждан не привыкать. — Слава богу, нет! — Судя по экспрессии, Смеловский энергично перекрестился. — Об убийстве никто не заикался, Загадин был пьян, как сапожник. Предположительно, тоже раков добывать полез, запутался в траве — там дно заросшее — и утонул. Но меня все-таки обстоятельно допросили на предмет того, не видел ли я, неизвестно зачем сидя в этой самой Нечаевской балке, гражданина, который по макушку залился грузинской чачей и отправился в заплыв. — Почему именно чачей? — Потому что у воды пустая бутылка валялась. Литровая! Ежу понятно, что после такой дозы и слон бы утонул, а они еще у меня что-то спрашивают! — Бедненький Максик, — пожалела я друга. — Натерпелся от злобных полицейских дядек! — Из-за тебя! — напомнил Смеловский. — Так что с тебя теперь причитается мне какой-нибудь качественный антистресс! — Ладно, я подумаю, что бы такого тебе сделать приятного, — пообещала я, только чтобы нытик отвязался.