– Как долго вы сможете держать это в тайне? – Два дня, возможно, получится. Я собираюсь выдвинуть им обвинения в рассылке недостоверной информации, а не шпионаже. Разумеется, никаких доказательств подобных рассылок в природе не существует, но зато мы, по крайней мере, сможем удерживать их двадцать четыре часа без публичной огласки. А если они не смогут оплатить залог, то и дольше. Возможно, у нас даже получится склонить их к сотрудничеству и не бояться дежурных обвинений в шпионаже. Нам, кстати, уже удалось уговорить чикагскую полицию квалифицировать смерть Вудворда как неудавшуюся попытку ограбления. Так она не попадет в национальные новости. Ох, в общем, Кевин, у нас тут форменная катавасия. Мы с Карлом совсем с ног сбились. С радостью сбежал бы сейчас в поле, к тебе и Кондору. – Не сомневаюсь, сэр. Но то, чем вы там занимаетесь, не менее важно. Даже атмосферные помехи не смогли заглушить вздоха. – Я знаю, Кевин, мой мальчик. Я знаю. Но что бы ты там ни делал, не упускай Розу из виду. Будь осторожен, очень осторожен. Если встанет выбор, потерять его или брать, бери. К сожалению, он попадет в руки Бюро, но, по крайней мере, мы сорвем его операцию. Надеюсь, до такого не дойдет. Не думаю, что он добровольно нам что-нибудь расскажет, но, опять-таки, как знать. Нурич продолжал ехать на юг по трассе 83 все в той же дерганой манере. Машинам наблюдения приходилось держаться на удалении от него, довольствуясь отметкой его машины на экранах радаров и лишь изредка – далекой точкой чуть не у самого горизонта. В трех милях от Ундервуда, у пересечения двух больших магистралей, отметка на экранах радаров вильнула в сторону и остановилась. Машины наблюдения съехали на обочину, что довольно неудобно, поскольку трасса 83 имеет всего две полосы. – Там очередная остановка для отдыха, сэр, – сообщил полицейский. – Ее даже остановкой назвать трудно. Так, столик для пикника и несколько мусорных контейнеров. – Похоже, там еще отметка на экране. – Наверное, еще одна машина, – предположил полицейский. – Помните, мы такие уже видели? Гляньте-ка, отъезжает. Наш парень все еще стоит, не иначе ждет, пока мы его догоним. Кевин взялся за микрофон. – Всем экипажам – не двигаться с места. Прошло двадцать минут, а Роза все не трогался. Кевин снова вышел на связь и приказал одной из не оснащенных радаром машин проехать мимо стоянки. Не прошло и двух минут, как из динамика в машине Кевина послышался возбужденный голос: – Центр! Центр! Это Макклетчи! Мы проехали мимо точки. Машина на месте, но в ней, похоже, никого. И ни души вокруг, и места, где можно спрятаться, здесь тоже нет! – Центр – всем экипажам! Мы едем к объекту. Макклетчи, ждите, пока мы подъедем, и подъезжайте тоже. Экипаж два и головной радар, оставайтесь на местах, блокируйте шоссе с обеих сторон. Пошли! Четыре автомобиля одновременно затормозили у крошечной стоянки. Кевин и остальные агенты выскочили из машин с оружием наготове. Автомобиль Розы оказался пуст. – Ладно, – хрипло произнес Кевин. – Вы трое, обшарьте окрестности, вдруг он ушел пешком. Остальные остаются здесь, и не залапайте машину больше, чем нужно: нам еще отпечатки снимать. Кевин бросился к своей машине. – Центр – радару-один. Слышите меня? В пяти милях дальше по шоссе старший по экипажу головной машины схватил микрофон. – Я здесь, сэр, – обеспокоенно ответил он. – Роза упорхнул. Чисто случайно, не обращали внимания на проехавшие мимо вас машины? Не было ли там пассажира? – Нет, сэр. Но мы ведь следили только за отметкой радара. Мимо проехало с дюжину машин. Мы стоим у кучи гравия на пересечении с проселочной дорогой. На проезжавших мимо внимания не обращали. Кевин тупо уставился на стиснутый в руке микрофон и выругался. В висках пульсировала боль. В конце концов он взял себя в руки и переключил рацию на дальнюю связь. – Центр-один, вызываю Базу. База, Альфа-один! – Кевин использовал сигнал максимальной важности. – Центр-один, База слушает. Что у вас? – Могли бы догадаться. Роза ушел под землю, и мы его потеряли. Глава 14 У одного из присяжных грифель все время скрипел. Этого, конечно, Алиса не могла вынести: она подошла и стала у него за спиной; улучив удобный момент, она ловко выхватила грифель. Все это она проделала так быстро, что бедный присяжный (это был крошка Билль) не понял, что произошло; поискав грифель, он решил писать пальцем. Толку от этого было мало, так как палец не оставлял никакого следа на грифельной доске. Ветер порывами швырял в окна заряды дождя. Стекла слегка запотели изнутри. Малькольм подумал и нарисовал пальцем на стекле круг. Стекло противно скрипело, но этого никто не слышал, такой шум стоял в зале кафе. Дождь начался еще до обеда. Вообще-то небо покрылось тучами накануне вечером, но метеорологи – люди осторожные, и многолетний опыт исследований переменчивой, а главное, непредсказуемо переменчивой погоды в прериях заставил их объявить вероятность дождя не более пятидесяти процентов. Малькольм решил, что пятьдесят процентов – недостаточное основание для того, чтобы отлынивать от работы. Более того, в дождь фермеры вынуждены оставаться дома: можно ли найти лучшее время для опроса? Впрочем, Малькольма беспокоила не столько погода, сколько повод для того, чтобы задержаться в этих краях. Вместе с Шейлой они уже объехали весь третий квадрат. Конечно, некоторое время Малькольм мог бы еще потянуть под предлогом обработки результатов, но каждый лишний день наверняка усиливал бы сомнения местных жителей. Дождь застал их в семнадцати милях от Шелби, после девяти – сразу после того, как они сделали первую за этот день остановку. Поначалу казалось, что он вот-вот закончится, едва прибив дорожную пыль. Однако темные тучки продолжали накатывать с севера, и к половине десятого Малькольм перестал разбирать дорогу сквозь залитое водой ветровое стекло. Он, конечно, понимал, что всегда может подключить полный привод, чтобы выбраться из любой глубокой лужи, а еще знал, что через несколько миль дорога становится лучше. Но также он понимал, что не может упустить хороший повод вернуться с Шейлой в Шелби, а опросы могут и подождать. В конце концов, непогода и бездорожье – причины более чем уважительные. Шейла предложила остановиться в кафе у стоянки грузовиков, прежде чем возвращаться в мотель. Малькольм предположил, это для того, чтобы меньше оставаться с ним наедине. Впрочем, мысль ему понравилась. Он и сам ощущал себя наедине с ней неловко. Они продолжали спать в одной кровати. С одной стороны, отношения их сделались заметно проще. Шутки и непринужденность, которые они демонстрировали на людях, начали понемногу проникать и в их личную жизнь. Малькольм даже заметил, что она начала больше смеяться с ним наедине. Шейла же заметила в Малькольме меньше напряженности, меньше напускного безразличия. Эти перемены не укрылись от них и, странное дело, на каком-то глубинном уровне тревожили их обоих. По мере того как приоткрывали себя друг другу, они все более ревностно следили за своими профессиональными взаимоотношениями. Малькольм старательно и подробно объяснял, что он делает и зачем. Шейла командовала им еще более официальным тоном, чем прежде. И, как не без сожаления замечал Малькольм, она все еще носила с собой повсюду пистолет. Он был с ней и сейчас – под нейлоновой ветровкой, надежно спрятанный под мышкой в маленькой наплечной кобуре. Портупея позволяла ей носить куртку незастегнутой. Малькольм профессионально отметил про себя, что мужчины, глядя на нее, замечали в первую очередь высокую грудь, а не талию или подмышки, где могло храниться оружие. В особенности мужчины таращились на нее сегодня, когда она надела темную блузку. Хорошо заметный сквозь тонкую ткань лифчик, казалось, слишком мал для ее груди – весьма впечатляющий эффект, если учесть, что грудь у нее не отличалась какими-то особенными размерами. Малькольм поймал себя на том, что и сам то и дело косится на ее бюст под легкой блузкой. И каждый раз, ловя себя на этом, старательно переводил взгляд на подмышку, где, как он знал, был спрятан пистолет. В кафе у стоянки к ним уже привыкли. Несколько знакомых кивнули в знак приветствия, когда они вошли. Все столики оказались заняты – десять часов, традиционное время утреннего перерыва. В дополнение к этому дождь загнал под крышу тех, кто не мог работать на улице. Два больших стола, сдвинутых вместе, заняла бригада дорожных рабочих; почти все остальные столики заняли газовщики. Плотники, каменщики, сварщики расположились у стойки. Единственные приезжие, усталая супружеская пара из Орегона, уныло сидели в углу, надеясь, что дождь все-таки закончится. Остальные дождю радовались: много воды означало хороший урожай пшеницы, а поскольку экономика города зависела преимущественно от сельского хозяйства, хороший урожай означал и удачный год для всего города. Малькольм решил было, что места им не найдется, но тут из компании, сгрудившейся вокруг стола у дальней стены, высунулась здоровенная волосатая лапища и поманила их к себе. Это оказался Стюарт. Он представил их троим местным фермерам, которые как раз поднялись из-за стола, чтобы ехать по домам, пока не раскисли дороги. Шейла, похоже, прониклась приподнятым настроением публики. Они со Стюартом обменивались шуточками и непринужденно болтали. Малькольм смотрел на них, ощущая себя почти лишним. Шейла сидела напротив него. Всякий раз, когда они встречались глазами, она улыбалась, но тут же переводила взгляд на Стюарта. Малькольм чувствовал себя отвратительно старым и усталым. Он выглянул в окно – дождь не переставал, но и его было почти не видно сквозь запотевшее стекло. Пока Малькольм пальцем выводил на нем каракули, у погрузочного терминала в Сисеро, штат Иллинойс, остановилась ничем не примечательная черная машина. Из нее выбрались трое крепко сложенных мужчин в расстегнутых, несмотря на морозное утро, пальто и уверенно зашагали к месту, где раздавал задания на день своим водителям Фриц Пуласки. Троица дождалась, пока водители разъедутся. Пуласки поднял на них взгляд. Он сделал попытку улыбнуться им, но попытка не удалась. Фриц низко опустил голову, чтобы никто не видел его слез. Трое мужчин молча усадили его в машину и уехали. Попыток сопротивления он не предпринимал. К этому времени коллеги мужчин уже увезли из дома его жену. – Но здесь же так интересно, – донеслись до Малькольма слова Шейлы. – Мне тут ни разу не было скучно. Столько интересных людей… И приятная перемена обстановки после Вашингтона. Вот и Малькольм со мной согласится. Правда, Малькольм? Ее вопрос вывел Малькольма из размышлений. Время подыграть, решил он. – Да, конечно. Право же, где еще я познакомился бы с такими людьми, как… – Он порылся в памяти, подбирая кандидатуру, которая позволила бы Стюарту начать новый, продолжительный рассказ, избавив тем самым Малькольма от необходимости принимать дальнейшее участие в беседе, – как Робинсоны. Они ведь давно уже здесь обосновались, не так ли? С самого переселения на Запад? Однако вместо того чтобы подхватить тему, Стюарт бросил на Малькольма удивленный взгляд. – Робинсоны? Какие Робинсоны? Реакция Стюарта застала Малькольма врасплох. – Как это – какие? – пробормотал он. – Ну… эти… Робинсоны из Уайтлэша. Ну, вы их наверняка знаете – Нил и… и его жена. А если не их, то уж родителей их наверняка должны знать: бабулю Стоу и… – И они рассказывали вам про Переселение? – недоверчиво переспросил Стюарт. – Ну, не то чтобы рассказывали… но Нил упомянул, помнится, что их семья здесь с тех самых времен. – Вы уверены, что мы говорим об одних и тех же Робинсонах? Из Уайтлэша? Малькольм кивнул. – Гм… Что-то тут не так. – Стюарт на мгновение нахмурился. – Насколько я помню… – Он откинулся на спинку стула и повернулся к столу, за которым коротали время дорожники. – Эй, Маклахлин! Коренастый коротышка с седеющей, коротко стриженной шевелюрой отодвинул стул от стола и смерил Стюарта наигранно недовольным взглядом. – Ну что тебе, старина? – От тебя ничего. Скажи лучше, когда Нил Робинсон с семьей перебрались в наши края? – Ты про тех, из Уайтлэша? Блин, тому уже… где-то в пятьдесят втором, а может, в пятьдесят третьем. Я помню точно: после Корейской войны, но еще до рождения моей младшенькой – значит, примерно тогда. А что? – Да просто так, память проверяю. Спасибо. – Не понимаю, – признался Малькольм, когда Стюарт снова повернулся в его сторону. – Если они переехали сюда в пятидесятые, у них ведь не могло быть в роду переселенцев, верно? Стюарт ухмыльнулся: – Нет, конечно. Там жили Флоренсы. Все те дома построили они, и еще Маккеи, во время Депрессии. А Робинсоны и Кинкейды появились много позже, в середине пятидесятых. Сами ничего не строили. Черт, да из тех, кто там проживал еще до Второй мировой, остался только старый Гортон. И судя по тому, как долго он помирает, будет жить там еще много лет после того, как о Робинсонах и Кинкейдах и вспоминать перестанут. Хотя как это можно жить в Уайтлэше добровольно, мне точно не понять.