— Да, я вас слушаю. — Дима Платонов просил напомнить вам о Кате из Омска. Казанцев от неожиданности убрал руку с того уютного места, где она так удобно и уверенно лежала. — Я помню Катю из Омска, — ровным голосом ответил он. — Что с Димой? — Он в порядке, не беспокойтесь. У него к вам просьба. Выясните, пожалуйста, кто на Петровке занимается расследованием убийства Юрия Тарасова из Совинцентра и Вячеслава Агаева из Уральска-18. Их имена, фамилии, домашние и служебные телефоны, краткие характеристики. Когда и куда мне перезвонить? — С семи до восьми вечера позвоните мне домой. Номер телефона есть? — Триста девяносто четыре — десять — пятьдесят девять? — Верно. Скажите Диме, я все сделаю. Он не успел закончить последнюю фразу, когда в ухо ударили громкие и частые гудки отбоя. Казанцев мельком взглянул на часы. Выгонять девочку прямо сейчас — грубо и не по-джентльменски, надо быстренько закончить так приятно начатое дело и проводить ее до выхода. На выполнение Димкиной просьбы может уйти много времени, но не выполнить ее нельзя. Еще в те времена, когда они вместе учились в школе милиции, Валера Казанцев попал в тяжелую и некрасивую историю со студенткой педагогического института. История была настолько некрасивая, что Валере понадобилось немало мужества, чтобы рассказать о ней только одному человеку — Диме Платонову. Девушку звали Катей, и с тех пор слова «Катя из Омска» стали обозначать ситуацию, в которой от них требуется полное доверие друг к другу, немедленная помощь и строгая конфиденциальность. За два десятка лет эти магические слова произносились чаще следователем Казанцевым, чем оперативником Платоновым. — Спасибо тебе, малыш, — вежливо сказал Валерий Петрович. — Хочешь, вечером куда-нибудь сходим? — Мне уходить? — обиженно спросила практикантка. Судя по последним пятнадцати минутам, расследование уголовных дел осталось в ее жизни единственным, в чем еще следовало бы попрактиковаться. Все остальное она умела делать превосходно и ни в какой дополнительной практике не нуждалась. — Малыш, ты же слышала, мне позвонили, у меня появились срочные дела. Казанцев быстро провел руками по костюму, проверяя, все ли на месте и все ли пуговицы застегнуты, потом поправил на девушке юбку и ласково погладил по плечу. — Порядок. Пойдем, я провожу тебя. — Тебе звонила женщина, — упрямо возразила практикантка, не трогаясь с места и убирая руки за спину, чтобы не брать протянутую Казанцевым сумочку. — Она звонила по делу. Этим делом я и должен заняться, причем немедленно. Все, малыш, хватит препираться, давай прощаться до понедельника. Девушка ушла, обиженно поведя плечиками, а Валерий Петрович Казанцев сел за письменный стол и принялся накручивать телефонный диск. 2 Второй звонок Кира сделала Сергею Русанову, сказав ему точь-в-точь те слова, которые велел передать Дмитрий. — Дима хочет передать вам документы… — Где он? — нетерпеливо перебил ее Русанов. — Я должен сам с ним поговорить. — Его нет в Москве, — отвечала Кира, неукоснительно следуя полученным от Платонова инструкциям. — Он уехал и оставил документы, которые я должна передать вам. — Куда он уехал? — Я не знаю. — Что это за документы? — Я их не читала. Они в запечатанном конверте, Дима запретил мне его вскрывать. Я оставлю их завтра в первой половине дня в камере хранения на Киевском вокзале. Ячейка номер двадцать семь, код шесть-два-девять-пять. — Откуда вы знаете, что двадцать седьмая ячейка будет свободна, когда вы завтра придете на вокзал? — Я заняла ее сегодня утром. А завтра я положу туда документы. Если захотите что-то передать Диме, оставьте в ячейке записку. Он, может быть, свяжется со мной. — Дайте мне ваш номер телефона на всякий случай, — потребовал Русанов. — У меня нет телефона, — невозмутимо ответила Кира. — Я недавно переехала в район новостроек. До свидания, Сергей Георгиевич. — Подождите! Подождите, девушка, минутку. — Да? — Скажите Димке, что все очень плохо. Его усиленно ищут, ориентировки разосланы во все ОВД, у всех есть его фотография. Я не знаю, где он прячется, да и не надо мне этого знать. Пусть сидит в своем убежище и носа не высовывает. Когда напряжение спадет, я предупрежу, а пока пусть даже и не думает появляться на улицах. И еще скажите ему, что я не верю в разговоры о его виновности. Меня включили в группу по расследованию убийства парня из Уральска, так что я буду держать руку на пульсе. Я его спасу. Вы ему передайте, ладно? — Хорошо, я передам. Повесив трубку, Кира вышла из телефонной будки, села в троллейбус, идущий по Садовому кольцу, и поехала к станции метро. До дома было не так уж близко, но Дима специально просил ее звонить из центра, лучше всего — откуда-нибудь с Садового кольца. Случись невероятное и попади Кира с первого же раза на прослушивающийся телефон, милиция за три минуты не доберется до нее: Садовое всегда забито машинами, там на каждом перекрестке пробки. Войдя в квартиру, она не услышала ничего, кроме абсолютной тишины. Ни звука, ни шороха. Ее гость ушел? — Дима? — неуверенно позвала она. В ответ — ничего. Молчание. Кира быстро скинула сапожки и, не снимая плаща, прошла на кухню. Платонов спокойно стоял в углу и наблюдал за дверью. — Почему ты не отзываешься? Я уж испугалась, что ты ушел. — Я должен был быть уверен, что ты пришла одна, — тихо ответил он. — Ты что, не доверяешь мне? — возмутилась Кира. — Прости, но ведь и ты вчера потребовала, чтобы я предъявил тебе свои документы. А вдруг ты встретила на улице подругу или соседку, и они пришли вместе с тобой одолжить спички или соль? А завтра весь дом будет знать, что у Киры живет незнакомый мужчина. — Ты считаешь меня полной дурой? — обиженно спросила она. — Думаешь, у меня в голове полторы извилины, и я потащу домой первую попавшуюся приятельницу, чтобы похвастаться новым мужиком? — Что ты, нет, конечно, — миролюбиво сказал Платонов, усаживаясь за стол и доставая сигареты. — Просто я слишком хорошо знаю, из-за каких пустяковых случайностей может сорваться тщательно обдуманный замысел. Соседка, например, может оказаться жутко навязчивой и притащиться к тебе в квартиру, несмотря на твое сопротивление. Да мало ли… Ну, рассказывай. Кира коротко доложила ему о двух телефонных звонках. — Вечером тебе придется поехать в центр еще раз. Отвезешь на вокзал документы, положишь в сто двадцать седьмую ячейку… — В двадцать седьмую, — поправила его Кира. — Я сказал, в сто двадцать седьмую. Завтра утром позвонишь Русанову, извинишься и скажешь, что ошиблась. — Но почему, Дима? Ты же говорил, что Русанов — твой друг. Ты ему не доверяешь? — Дорогая моя, когда на тебе повиснет обвинение во взятке и двух убийствах, ты сама себе доверять перестанешь. Будешь сидеть и думать: я же точно помню, что денег не брала и людей не убивала, но ведь в милиции тоже не дураки сидят, и, если они меня так серьезно подозревают, значит, у них есть веские доказательства. Так, может, я и правда все это сделала, только не помню? Короче, вечером надо положить документы в камеру хранения, потом позвонить Казанцеву. Он будет называть тебе имена и телефоны, записывать ничего нельзя, надо все запомнить. Сумеешь? — Постараюсь, — усмехнулась Кира. — Да уж постарайся, пожалуйста. После разговора с Казанцевым сразу же перезвони сюда, два сигнала, потом три, потом четыре, потом я сниму трубку, буду точно знать, что это ты. Перескажешь мне, что сумел узнать Казанцев, и тогда я, может быть, попрошу тебя позвонить еще раз. — А завтра я тебе буду нужна? — Возможно. У тебя какие-то планы? — Я же говорила тебе, мои родители живут постоянно на даче, и я каждые выходные должна привозить им продукты. Но это, во-первых, не на целый день, я могу не оставаться там, а просто отвезти сумки и сразу же вернуться, а во-вторых, если я тебе действительно нужна целый день, то я могу уехать сегодня поздно вечером, с последней электричкой, а завтра рано утром вернуться. Ведь ночью я тебе не нужна, верно? — Кира, ты делай, как тебе удобно, — смутился Платонов. Конечно, он предпочел бы, чтобы она уехала вечером и вернулась утром. По крайней мере, он смог бы спокойно выспаться, не прислушиваясь к шорохам, доносящимся из комнаты, и не вздрагивая каждый раз, когда ему покажется, что Кира собирается встать с постели и пойти к нему на кухню. Платонов мысленно еще раз удивился тому, что эта красивая и явно неглупая женщина не пробуждает у него влечения. Неужели он настолько выбит из колеи, что может думать о молодой привлекательной женщине только как о помощнице, опоре в беде, хозяйке временного пристанища? — Ладно, посмотрим, как вечером ситуация будет складываться, — решила она. — Может, вообще все закончится благополучно, и ты сможешь уйти домой. — Об этом и не мечтай, — усмехнулся Платонов. — В таких делах быстрого результата не бывает, эта морока надолго. — Как — надолго? Платонову вдруг показалось, что Кира напряглась. В ее темных глазах он снова увидел разгорающееся пламя и снова не смог понять, что же это за пожар полыхает в ней. Вчера она, как деликатная и гостеприимная хозяйка, не спросила его, сколько времени он предполагает жить в ее квартире. Человек попал в беду и нуждается в помощи, и, уж коль ты добровольно предлагаешь ему эту помощь, как-то неприлично спрашивать, надолго ли. Сегодня, остыв и поразмыслив, она, конечно, хочет более определенно понимать перспективу. Возможно, ее свобода — временная, а через какое-то время должен приехать ее постоянный мужчина, и присутствие в квартире Дмитрия Платонова окажется совсем некстати. — Не меньше недели, — твердо ответил он. — И давай договоримся с тобой сразу, Кира. Я счастлив, что встретил вчера тебя и что ты выразила готовность мне помочь, но я отношусь к этому как к неожиданному и незаслуженному подарку судьбы, который судьба же имеет право отнять у меня в любой момент. Я хочу сказать, что, как только мое присутствие в твоем доме станет тебя хоть чуть-чуть обременять, причинит тебе хотя бы малейшее неудобство, я немедленно уйду и оставлю тебя в покое. При этом я не буду думать, что ты, злая и жестокая, выгнала меня, несчастного и попавшего в беду, на улицу. Я буду благодарить тебя за все, что ты для меня сделала, и считать себя твоим должником до конца моей жизни. Огонь в ее шоколадных глазах потух, они снова стали спокойными и матовыми. Она молча стала разогревать обед, то и дело улыбаясь Дмитрию. Он почувствовал себя удивительно спокойно и уверенно рядом с этой улыбающейся уравновешенной женщиной. Внезапно она прервала молчание: — А почему ты уверен, что сто двадцать седьмая ячейка будет свободна?