– Попробуй поговорить с ними на отвлеченные темы. – Например? – Не знаю, Ева, просто иногда ты слишком заморачиваешься. Я ничего ему не ответила. Просто закрыла перед носом дверь. Ему ли об этом говорить? Если бы не моя замороченность, сейчас все могло сложиться совершенно иначе для нас двоих. Что ни говори, наладить отношения с группой просто необходимо. Мне не нужно их лечить, им не требуется моя помощь, им все равно, насколько хороший я специалист. Но у меня нет выключателя режима психиатра. Это, наверное, не просто моё второе я. Это и есть я, единственно существующая вариация, другой, видимо, просто нет. Если мы в чем-то и похожи с братом, так это в наших проблемах со сном. Эд чаще всего перевозбужден после работы над картинами, а мне уснуть не дают плохие мысли. В детстве, когда у брата начались проблемы со здоровьем, родители постоянно следили за ним. Ночью я постоянно слышала быстрые шаги: мама с папой по очереди бегали в комнату Эда посмотреть, как он там, крепко ли спит, сильно ли сопит, не слишком ли беспокоен его сон. Ещё тогда стало очевидно, что они так долго не продержатся. Сколько бы родители ни говорили с врачами, им так и не удалось понять, что именно происходит с Эдом. Мама как-то сказала, что не может смириться с тем, что в подавленном состоянии он не может подняться с кровати. Папа никогда не мог отличить просто увлечённого чем-то Эда от Эда маниакального. Однажды брат захотел поехать с ним на рыбалку, так сильно клянчил, чтобы его взяли, даже расплакался, когда получил отказ. Отец насильно впихнул в него таблетки, хотя в тот момент Эд был самым обычным мальчиком, сыном, желающим провести время с папой. Когда родители поняли, что не справятся, то решительно оставили это все на меня и переехали. Я в то время уже училась на врача и прекрасно разбиралась в состоянии брата. Эд стал мне самым близким человеком, самым родным из всех, тем, кого я и правда понимала, с кем могла поговорить. Поразительно, но общение со здоровыми родителями мне давалось куда труднее. На следующее утро Эд, как обычно, провожал меня на работу. Стоял, как щенок, в коридоре, пока я обуваюсь и надеваю пальто. – Ты сегодня красиво уложила волосы, – подмечает брат, потирая переносицу. У нас с братом одинаковые непослушные длинные рыжие локоны. Со спины нас, наверное, даже можно перепутать. – Это та еще задачка, но у меня получилось, – улыбнувшись брату, я поправила челку, закинула сумку на плечо и, послав ему воздушный поцелуй, вышла из дома. Сегодня мне хотелось попробовать кое-что новое с ребятами в группе. Уверена, что снова облажаюсь, но, может, не так сильно, как обычно. «Лучшие» слова К сожалению, такая реакция, как у родителей Романа, встречается чаще всего. Его мать, Алла, яростно обвиняла в случившемся отца мальчика: – Это все из-за тебя! Из-за тебя наш сын стал психопатом! – она колотила кулаками его в грудь, а тот в ответ лишь молча отрицательно мотал головой. – Если бы ты не вел себя, как последний кусок… – Извините, – начала я, перебив ее, – понимаю, как вам сейчас непросто все это понять, но… Теперь перебили меня. – Непросто? – спросила Алла. – Мы думали, что дело в его возрасте, что он это перерастет, а сейчас выясняется, что у него какая-то дрампомония! – Дромомания, – поправила ее я. – Какая разница! Он убегает из дома, пропускает занятия в институте, совершенно не думает о последствиях, понимаете? – А вы понимаете, что его склонность к скитаниям имеет непреодолимый навязчивый характер? – Мой сын не в себе, а вы мне решили лекцию прочитать? Исправьте его, вылечите! Мне не нужен ребенок-псих! Вот и все. Это «лучшие» слова, какие только может сказать родитель. Если бы Рома услышал это, он бы снова сбежал из дома. И я бы поступила на его месте точно так же. Мы не можем наверняка знать, в чем причина его расстройства, но с такими родителями – нетрудно предположить. – А, может, дело в вас? – начала я, – Может дело в том, что он не хотел находиться дома рядом с вами? Может, бродить по улицам для Ромы лучше, чем видеть вас? – Как вы смеете! – Алла намахнулась на меня, но муж обхватил ее руками и притянул к себе. – А как вы смеете обзывать сына такими словами? В этот момент дверь соседнего кабинета распахнулась, и в коридоре появился врач-психиатр Игорь. Он многозначительно посмотрел на меня. – Извините, я погорячилась, вам нужно все обдумать. Как и было сказано ранее, мы сделаем все необходимое: назначим медикаментозную терапию, постараемся стабилизировать его эмоциональный статус… Но есть некий спусковой крючок, механизм, который запускает процесс. Что-то делает его болезненную страсть к бродяжничеству такой непреодолимой. И мне искренне хочется верить, что дело не в ваших лицах. – Мы вас поняли, – сказал отец Ромы. – Оставьте нас наедине, пожалуйста. Кивнув, я поспешно удалилась в свой кабинет. Игорь зашел через несколько секунд. – Ева, что ты там устроила? Дело не в ваших лицах? Как ты могла такое сказать родственникам пациента? – Ты же знаешь, что дромомания не появляется на пустом месте. И, если дело в них, мы никогда не сможет его стабилизировать. После лечения он выйдет отсюда, а через несколько месяцев снова окажется здесь. – Ты не можешь этого знать. – Игорь сел напротив, скрестив руки на груди, видимо, в знак абсолютного несогласия со мной. – Зато я знаю, что мы должны минимизировать психотравмирующие факторы. – Считаешь, его родители являются этими факторами? Они же элементарно в шоке, дай им время. Не горячись ты так. – Меня просто раздражает, что люди вот так берут и ставят на ком-то клеймо. Для них назвать кого-то психом, как моргнуть. – Ева, делай свою работу и найди в себе силы не трогать остальное. Тебя это не касается. – Тебе и правда нет дела до этого? – Мне есть дело до наших пациентов. И мы делаем для них все возможное, ты же знаешь. – Видимо, мы делаем недостаточно, раз общество до сих пор не признает людей с психическими отклонениями достойными личностями и полноценными членами социума. – Это сложно, Ева. Мне нужно работать, поговорим в другой раз? – он поднялся с места и направился к двери. – Ты кому-то расскажешь об этом? – Несмотря на юный возраст, ты хороший специалист, но не переходи границы, а то лишишься всего этого. Мы мало знакомы, но что-то мне подсказывает, тебе нравится эта работа. Шестеро Наши встречи с шестью проходят в комнате, которую Маргарита оборудовала специально для таких собраний. Вместо стульев здесь семь удобных разноцветных пуфиков, расставленных по кругу. Обувь ребята снимают еще на входе, делают несколько шагов по кафелю и оказываются на пушистом коврике. На подоконнике стоят горшки с орхидеями. В углу – небольшой круглый столик. Марго пришлось постараться, чтобы ей выделили деньги на всю эту роскошь, но первое время сюда, кроме нее, никто не приходил. Некоторые пациенты серьезно больны, такие встречи не для них. Другие, напротив, считали себя достаточно здоровыми для подобных мероприятий. Шестерка собралась не сразу: сначала появилась Даяна, страдающая невротическим расстройством. Она просила называть ее Яной и с удовольствием делилась чувствами и переживаниями. Ей удавалось разрядить обстановку, вывести других на разговор. Я думаю ее можно назвать «мамочкой» шестерки. Чего только стоят разнообразные угощения, которые она специально готовит к каждой встрече. Яна довольно давно посещает наш медико-реабилитационный центр, но у нее, в отличие от некоторых других из шестерки, есть сильная поддержка в виде мужа и пятилетней дочки. Ее болезнь проявляется сенестопатией: девушку беспокоят то жжение в груди, то холод в конечностях, то сильные пульсации в голове. И, тем не менее, Яна ведет активный образ жизни, справляется с обязанностями на работе и дома. Затем в группу попал Филипп, сокращенно – Липп – довольно приятный взрослый мужчина, страдающий расстройством импульсивного поведения. Он из тех, кто активно боролся с заболеванием, считал это не просто сражением, а настоящей войной. Неудивительно, ведь Липп – пироман. Он неоднократно целенаправленно что-то поджигал, увлеченно созерцая за миром в огне. Еще до начала лечения Филипп стал пожарным. Мало кто знает, но многим с этим расстройством нравится тушить за собой – так они демонстрируют силу, пытаются доказать, что храбрые. По приглашению Яны в группу пришел Свят – тридцатитрехлетний ипохондрик. Сначала никто не воспринимал всерьез его мнительность и тревожность за здоровье, но затем это переросло в бредовые навязчивые состояния. Один раз он даже решил, что смертельно болен, о чем сообщил всем родственникам и знакомым. Я часто задумываюсь о том, каково ему: постоянно анализировать каждый процесс в теле, бояться любого покалывания и ощущения боли. До лечения Свят толком и не жил – был слишком занят поиском тревожных симптомов и бесконечными походами к врачам. В итоге, единственными близкими людьми в его жизни остались только родители. Ни собственной семьи, ни друзей. И, несмотря на успешность лечения, приступы ипохондрии все еще случались. Наверное, поэтому он ходил на наши встречи, нуждаясь в общении и поддержке, как и все остальные. Нашим номером четыре стал Тима – студент-программист, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством. Он склонен к навязчивому подсчету всего, что попадается на глаза: количество ступенек, машин на парковке, пуговиц на чьем-то пиджаке. Это попытка притупить внутреннюю тревогу, избавиться от страхов. С собой у Тимы всегда тетрадь, где он делает расчеты, якобы пытается написать какую-то программу. Терапия не до конца помогает ему, потому что жизнь этого юнца связана с числами и машинными кодами. Он увлечен будущей профессией и неплохо учится, но его социальные навыки, мягко говоря, оставляют желать лучшего. В группе Тима чаще слушает, чем говорит. Я постоянно ловлю его потерянный взгляд, когда ему дают слово. В чем-то мы с ним даже похожи: меня тоже преследуют навязчивые мысли и образы, которые хочется прогнать. У всех свои ритуалы избавления, и я убеждена, что в той или иной степени, мы все страдаем этим расстройством. Все мы склонны опасаться собственных мыслей, сбегать от них, как можно дальше, зарываться во что-то настолько глубоко, чтобы нас было невозможно отыскать. Лола пришла вскоре после Тимы. Внешним видом она напоминала мне испуганного олененка, крошечного Бэмби, нуждающегося в крепких объятиях. У нее всегда широко распахнутые грустные зеленые глаза. Я сразу предположила, что у нее депрессия, и не прогадала. Остальные в группе хорошо понимали Лолу, каждый здесь подвержен апатии и тоске. Когда она говорила об отсутствии сил на банальные вещи, о том, что не справляется, что все буквально валится из рук, все понимающе кивали и давали ей советы. Люди учатся преодолевать трудности, и, когда они действительно этого хотят, им удается найти способы справиться с любым бардаком в собственных жизнях. Я нахожу таких людей и все, что они делают, поистине удивительным. Нашей вишенкой на торте стала Эля – утонченный молодой дизайнер. Свое расстройство – трихотилломанию – она называла издержками творческой профессии. Проблему удавалось скрыть красивым черным париком и маской высокомерия. В группе Эля оказалась не по собственной инициативе, поэтому воспринимала всех остальных, как тяжелобольных. Когда кто-то подходил к ней слишком близко, например, хотел обняться при встрече, она выставляла руку вперед и просила не вмешиваться в ее личное пространство. На встречах Эля всегда оставалась отстраненной, рисовала что-то в блокноте и лишь изредка поднимала глаза на остальных. Взгляд ее при этом обычно был презренный и лишенный всякого сочувствия. Особенно тяжелые отношения у нее с Филиппом. При знакомстве Эля обмолвилась, что вообще не понимает, почему он не сидит где-то в изоляторе. Все эти люди не доверяли мне, а я понятия не имела, как исправить ситуацию. Каждая наша встреча может стать последней, ведь насильно посещать меня не заставишь. Боюсь, что к возвращению Марго здесь останется один единственный человек. И это буду я. К моему приходу все уже собрались. Мы вместе уже полгода, но между нами все еще глубокая яма из недопонимания. На столе поднос с чем-то, похожим на чебуреки. – Это кесадилья, угощайся, Ева, – Яна встала с пуфика и подбежала к столу, заворачивая кусочек в салфетку. – Я не очень люблю мексиканскую кухню. Это же что-то острое? – Не придумывай, они с ветчиной и сыром. Думала, я туда перца чили накидаю что ли? – Яна с улыбкой протянула мне угощение и отправилась на свое место. – На прошлой неделе ты принесла пиццу с сушеными кальмарами, – припомнила Лола ее прошлый эксперимент. – Да ладно! Было же вкусно, разве нет? – Яна развела руками, а увидев, что Свят отрицательно мотает головой, громко засмеялась. – Не болтай черепушкой, Святослав, я видела, с каким довольным лицом ты уплетал пиццу. – Странно, что он не испугался за свой желудок. Неужели наш мальчик стал смелым? – подколол Филипп, взъерошив светлые волосы ипохондрика. – Хватит! – из моих уст это прозвучало слишком строго. – Рыжуля сегодня не в духе? – спросила Эля, ухмыляясь. Я сглотнула и подождала десять секунд. Мне нельзя срываться, нельзя грубить, отчитывать и заниматься нравоучениями. Моя задача не в этом. Я здесь для того, чтобы они почувствовали себя лучше, а не наоборот. Какой из меня врач, если мне нужно постоянно себе об этом напоминать?