– Они проведут обыск в квартире? – А у тебя здесь что-то запретное хранится? Эд пожал плечами и принялся наматывать прядь волос на большой палец. – Они кого-то подозревают? – Следователь спрашивал о членах нашей группы. Хотел, чтобы я выдвинула кандидатуру на роль главного подозреваемого. Брат явно о чем-то задумался, он откинулся на спинку дивана, закрыл глаза, а сам принялся перебирать пальцы, словно пересчитывать один за другим. – Это – разумно, – громко выпалил он, широко раскрыв глаза. – Шестеро много времени проводили вместе. Думаешь, у этого Филиппа есть другие друзья? Я развела руками. Липп любил поболтать, но почти всегда говорил не по делу. Он мог часами обсуждать других, шутить на пустом месте, иронизировать, выдавать по три сарказма в минуту, и лишь в редкие минуты проглядывалось его истинное «я», и оно довольно мрачное. Это та бездна, в которую не нужно долго вглядываться – достаточно одного мимолетного взгляда, чтобы все ощутить. – Может, это кто-то из его коллег? – предположила я. – Брось, Ева! Что могут не поделить пожарные? Кто больше воды выльет на огонь? – А что могли не поделить в нашей группе? Эд массировал шею с закрытыми глазами. Ему жизненно необходим полноценный отдых, а не пара часов сна в сутки. – Откуда мне знать? Он же пироман. – Эд, – начала я, – убили человека, как это можно осознать? Не понимаю, как это могло произойти с Филиппом? Брат посмотрел на меня так четко и ясно, будто наконец-то прозрел, и больше не осталось в мире тайн, которые он еще не разгадал. – Ты же знаешь, с такими, как мы, никогда не бывает просто. Видимо, спокойная смерть тоже не для нас. – Не говори так, – я взяла его за руку, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Собираешься что-то предпринять? – Думаю, придется закрыть группу на время расследования. Мы и в хорошие времена не могли поладить, а теперь… – я махнула рукой, понимая, что, скорее всего, никто не оправится после такого, и встречи окончательно прекратятся. – Понимаю, – Эд обнял меня, и его объятия каким-то образом сумели унять тревогу. Через несколько минут меня начало клонить в сон прямо на его диване, пока он неподалеку стоял за мольбертом и рисовал. В деле замешана сильная ненависть Основатель нашего центра вел переговоры по открытию филиала в другом городе, но, узнав о случившемся, срочно вылетел и по прибытию сразу вызвал меня к себе. Михаил, а он настаивал на обращении к нему по имени, казался хорошим человеком. Наверное, это слишком расплывчатое описание, но большего я о нем не знала. Не хотелось вникать во все слухи, ходившие в центре, но поговаривали, что ему удалось лишить родительских прав родителей одного подростка с психологическими травмами и каким-то психическим расстройством. В итоге этот мальчик стал приемным сыном Михаила, и сейчас, опять-таки по слухам, у него все хорошо. Если чему и мог научить такой руководитель, как он, так это тому, что в некоторых ситуациях нельзя оставаться безучастным, иногда необходимо действовать радикально и вмешиваться в те дела, где твой нос уж точно никто не ожидает увидеть. Я сидела напротив него уже двадцать минут, пока он разговаривал с кем-то по скайпу. Видимо, таким образом переговоры по открытию нового филиала все-таки состоялись. В современном мире все так странно складывалось: прогресс доходил до пугающих масштабов, в то время как люди продолжали убивать друг друга. – Извини, что так долго. Планировалось закончить всю эту демагогию десять минут назад, – наконец заговорил Михаил. – И как успехи? Кажется, они не слишком рады вашему предложению? Он махнул рукой на монитор и громко фыркнул. Его явно огорчало, что приходится постоянно объяснять всю значимость и важность открытия таких центров в каждом городе. – Я разберусь с этим. А теперь расскажи, что ты собираешься делать? – Михаил, скрестив руки на груди, откинулся на спинку кожаного кресла и как-то разочарованно вздохнул. – С этим будут разбираться полицейские. Причем здесь я? – его вопрос всерьез меня напугал, неужели он хочет приплести меня ко всему случившемуся, но это совсем на него не похоже. – Нам всем предстоит это разгребать, Ева. – Михаил запустил пальцы в бороду, с недавних пор ставшую такой же седой, как его голова. – Мне уже позвонило около десяти журналистов, а это только начало дня. Не удивляйся, если они откопают и твой номер, будь готова ко всему, потому что дело – дрянь. – Вы сказали слово «дрянь»? – Думаю, скоро мы будем говорить и не такое, Ева. Он поднялся с места и медленно зашагал к дивану в углу комнаты, я последовала за ним. Мы сидели рядом и смотрели в окно, пока Михаил рассказывал, что именно случилось с Филиппом. – Нельзя так говорить, но мне было бы легче, сбей его машина или пырни его ножом какой-нибудь хулиган, а не все это. Это слишком страшно, Ева. – Вы ведь воевали в горячей точке. Разве вас может напугать единичное убийство? Михаил отрицательно замотал головой и на мгновенье закрыл ладонями глаза. – Мне страшно от того, что это может быть связано с нашим центром. Я создал его, чтобы помогать и объединять. Ты же знаешь, как для меня это важно. Не переживу, если окажется, что в этом есть наша вина. – Какая тут может быть вина? Липп не был простым человеком, он часто затевал конфликты, любил задеть за живое. Кто-то вспылил и, наверное, не рассчитал силу. – Ева… – начал он, тяжело дыша, – это не какая-то там драка, это – умышленное убийство. Когда мне показали фото, я сразу все понял. Поверь, в деле замешана сильная ненависть. Кто-то очень разозлился на него. Даже не знаю, Ева, его очень сильно порезали. Можешь представить, как он натерпелся? – Михаил прикрыл рот ладонью и закрыл глаза. Было ясно: ему мучительно от одних мыслей об этом. – На самом деле, не могу. Не представляю, что это случилось по-настоящему, – я помотала головой, не желая верить в реальность происходящего. – Когда тебе покажут фото, станет только хуже. Будь готова к этому, полицейские теперь еще долго не отстанут, протащат через десятки допросов, пока от нас не останется ничего, кроме выжатых лимонов. Я молча кивала, не желая даже представлять, что теперь начнется, но один вопрос меня беспокоил слишком сильно. – Почему вы сказали, что мне стоит с этим разобраться? – Он был пациентом нашего центра, и мы все будем с этим разбираться, но тебе, Ева, стоит убедиться, что ни один участник твоей группы не может быть причастен к случившемуся. – И как я могу в этом убедиться? Мне переучиться на детектива или что? Михаил снова махнул рукой и молча отправился в свое рабочее кресло. – Ты несешь ответственность за происходящее в стенах твоего кабинета для встреч. Тебе стоит присмотреться к ним и дать мне позднее ответ. – Какой? – я с неподдельным удивлением слушала его и искренне не понимала, в здравом ли он рассудке? – Что среди них нет убийцы, конечно же. – Вы шутите? – Вовсе нет. Пообщайся с ними, понаблюдай, позадавай провокационные вопросы, изучи еще раз истории их жизни. Дай мне хотя бы пятидесятипроцентную гарантию, что это – не они. – Я не смогу. Да и разве группу не стоит закрыть на время следствия? – Исключено. Ваши встречи должны не только продолжаться, но и стать чаще. Хоть они и подозреваемые, но все еще наши пациенты, нам необходимо поддерживать их в трудные времена. Я рассчитываю на тебя, Ева. – А вот я бы не стала… – Все, иди, мне еще кучу народа по скайпу убеждать, что мы не в каменном веке живем, и лоботамию в наших центрах не делают. Раны ради боли До этого мне уже приходилось бывать на допросе. Когда я училась на первом курсе института, моя одногруппница покончила с собой. Ее родители настояли на расследовании, подозревая в доведении их дочери до самоубийства. Помню, что ощутила себя настоящим преступником, когда меня усадили за стол, на котором стояла тускло горящая лампа. Следователь формулировал вопросы так, словно я, и правда, в чем-то виновата. В итоге ему удалось довести меня до слез и заставить почувствовать себя причастной к трагедии только потому, что я не дружила с погибшей. Расследование привело к неожиданным результатам: оказалось, что родители много лет истязали дочь морально и физически. Раскрыть это преступление помогли именно мы, ее одногруппники. Каждый из нас оказался свидетелем ее странного поведения, с кем-то она делилась деталями жизни, кто-то видел у нее синяки. В этом и есть вся суть. Всегда находится тот, кто все замечает, и это становится тем самым недостающим пазлом в общей картине. Мы со следователем уже прошли ту скучную часть допроса, где он записывает мои данные и рассказывает обо всех формальностях. Эта допросная комната отличалась: не такая темная и мрачная, а стул не такой неудобный. – Итак, Ева Юрьевна, расскажите, как проходят ваши встречи с группой. Для следователя Леонид довольно молод, не на много старше меня. – В основном, мы просто общаемся. – О чем? – в его голосе слышалось раздражение. – О жизни, проблемах, переживаниях. Ничего особенного, – я пожала плечами.