– Сидишь? – спросила Мирослава. – Ур… – Я тоже посижу. – Мирослава присела на скамью, стоящую на берегу. – Прекрасный вид, – сказала она коту, – не правда ли, сударь? – Мр, – ответил Дон, спрыгнул с камня, забрался на скамью, встал на задние лапы и ткнулся мокрым носом в щёку хозяйки. – Я тоже очень люблю тебя, – сказала она. Кот лёг рядом, и они стали вдвоём смотреть на лягушек и слушать их любовные излияния. Стояли одни из самых длинных дней в году. Поэтому, несмотря на то что было почти восемь вечера, Гелиос не спешил гнать свою колесницу на запад, и солнце щедро поливало мир своими яркими лучами. * * * Весна постепенно входила в свою лучшую пору – пору пышного цветения. Дикие яблони и груши, словно девушки перед венчанием, стояли в своих белых и бело-розовых нарядах и затаённо улыбались, глядя вслед пролетающим по шоссе автомобилям. Белая «Лада Калина» Наполеонова не была исключением. И хотя следователь на белой «Ладе Калине» мало похож на принца на белом коне, кто знает, о чём думают деревья в пору цветения. Разве и они не могут грезить и мечтать совсем как люди… Древние люди, жившие и творившие в пору античности, были намного ближе к природе и мудрее. Им был понятен язык зверей, птиц, деревьев и даже камней. Мирослава Волгина, подруга детства Наполеонова, недалеко от них ушла. По крайней мере, Шуре иногда казалось, что с ней разговаривают не только свидетели, которые напрочь отказывались доверять секреты официальному следствию, но и предметы, те же деревья и камни. Несмотря на то что она ссылалась на интуицию, Шура иногда подозревал её чуть ли не в шаманстве. После того как он поделился своими догадками с Морисом Миндаугасом, тот долго хохотал, не обращая внимания на обиженное выражение лица друга. А потом сказал, что ни разу не видел, чтобы Мирослава жгла костры в саду или бегала по дому с бубном. – Не об этом речь! – нетерпеливо воскликнул Наполеонов. Морис перестал улыбаться и проговорил серьёзно: – Я понял тебя. В чём-то ты, конечно, прав. Но, по-моему, это не колдовство, а глубокое понимание природы и умение проникнуть в суть вещей. У неё очень тонко настроенная нервная система. – Ага, – пробурчал Наполеонов, – нервы у неё как канаты! Если тебе потребуется прихлопнуть муху-террористку, смело можешь обращаться к Мирославе, она, почти не глядя, попадёт ей в глаз с трёхсот метров. – Но ведь у неё есть на груди след от пули, – тихо напомнил Морис, вспомнив шрам, который поразил его настолько, что, увидев впервые, он не мог оторвать глаз от груди Мирославы, забыв обо всех правилах приличия. А она стояла возле бассейна в своём купальнике цвета морской волны и иронично кривила губы, не делая ему замечания. А потом вдруг спросила: – Что, так впечатлила моя грудь? Морис смутился и покраснел до самых корней волос. – Простите, пожалуйста. Она весело расхохоталась и, сказав «Проехали», спихнула его в бассейн. И он рухнул в воду, не успев даже руками взмахнуть. – Молодая была, неопытная, – проговорил между тем Наполеонов, – теперь оборзела. – Ты хотел сказать, забронзовела, – поправил его Морис. – И это тоже, – согласился Шура. Наполеонов смотрел на остающиеся позади деревья, и ему казалось, что они выбегают к краю дороги специально, чтобы взглянуть на него и помахать ему вслед белыми рукавами своих усыпанных цветами веток. Подъехав к забору, за которым скрывался коттедж Мирославы, Шура нажал на клаксон. После второго гудка ворота разъехались, и он въехал на подъездную дорожку. Наполеонов догадался, что Морис на кухне, а Мирослава где-нибудь ленится. Он завёл машину в гараж и, войдя в дом, первым делом заглянул на кухню. Как он и ожидал, Морис был там. – Привет! Вкусно пахнет! – Придётся ещё немного подождать. Ты поздно позвонил, – ответил Морис. – Не думал, что смогу сегодня приехать. – В общем-то, ничего страшного, так как мы тоже были заняты и навряд ли я бы смог приступить к готовке раньше. – Новый клиент? – полюбопытствовал Шура. – Типа того, – неопределённо отозвался Морис. – А где Слава? – Где-то в саду. – Я в душ. – Угу. – Морис снова повернулся лицом к плите. Мирослава появилась на кухне тогда, когда Шура уже сидел там на диване, завернувшись в её халат, который доходил ему до пят. – Опять мой халат стащил, поросёнок, – с ходу укорила она его. – До своего я не дошёл, – отозвался он. На втором этаже у него была своя комната, которая и называлась Шуриной. Там было всё, что нужно человеку в повседневной жизни, в том числе и его собственный халат. Но Шура поленился и воспользовался ванной комнатой, расположенной на первом этаже. А там висели халаты только Мориса и Мирославы. Брать халат Миндаугаса у Шуры рука не поднималась. А Мирослава подруга детства, практически как сестра. А может быть, даже и ближе. Короче, родня. – Слав, я так устал, – проговорил он жалобным голосом – чтобы и подлизаться к ней и разжалобить. – Что, злые дядьки-начальники завалили тебя делами выше крыши? – отозвалась она сочувственно. – И не говори, Славушка. Представляешь, я три дела только что до суда довёл, не успел очухаться, как Солодовников меня к себе вызывает и говорит: «Вот тебе, Саша, ещё одно дельце!» – Сложное? – Не очень. Скорее всего, скоро закрою. Обвиняемый уже задержан. Отпечатков его пальцев на месте преступления навалом и свидетели, которые видели его, выбегающим из квартиры убитой, имеются. Так нет же, упёрся! – Что, такой крепкий орешек попался? – В том-то и дело, что дилетант. Представляешь, педиатр! – Педиатр? – переспросила Мирослава. – И кого он убил? – Подружку своей жены. Ума не приложу, чего они не поделили. – Что говорит сам задержанный? – Ничего! «Не виноватая я! Он сам пришёл!» – проговорил Наполеонов, подражая голосу Светланы Светличной. – А что говорит его жена? – С женой думаю поговорить завтра. Никуда она от нас не денется. «Это точно, – подумала Мирослава, догадавшись, о каком убийстве идёт речь, – она никуда и не собирается деваться». – Но я вижу, что тебя что-то не устраивает в этом деле, – осторожно проговорила Мирослава. – Меня вообще не устраивают убийства. – Это понятно. Но всё-таки. – Короче, дельце у меня сейчас, – Шура потёр руки, принюхиваясь к запаху, просачивающемуся из духовки, – и простое и сложное одновременно. – Может, расскажешь поподробнее? – небрежно предложила Мирослава. – А как же соблюдение принципа Бабы-яги? – возмутился Наполеонов. Принцип Бабы-яги, по версии Шуры, заключался в том, что его нужно накормить, напоить, а потом уже расспрашивать. Мыть себя в бане он не требовал. А спать укладывался сам, в тех случаях, когда оставался ночевать в коттедже своей подруги. – Ладно, – сказала Мирослава, – расскажешь после ужина. – То-то же, – обрадовался Наполеонов. Ему казалось, что на голодный желудок он не только не способен связать двух слов, но даже и мысли в его голове от голода застывали на лету. После ужина Наполеонов ещё долго пил чай с сахарным печеньем. «Не лопнет?» – обеспокоенно думал Морис, поглядывая на живот Шуры, скрытый под свободно свисающими полами халата.