Тяжело скрипнул рассохшийся паркет, и в ноздри настойчиво полез запах паленого дерева. В поле зрения появилась ступня гостя, заставив старика похолодеть: нога правозащитника оканчивалась широким раздвоенным копытом… и паркет под ним дымился. – Вы совсем ничему не учитесь, – раздался сверху глубокий голос, полный разочарования и усталости. Несмело подняв взгляд, Лаптев едва не умер от нахлынувшего ужаса. Велес был страшен. Колени его нереальным образом подломились, вытянув джинсы в обратную сторону, рубашка треснула на груди, обнажив могучий торс, сплошь заросший рыжим волосом – густым и спутанным. Пальцы, в которых крутился кожаный поводок, оканчивались толстыми кривыми когтями. Преодолев страх, Семен Григорьевич завершил траекторию взгляда на круглом бородатом лице. Из рыжих зарослей на него с интересом смотрели озорные зеленые глаза, с продольным, точно у большой кошки, зрачком. – Вам не нравится, как я поступил с вами, но сами вы продолжаете поступать так с теми, кто заведомо слабее вас. – Согнув колени назад, гигант присел на корточки, став похожим на огромную волосатую цаплю. – Кто вы? – пересохшими губами прошептал Лаптев. – Я? – Гость в притворном изумлении запустил руку в рыжую шевелюру, почесав выступившие из нее аккуратные рожки. – Я – Велес. У меня вот и визитка имеется! – И он действительно полез в карман за визиткой. – Не надо, прошу вас! – взвизгнул Лаптев. – Забирайте! Забирайте собаку ко всем чер… Старик осекся, опасливо глядя на Велесовы рога. – … хренам! – неловко выкрутился он наконец. Велес рассеянно покачал головой, выпрямляясь во весь рост. Упавшая от него тень тяжело придавила старика к полу. – Эх, кабы все было так просто! Ошейник выпал из когтистых пальцев и мгновенно скользнул прямо к стариковской шее. Слабые пальцы успели лишь легонько царапнуть мягкий ремешок, когда тот обвился вокруг горла Лаптева и, самостоятельно застегнувшись, сдавил его с невероятной мощью. Воздух с шумом покинул легкие Семена Григорьевича, и тот испуганно замычал. Ошейник пульсировал, точно напившаяся крови пиявка. В тот самый миг, когда перед глазами задыхающегося старика заплясали пресловутые черные круги, Велес вдруг начал расти и покрываться шерстью с такой пугающей быстротой, что должен был вот-вот проломить головой потолок. Однако, как это ни странно, комната тоже начала увеличиваться в размерах. Лаптев хотел закричать, но смог лишь полузадушенно взвизгнуть. Поудобнее опершись на все четыре конечности, Семен Григорьевич твердо решил умереть с пафосными словами на устах. Словами, проклинающими ужасное существо, ворвавшееся в его жизнь и отнявшее ее. Почувствовав, что хватка ошейника немного ослабла, Лаптев вдохнул воздуха и… звонко тявкнул. На лай из своего закутка выбралась Чапа и принялась восторженно обнюхивать своего бывшего хозяина. Велес протянул ставшую абсолютно нормальной руку, поправляя ремешок на шее маленького лохматого пекинеса. – Вот, так гораздо лучше, верно? В ответ пекинес злобно оскалился и попытался тяпнуть зубами огромные пальцы. Проворно отдернув руку, Велес подхватил с пола газету и от души приложил собаку прямо по мосластому лохматому заду. – Фу, кому сказано?! От удара пекинес страдальчески закатил выпуклые глаза, злобно облаял обидчика и тут же напустил огромную лужу. – Да что ж ты будешь делать? – устало пробормотал великан. С невозможной для человека скоростью он выкинул вперед руку, цапнул пса за загривок и, тяжело вздохнув, опустил Лаптева мордой прямо в желтую лужу… * * * На щелчок замка из соседней квартиры осторожно выглянула старушечья физиономия. Увидав Чапу, в нетерпении прыгающую вокруг крупного рыжего мужчины, поинтересовалась: – Допрыгался, мучитель? Забираете собачонку-то? – Забираю, – подтвердил мужчина, устраивая под мышкой беспрестанно ворочающегося пекинеса. – Слава богу, – облегченно вздохнула бабулька. – Совсем животинку замучил, ирод! – Как есть ирод! – с улыбкой отозвался Велес и по-подростковому весело, вприпрыжку, побежал вниз по лестнице, а мягкая подошва его потасканных кед отчего-то гулко цокала, соприкасаясь со ступеньками. Следом за ним, заливаясь счастливым лаем, бодро трусила довольная Чапа. Растворенные Каждое существо во Вселенной, каждая вещь или явление нуждается в любви. Да, в мире много такого, что любить, казалось бы, невозможно, но всегда находится некто, способный опровергнуть это заблуждение. Вопреки всему. Мудрость Создателя заключается в Его справедливости. Самые злобные твари, самые бесчувственные скотины, бесполезные, ненужные вещи, мерзость, грязь, страх, безумие, смерть, в конце концов, – все это не сможет существовать без толики любви. Вам кажется это странным? Но возьмите хотя бы вампиров. Сколько юных дурочек прониклось теплыми чувствами к ним после одной-единственной книжки?! Они даже не задумываются, что любят мертвых кровососов. Мертвых. Кровососов. Так и с остальным. Один предпочитает сахарную вату, другой – обмазываться дерьмом и дрочить. Кто-то обожает восход солнца, а кто-то млеет при виде гниющего трупа. Люди умудряются любить апельсины, маленьких детей, котят, лето и цирк… змей, тарантулов, садомазо и бои насмерть. Я вот люблю убивать. Раньше любил… * * * – …и вы утверждаете, что за последние девять лет, в период с две тысячи шестого по две тысячи пятнадцатый, убили около тридцати человек? Новый следователь оказался плотным крепышом неопределенного возраста. Лицо молодое, гладко выбритое, а карие глаза стариковские, выцветшие. В короткостриженых волосах седина уверенно побеждает жгучую восточную черноту. Новичок жёсток и напорист, хотя и старается спрятать это за показной медлительностью. Опасный тип. Но пусть уж лучше он. Его предшественник, зеленый сопляк, едва ли годен даже для сбора первичной информации. Чтобы обработать сведения, что я им даю, нужна голова, умудренная собственным жизненным опытом, а не одними институтскими учебниками. – Двадцать семь, – отвечаю я. Хочется растянуть губы в победной улыбке, все-таки это час моего триумфа, но я не могу. Говорить тяжело – нижняя челюсть трясется. Комната для допросов пропахла потом, дешевым кофе и усталостью, но мне все еще чудится едкий запах кислотных испарений. – Что? – переспрашивает мой собеседник. – Двадцать семь. Не около тридцати, а ровно двадцать семь. Девятнадцать женщин, восемь мужчин. Я помню их всех. – Интересный перекос. – Следователь продолжает играть добряка-простофилю. – Почему мужчин так мало? Мне хочется заорать, что он зря теряет мое время. Еле сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть ему в лицо остывший кофе. А ведь как просто! Разбить керамическую кружку о стриженую голову, повисшим на пальцах осколком ручки пробить сонную артерию… Я как-то провернул такой трюк с одним гомиком. Жаль, что стаканчик бумажный. – Мужчины осторожнее, – вцепившись в стаканчик пальцами, отвечаю я. – Женщины ветрены. Им легко задурить голову флиртом, обещанием сказки. Да и геев не так много, как может показаться. За все это время я нашел только восьмерых. Следователь кивает с деланым интересом. Никак не могу понять, верит ли он мне. Предыдущий не верил, просто задавал вопросы, следуя протоколу. Но, раз прислали нового, видимо, все же что-то проверили. И что-то нашли. – Ну а тела? Что вы делали с телами? – Следователь сцепляет руки в замок, изводя меня пустым профессиональным взглядом. – Все ваши так называемые жертвы проходят у нас пропавшими без вести. Почему за это время нигде ни разу не всплыли останки? «Так называемые». Все-таки старый цепной пес верит мне не до конца. Что-то его смущает. Но что? Если полиция, в обход ордера, побывала у меня дома – а я твердо уверен, что это так, – какие могут оставаться сомнения?.. Я перебарываю дрожь, прогоняю усталость и начинаю снова: – Я уже говорил вашему предшественнику: гидроксид натрия – лучший друг серийного убийцы… * * * Все маньяки тренируются на кошках – это аксиома. Мне повезло больше, я сразу начал с человека. Мне было около пяти, а ей девяносто два, и я почти не помню того, что тогда случилось. К счастью, полицейские архивы хранят информацию куда лучше человеческой памяти. Чтобы добраться до своих воспоминаний, пришлось расстаться с пачкой крупных купюр, но зато я наконец вспомнил, как глупо умерла моя бабушка. Я спрыгнул на нее с кухонного стола. Думал, она поймает меня, как папа. Вместо этого мы оба грохнулись на пол, и я впервые услышал хруст человеческого черепа. Старческие кости слабы, а угол кухонной плиты тверд и остер. Потребность убивать – родом из детства – всё так. Но современная поп-культура обычно выставляет маньяков обиженными недоласканными существами с кучей комплексов, скорее жалкими, чем страшными. Я не такой. Возможно, потому, что осознал свое увлечение уже в зрелом возрасте. А в детстве у меня были дом – полная чаша, много друзей, хорошая успеваемость в школе и любящие родители, которые сделали все, чтобы я забыл, кто виноват в смерти бабушки. С девочками тоже ладилось, девственности я лишился в тринадцать лет. Ни тебе родительских домогательств, ни психологических травм. Скука, с точки зрения классического маньяка. Мне незачем было мстить этому миру. Университет окончил на отлично, и не могу сказать, что учеба шла тяжело. Удачно устроился на работу, быстро продвигался по карьерной лестнице, получал неплохие деньги. Когда надоело работать на дядю, открыл свой бизнес. Вы уже, наверное, пробивали по вашим базам? Сеть магазинов «Дачник». Инвентарь, декор, химические удобрения. «Магазин для дачи – редкая удача!» – это мой слоган, да. Каждое лето, на всех радиостанциях. Он заставил не одного старого скрягу расстаться с пенсией. Я действительно считаю себя баловнем судьбы. Думаю, поэтому меня так долго не могли поймать. Осознанно я убил девять лет назад. Ее звали Анжела, Анжела Павлова, и мы с ней встречались уже два года. Большого труда стоило обставить все так, чтобы ее сочли жертвой автокатастрофы. Я потратил немало сил и денег, заметая следы. А вот убил – спонтанно. Это случилось в канун моего тридцать третьего дня рождения. У Анжелы был тойчик по кличке Жора. Ну знаете, такие мелкие шавки, ошибки природы, сами с ладонь, а лают так, что закладывает уши. Никогда не любил собак, тем более маленьких. Жору я просто терпел, но в тот вечер терпение мое истончилось. Накануне своего дня рождения я всегда взвинчен и болезненно реагирую на каждую мелочь. Не жалую праздники, тем более личные, но положение обязывает быть частью социума. Вы знаете, большая часть контрактов у нас подписывается не в кабинетах, а в саунах. Чтобы оставаться веселым через не хочу, требуется уйма нервов. Так что, когда Жора ни с того ни с сего хватанул меня за палец, я отреагировал фатально резко. Несколько раз я грозил Анжеле, что убью эту пародию на пса, к чертовой матери. Она не верила. Сказать по правде, я и сам не верил. Так что, когда все случилось, удивился не меньше нее. Раньше, чем успел сообразить, что делаю, я пяткой размозжил собаке череп. Тонкие кости хрустнули яичной скорлупой, ковер перепачкался кровью, а я глубоко порезал стопу осколком кости… только что думать о мелочах, когда я вновь услышал этот божественный хруст?! Он все еще звенел в моих ушах, пока я, оставляя на ковре кровавые следы, добрел до дивана. На крик примчалась Анжела, принялась кудахтать над моей израненной пяткой, называть меня бедненьким и лапушкой. Терпеть не могу сюсюканья. Ну а потом она наконец заметила своего дохлого любимца: крохотный череп – всмятку, вокруг лужица крови, глаза вывалились из орбит. Это выглядело так комично, что я рассмеялся. Почему-то мне показалось, что сейчас Анжела подхватит мой смех, и мы вдвоем будем улыбаться друг другу, как люди, осознавшие нечто важное. Анжела станет бинтовать мою ногу, дуя на рану как маленькому, я буду гладить ее светлые волосы, и, когда она закончит, мы пойдем в спальню… А она разрыдалась. Злоба и ненависть вмиг превратили красивую женщину в потасканную, залитую слезами дурнушку. Я будто впервые увидел ее! Смотрел и все никак не мог понять, что я нашел в этом жалком отвратительном существе, как мог вожделеть это? И пока я кривился от недоумения, пытался разобраться в себе, Анжела влепила мне пощечину. От удара во мне что-то щелкнуло. Упала какая-то заслонка или переключился тумблер, до того сдерживающий таящееся глубоко внутри желание. Не помню, каким образом бронзовое пресс-папье с журнального столика оказалось в моей руке. Зато хорошо помню сладкий чавкающий звук, с которым основание статуэтки пробило ей темя. Еще до того, как мертвая Анжела упала к моим ногам, тело мое по всему позвоночнику прошила раскаленная игла удовольствия. От этого неземного блаженства я тут же спустил в штаны, как школьник, впервые увидевший порнофильм. Это был взрыв. Цунами. Прикосновение божественной длани и поцелуй самого Создателя. А на следующий день мне исполнилось тридцать три. Возраст Христа, как принято говорить. Праздник пришлось отложить. В телефонных звонках люди, считающие себя моими друзьями, выражали соболезнования, с фальшивым восторгом вспоминали несуществующие Анжелины добродетели. Эти недоумки жалели меня, не подозревая, что в тот день я поистине переродился. * * * – …машина Павловой действительно вылетела с моста. Но никакого криминала медики не нашли. Немного спиртного в крови, недопитая бутылка «вермута» в салоне, скользкая трасса…