– И вы не боялись, что вас обворуют? Это же опасно – чужим ключи доверять! – Так мы же не кому попало ключи доверяли, – поучительным тоном ответил Артем. – Мы только знакомым знакомых, или соседям, или тем, кто тоже собак держит в нашем доме. Короче тем, кого хорошо знаем. Вернее, родители мои знают. – Понятно, – потер подбородок Крячко. – Получается, что эту женщину твоя мама тоже хорошо знала. – Ну да, – соглашаясь, кивнул мальчик. – Она с ней познакомилась, когда вечером выгуливала собак по набережной. Женщину Ириной, что ли, звали. Не помню точно. Это вам у мамы нужно уточнять. Так вот, мама сказала, что эта женщина уехала из Москвы. – Уехала, значит… – задумчиво проговорил Крячко. – Что ж, уехала – и ладно. Мама не упоминала куда? – Куда-то в Белоруссию, но куда конкретно… Нет, этого женщина маме не говорила, – уверенно ответил Артем. – Я точно помню. Мама тогда еще сказала, что та женщина просто сунула ей ключи в руки и сказала, что ей нужно срочно уехать. И быстро ушла. – Да, жалко, что так вышло. Ну да ладно. Я тебе номер своего телефона оставлю, ладно? – Крячко протянул Артему визитку. – Скажи маме, что я просил вечером мне позвонить. Хорошо? Скажи, что это очень важно и что эта женщина, скорее всего, аферистка, которая воспользовалась вашими собаками, чтобы обмануть человека. Скажешь? – Обязательно скажу, – пообещал Артем и добавил, улыбнувшись: – Даже прослежу, чтобы она вам позвонила. – Вот за это спасибо тебе, Артем! – Крячко крепко пожал руку пареньку и вышел в подъезд. 13 Следователя Валуева в кабинете Лев Иванович не застал. Вздохнув, он с сожалением подумал, что теперь ему самому придется мучиться в душном кабинете и разбираться с кипой информации по делу об афере с картиной. К тому же нужно было еще узнать, в разработке кого из оперов оно находится. И только он собрался позвонить начальнику Богородского управления, чтобы узнать, к кому обратиться, как увидел Валуева собственной персоной. Евгений Александрович – грузный и большой – плыл по коридору, надвигаясь на Гурова, как нефтяной танкер на прогулочную яхту. Увидав Гурова, следователь нахмурился и строго спросил: – По мою душу, Лев Иванович? Давно тебя в наших краях видно не было. – К тебе, Евгений, к кому же еще. Соскучился и решил навестить старого товарища. – Как же – навестить, – добродушно проворчал Валуев, открывая дверь кабинета и пропуская Гурова в помещение. – Ты, Гуров, никогда просто так нас не навещаешь. Когда ты тут последний раз мелькал? Года полтора назад? По делу Макеева приходил, помнится. – Был такой грех, приходил, – согласился Лев Иванович. – Но ты ведь, Женя, знаешь: я даже если и по делу прихожу, так все равно со своим самоваром. Так что давай с тобой кофе выпьем, а заодно и потолкуем. Я по дороге замечательный кофе купил. Редкостный сорт! – Я только что с обеда вернулся, – пропыхтел грузный Валуев, с трудом втискиваясь за рабочий стол. – Но кофе, если хороший, выпью. Где чайник стоит, ты еще помнишь? – Помню, сейчас приготовим. Гуров прошел в угол кабинета и включил в розетку допотопный металлический чайник, предварительно налив в него воду из бутылки, которая стояла тут же на полу возле тумбочки. Пока чайник закипал, старые знакомые поговорили о делах семейных, справившись друг у друга о здоровье супруг, а также и о погоде, посетовав на жаркое московское лето. – Так что там у тебя за нужда? Рассказывай, – дал Валуев добро на начало деловой беседы, когда Лев Иванович поставил перед ним и перед собой по большой чашке кофе. Сам Гуров кофе не жаловал, но зато знал, что следователь Валуев этот напиток очень любит и пьет даже в такую адскую жару, как сегодня. Но Евгений Александрович не любил пить кофе в одиночестве, и Лев Иванович, ведая об этой его особенности, налил чашку и себе – чисто за компанию. – Мне позарез нужно узнать подробности одного происшествия, случившегося в марте. Того самого, где аферисты за фальшивую картину Петрова-Водкина вытянули полмиллиона с гражданина… Вот надо же, вылетела из головы фамилия! – посетовал Гуров и хитро посмотрел на следователя. – Геркулесова Адама Петровича, – ответил Валуев и погрозил Льву Ивановичу пальцем: – И нечего меня тут проверять! – Ну и память у тебя, Евгений! – рассмеялся полковник. – Всегда завидовал тебе по этому поводу. Ты небось все свои дела помнишь наизусть, как таблицу умножения. – А как же, – степенно кивнул Валуев и, отхлебнув горячий кофе, вытер большим клетчатым платком бегущий по большому лбу пот. – С самого первого дела и помню. Все подробности – кто, куда, кому, что и за что… – Вот поэтому я к тебе и пришел – чтобы, значит, самому не читать, а от тебя все подробности узнать, – довольный своей находчивостью, проговорил Гуров. – Ну и, кроме того, пообщаться с хорошим и умным человеком, сам понимаешь, всегда приятно. – Ой, Гуров, хитришь! – Валуев, довольный его словами, снова погрозил Льву Ивановичу толстым пальцем. – Ничуть, все как есть, так и говорю. А посему внимательно тебя слушаю. – Да подробностей-то в этом деле не так уж и много, – отпив кофе, стал рассказывать следователь. – Потерпевший пришел к нам писать заявление двенадцатого марта, а случилась с ним эта оказия десятью днями раньше – то есть второго числа. Один коллекционер… Я пока не буду говорить кто – надо тебе, так потом сам в бумагах все прочтешь. Так вот, он попросил своего дальнего родственника – Геркулесова Адама Петровича – помочь ему найти для него какую-нибудь раритетную картину для коллекции. Сам этот коллекционер живет сейчас за границей, в Париже. А кто-то из знакомых в России подсказал ему, что в наших московских лавчонках с разным старым барахлом, если в нем покопаться, можно найти очень ценные вещи. – Это точно, есть такое, – подтвердил Гуров. – Так вот. Он, этот Адам Петрович, старался как мог, потому как богатый заграничный родственник пообещал ему неплохой процент за его старания. Второго марта гражданин Геркулесов зашел в одну лавчонку, расположенную на Второй Мясниковской улице. Там он увидел женщину в темном бархатном костюме – приталенном жакете и юбке чуть ли не до самых пяток. Как заметил потом потерпевший – такой моды сегодня нет. Это я тебе его слова дословно привел, как понимаешь. Женщина была в шапочке-таблетке с вуалеткой и в перчатках по локоть. Она о чем-то тихо разговаривала с хозяином лавочки, но о чем именно, Геркулесов не услышал. В общем, когда она отошла от продавца, но, прошу заметить, не вышла из магазинчика, потерпевший начал объяснять продавцу, что он, собственно говоря, ищет в таких вот, как у него, магазинчиках. И что ему, мол, нужна какая-нибудь старая картина, желательно оригинал. Кто художник – без разницы, но чтобы обязательно не копия и притом картина должна быть написана не позже начала двадцатого века. Но хозяин только качал головой и говорил, что такого богатства у него в магазинчике не бывает. Адам Петрович в расстройстве вышел на улицу и стал размышлять, куда бы ему еще обратиться в поисках картины, и тут к нему подошла та самая дама в черном и сказала, что случайно слышала его разговор с хозяином лавки… – Ох уж, эти случайности! – не выдержал Лев Иванович. – Ну как народ не может понять, что такие вещи случайными не бывают! – Это мы с тобой, Гуров, такие умные и всезнающие. Нам и положено такими быть по статусу. А обыватель – он чаще всего наивный и доверчиво-глуповатый. Так что не возмущайся, а слушай дальше. – Я весь внимание, – Лев Иванович сделал серьезную мину. Валуев покачал головой, отхлебнул кофе и продолжил: – Дама представилась Геркулесову вдовой одного новорусского коллекционера, который собирал всякие вещи, относящиеся к эпохе конца девятнадцатого и начала двадцатого века. В том числе и картины. – И как фамилия вдовы? – задал уточняющий вопрос Гуров. – Полынина Полина Валериановна. Так, во всяком случае, женщина представилась Геркулесову. Вдова заявила, что она распродает коллекцию мужа, потому как ей нужны деньги – она-де собралась уезжать жить в Торонто к сыну, а коллекцию за границу вывезти никак нельзя. Так вот, у нее есть как раз то, что нужно Геркулесову и его родственнику – ранняя и мало кому известная картина Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, которую он написал, путешествуя по Северной Африке, еще в тысяча девятьсот седьмом году. Услышав такую информацию, наш потерпевший загорелся желанием купить столь редкостный раритет. Женщина сказала, что картина у нее с собой, открыла багажник «Хонды» и показала картину будущему покупателю. А чтобы он не сомневался в подлинности полотна, предложила оценить его у независимого эксперта. Она сказала, что видела в лавочке у хозяина визитку местного оценщика, и просила Геркулесова подождать ее возле машины, а сама вошла в магазинчик и через пару минут вышла оттуда уже с визиткой. – А что, визитку она и вправду взяла у хозяина магазина? – спросил Гуров с сомнением в голосе. – Правильно сомневаешься, – сказал Валуев. – Похоже, что карточка была заготовлена заранее, а дамочка только сделала вид, что взяла ее у хозяина лавчонки. Липовая визиточка оказалась. – Она сохранилась? – Нет, этот Геркулесов ее профукал, прошу прощения за бедность речи, – Валуев вышел из-за стола, сам налил себе еще кофе и снова сел. – Эта дамочка обвела его вокруг пальца, заговорила зубы, так сказать, и забрала у него визитку после того, как сделка состоялась. Полынина назначила потерпевшему встречу на следующий день в офисе этого самого эксперта по картинам. Геркулесов сам же с ним связался в присутствии этой дамы, договорился с ним встретиться в час дня, и все разошлись до завтра, счастливые и довольные. А на следующий день все трое – дамочка, Геркулесов и оценщик Пискарев Сергей Игоревич – встретились в офисе на Наримановской улице, оценили картину и тут же заключили сделку. Тем более что Геркулесов, забыл тебе сказать, сам по профессии юрист и имеет право на оформление таких документов, как купля-продажа и прочее. За оценку, кстати, Адам Петрович расплатился отдельно – из своего кармана, наивно думая, что ему все вернется сторицей. Так что общая сумма барыша наших аферистов за липового Петрова-Водкина составила не пятьсот тысяч, а целых пятьсот пятьдесят. Вот так. – Как мне подсказывает мой опыт, – усмехнулся Гуров, – квартирка для офиса была снята на пару дней у каких-нибудь остро нуждающихся в деньгах маргиналов. Я прав? – Что-то вроде того, – согласился Валуев. – Оперативники, конечно, провели с хозяевами работу, как и положено, допросили, но так толком ничего и не выяснили. – А фоторобот дамы и оценщика составляли? – А как же! Обязательно, – усмехнулся следователь. – Сейчас я тебе покажу портретики этих веселых господ. – Почему господ? – удивился Лев Иванович. – А вот увидишь. – Валуев, тяжело отдуваясь и вытирая пот со лба, лица и толстой шеи, нашел в шкафу нужную папку с документами и протянул ее Гурову. – Открой и посмотри. Портретики сверху лежат. Гуров внимательно рассмотрел составленные специалистами фотопортреты и, широко улыбнувшись, сказал Валуеву: – Ты прав, Евгений Александрович, эта парочка точно на господ похожа. Тут тебе и вуалетка у дамочки, и усы кавалера, как у… – Как у самого Петрова-Водкина, – перебил Льва Ивановича следователь Валуев. – В смысле? – не понял Гуров. – В прямом смысле! – сказал Евгений Александрович. – Этот наш оценщик один в один на самого художника Кузьму Сергеевича физиономией походит! – Дела… – озадаченно протянул Гуров и почесал в затылке. – Мало мне писателей, так еще и художник теперь объявился. 14 До храма Иконы Божьей Матери «Утоли моя печали» Гуров прошелся пешком, оставив машину на стоянке неподалеку, возле какого-то магазина электроники. Тут, возле самого входа в церковь, он назначил встречу своему агенту Мишке Лохматому, который присматривал по просьбе Гурова за нищими на паперти. Сам Мишка был профессиональным нищим с младенчества. Мать его была алкоголичкой и частенько ошивалась возле храмов, подкармливая и себя, и своего сына подачками прихожан. Мишка, можно сказать, рос и взрослел на паперти, а когда подрос, то уже не мыслил себя ни на каком другом поприще, кроме как нищенском. Нет, грамоту он с грехом пополам освоил. И даже воскресную школу иногда посещал при храме. Но обучение длилось недолго – года четыре. Потом его отняли у матери и поместили в детский дом. Но и оттуда он часто сбегал и ночевал на ступеньках какой-нибудь церкви или у кого-нибудь из знакомых попрошаек. С Гуровым Мишка познакомился давно, лет десять назад, когда Лев Иванович помог ему выпутаться из одной передряги, которая чуть было не стоила Мишке его потрепанной и одинокой жизни. В благодарность Мишка согласился помогать отзывчивому оперу и докладывать ему, если вдруг заметит какое безобразие или беззаконие среди нищенского люда. Гуров же относился к своему агенту бережно, с христианским снисхождением, иногда помогал и деньгами (всякую службу нужно оплачивать), и подарками, и своими звонками к районному участковому с просьбой освободить Мишку от пятнадцатисуточного ареста за очередной пьяный дебош или ночевку в неположенном месте. Нашел Лев Иванович Мишку аккурат у самых ворот храма Божьего. Он сидел, как и положено приличному нищему, на асфальте, подвернув под себя ноги, и когда кто-нибудь входил в зону его видимости, вставал на колени и перекрестившись, отвешивал поклон, приговаривая: «Подайте убогому на пропитание. Будьте милосердны. А я за вас Боженьке помолюсь». Увидев Гурова, Мишка заулыбался, потом встал и, отойдя немного в сторону от своего рабочего места, по приобретенной за годы нищенствования привычке поклонился Льву Ивановичу. – Наше вам, Лев Иванович. С премногими благодарностями за заботу. – И ты будь здоров, Михаил, – подыгрывая Лохматому, проговорил Гуров. – Что, хорошо подает нынче народ православный? Хватает денег на прожитье? – Ой, Лев Иванович, Лев Иванович! – закатил глаза Мишка. – Ну как же тут может на что-то хватать? Каждый божий день цены растут, так что не угонишься. Подают помаленьку. На хлеб да молочко хватает. А что мне еще нужно – нищему да убогому? – Прямо вот только на хлеб и молочко? – усмехнулся Гуров, осматривая старый Мишкин костюм и дырявые стоптанные ботинки, надетые на босу ногу. – Ну а что другим твоим сотоварищам по беде так же туго приходится? Неужели прихожане все как один скареды попадаются, а отцы-священники вам, болезным, не помогают совсем? – Ну как можно, Лев Иванович! Конечно же попадаются добрые люди. И отец Викентий нас не обижает. При храме и кухня есть, где нас кормят. Но ведь человек слаб во грехе своем, и кроме щей да каши, ему еще и другие радости требуются, – Лохматый быстро огляделся вокруг, не смотрит ли на них кто из любопытствующих, и, наклонившись ближе к Гурову, зашептал: – Иногда хочется и пошиковать, водочки хорошей выпить, колбаской или салом закусить.