— Мы… да, мистер Ваймс, мы написали рапорт… — Кумская битва, Кумская битва, Кумская битва! — загремел Ваймс и хлопнул ладонью по столу с такой силой, что подскочили свечи. — Рапорт? Какой, черт подери, мне толк от рапорта? Разве у меня есть время читать рапорты? Почему никто не ска… Одна свеча упала на пол и погасла. Ваймс попытался подхватить вторую, которая катилась к краю стола, но она выскользнула из пальцев и упала на каменные плиты, фитильком вниз… …и обрушилась тьма. Мудрошлем застонал — душераздирающим предсмертным стоном, который странно было слышать от живого существа. — Шнобби! — заорал Ваймс. — Зажги спичку сию секунду, черт возьми, это приказ! Послышалось лихорадочное царапание, и спичка вспыхнула ослепительной звездой в темноте. — Иди сюда! — рявкнул Ваймс. — Зажги свечи! Мудрошлем по-прежнему продолжал смотреть на доску с раскатившимися фигурками. Когда разгорелись огоньки свечей, Ваймс тоже уставился на стол. Человек, склонный видеть предзнаменования, сказал бы, что фигурки троллей и гномов, рассыпавшись, образовали круг. Еще несколько гномов откатились в сторону и улеглись линией. В целом, если смотреть сверху, получилось нечто вроде круглого глаза с хвостом. Мудрошлем тихо ахнул и сполз на пол. Ваймс вскочил, чтобы подхватить его, но вовремя вспомнил о политике и заставил себя остановиться. — Мистер Грохссон, — позвал он. — Я не стану к нему прикасаться. Пожалуйста, помогите. Граг кивнул и опустился на колени над гномом. — Пульса нет, сердце не бьется, — сообщил он через несколько секунд. — Мне очень жаль, командор. — Похоже, теперь я полностью в ваших руках, — сказал Ваймс. — О да. В руках гнома… — заметил граг, вставая. — Командор Ваймс, я готов показать под присягой, что в моем присутствии с Мудрошлемом обращались исключительно любезно и уважительно. Определенно, вы проявили больше терпимости, чем мог ожидать любой гном. Смерть Мудрошлема не на вашей совести. Его унесла Призывающая Тьма. Гномы поймут. — А я нет! С какой стати Тьме его убивать? Что такого сделал бедолага Мудрошлем? — Думаю, справедливо будет сказать, что его убил страх Призывающей Тьмы, — ответил граг. — Он оставил умирать собрата-шахтера. Он слышал его крики в темноте и ничем не помог. С точки зрения гнома, это страшное преступление. — Хуже, чем стирать написанные слова? — кисло поинтересовался Ваймс. Он перепугался больше, чем был готов признать. — Намного хуже. Мудрошлема убил страх и муки совести. Можно сказать, у него в голове поселилась собственная Призывающая Тьма. Она живет в каждом из нас, командор. — Ваша религия опасна, — заметил Ваймс. — Ничуть, если сравнить с тем, что мы порой делаем друг с другом сами, — произнес Грохссон, спокойно складывая руки мертвого гнома на груди. — Это не просто религия, командор. Так написал мир и его законы, а затем покинул нас. Он не требует, чтобы мы думали о нем. А мы все-таки думаем. Он встал. — Я все объясню моим сородичам, командор. И, кстати говоря, я попрошу вас взять меня с собой в Кумскую долину. — А я разве сказал, что собираюсь в Кумскую долину? — Допустим, — невозмутимо отозвался граг. — Скажем так: если вам придет в голову отправиться в Кумскую долину, вы возьмете меня с собой. Я знаю это место, знаю его историю, я неплохо разбираюсь в шахтерских рунах, особенно в основных Знаках Тьмы. Я могу оказаться полезен. — И вы требуете все это только за то, что скажете другим гномам правду? — Нет. J'ds hasfak'ds' — я торгуюсь без топора в руке. Я скажу правду вне зависимости от того, как вы решите, — ответил Грохссон. — Более того, раз вы не собираетесь в Кумскую долину, командор, я и не настаиваю. Я просто предположил. Развлечения. Кому они нужны? Это не удовольствие, радость, восторг, наслаждение или кайф. Это бессмысленное, жестокое, ублюдочное времяпрепровождение, которым занимаются, нацепив дурацкую шляпу с рожками и футболку с надписью «Я думаю об ЭТОМ». И зачастую оно заканчивается тем, что ты лежишь мордой в мостовую. Ангва каким-то образом разжилась пурпурным боа. Оно не принадлежало ей. Оно не принадлежало никому. Оно просто возникло. И еще более унылым оно казалось от своей вопиющей мишурности. В глубине души что-то не давало Ангве покоя, и она злилась, поскольку не понимала, в чем дело. Они закончили в «Катафалке», как она и предполагала. Это был излюбленный бар всякой нежити, хотя, в принципе, сюда пускали любого, кто не вписывался в рамки нормы. И уж точно пустили Беллочку. До нее просто не доходило. Вот почему мужчины никогда с ней не заговаривали. Ангва подумала: Шнобби не настолько уж плох. Как таковой. Насколько она знала, он всегда был верен мисс Тянитолкай — пускай его побивали рыбой, а потом забрасывали мидиями, он ни разу не задумался ни о какой другой девушке. Душа у него, несомненно, была романтическая, но заключенная в оболочку… Шнобби Шноббса. Беллочка вместе с Салли отправилась в дамскую комнату (повергнув посетителей в экстаз). Ангва смотрела на очередной список коктейлей, нацарапанный неверным почерком Игоря на доске над стойкой.[15] Игорь изо всех сил старался выдерживать стиль — точнее, старался бы, если б знал, что это такое, — но тонкости барменского искусства от него ускользали, поэтому в перечне напитков фигурировало… разное. «Коктейль, какбудто вам фее зубы вышибли бальшим вонючим кулаком. Коктейль, какбудто вам башку прибили гвоздем кдвери. Какбудто пнули по шарам. Какбудто в ухо воткнули жилезный прут. Какбудто шею свернули». Впрочем, Ангва признала, что «шею свернули» не так уж плох. — Ззвини, — проговорила Шелли, покачиваясь на табурете, — но что такое с Беллочкой? Я видела, как вы с Салли перемигнулись! — Что? А, у нее синдром никудышника… — Ангва вспомнила, с кем разговаривает, и добавила: — Ну… у гномов, наверное, такого не бывает. Иногда… женщина настолько красива, что никакой мужчина, если он в здравом уме, даже не подумает пригласить ее на свидание, понимаешь? Потому что, разумеется, она слишком шикарна для него. Ясно? — Вроде да. — Вот в чем проблема Беллочки. Честно говоря, Шнобби не назовешь человеком полностью в здравом уме, и он привык, что девушки отказывают ему, когда он приглашает их на свидание… Поэтому он и не боится, что его отошьют. Он пригласил Беллочку, потому что подумал: почему бы не рискнуть? И она из благодарности согласилась, поскольку считает, что с ней что-то не так… — Но он ей нравится. — Да. Вот это-то и странно. — У гномов все намного проще. — Не удивлюсь. — Но, боюсь, далеко не так интересно, — уныло закончила Шелли. Беллочка вернулась. Ангва заказала три «свернули шею», тогда как Шелли с надеждой попросила «Бурлящий оргазм».[16] А потом, с помощью Салли, Ангва объяснила Беллочке… все. Потребовалось некоторое время. Нужно было всякий раз повертывать фразы таким образом, чтобы они поместились в отведенное для этого место в мозгу Беллочки. Ангва, впрочем, внушала себе, что девушка не может быть настолько глупа. В конце концов, Беллочка работает в стрип-клубе. — Как по-твоему, отчего мужчины платят, чтобы посмотреть на тебя на сцене? — спросила она. — Потому что я хорошо танцую, — немедленно ответила Беллочка. — Когда мне было десять, я получила «Танцора года» по классу балета и чечетки у мисс Девиант. — Чечетки? — Салли ухмыльнулась. — Почему бы тебе не ввести ее в репертуар? Ангва изгнала из сознания образ Беллочки, танцующей чечетку. Иначе клуб сгорит до основания… — Погоди, я скажу по-другому. Говорю тебе как, э, женщина женщине… Беллочка внимательно слушала, и озадаченное выражение ее лица было само по себе оскорблением для любой представительницы прекрасного пола. Закончив, Ангва с надеждой взглянула на ангелоподобное личико. — То есть ты хочешь сказать, — заговорила Беллочка, — что ходить на свидания со Шнобби — это все равно, что зайти в большой шикарный ресторан и съесть одну только булочку? — В точку! — воскликнула Ангва. — Ты меня поняла! — Но я так редко общаюсь с мужчинами! Бабуля всегда говорила, чтобы я не вела себя как потаскушка… — Тебе не кажется, что работа в… — начала Ангва, но Салли перебила. — Иногда не грех и потаскаться, — сказала она. — Тебе когда-нибудь случалось зайти в бар и выпить там с парнем? — Нет. — Так, — Салли осушила свой бокал. — Эти «сверни шею» мне не нравятся. Давайте пойдем куда-нибудь еще и… — она сделала паузу, — откроем Беллочке мир разнообразных возможностей.