* * * Сама она звонка не слышит. Марике выходила в туалет и теперь стоит в дверях кухни с мобильником Карен в руке. — Он был в кармане твоей куртки. Наверно, тебе стоит ответить, — добавляет она, многозначительно глядя на дисплей и передавая телефон Карен. “Юнас Смеед”, успевает прочитать Карен, прежде чем звонки смолкают. И тяжело вздыхает. — Только не говори, что это папа, — бросает Сигрид. Карен утвердительно кивает, потом спрашивает: — Он и тебе тоже звонил? Сигрид достает из заднего кармана телефон, качает головой. — Нет, у меня нет пропущенных звонков. Ну что ему теперь-то нужно? — стонет она. — Я же, черт побери, была у него и вчера, и сегодня! — Может, он просто хочет пожелать счастливого Рождества, — спокойно вставляет Элинор. — Вдобавок завтра он уезжает в Таиланд, — продолжает Сигрид. — Три недели приставал, уговаривал поехать с ним! Мало ему, что мы вместе отпраздновали сочельник? Я еще должна торчать на каком-то идиотском кокосовом пляже. Ну почему он такой? Сигрид разводит руками и таращит глаза, подчеркивая, что она в самом деле сделала все, что можно требовать от дочери, желающей восстановить испорченные отношения с отцом. Прямо одиннадцатилетний ребенок, а не почти девятнадцатилетняя девушка, думает Карен. Со вздохом она встает, выходит на кухню. Две секунды колебаний — и она нажимает кнопку ответного вызова. Если речь не о дочери, то у шефа отдела уголовного розыска Доггерландской полиции есть лишь один повод позвонить Карен Эйкен Хорнби в первый день Рождества. Причем не для того, чтобы пожелать ей счастливого Рождества. 4 Нет, придется потерпеть, думает она двумя минутами позже. Юнас Смеед, вероятно, никогда в своей жизни смирения не испытывал. Однако голос на другом конце линии звучит слегка нерешительно и совершенно лишен начальственного тона, к которому она привыкла. — Привет, Эйкен, спасибо, что перезвонила. Мне вправду жаль беспокоить тебя в первый день Рождества. Успела пропустить рюмочку за праздник? — Даже две. А ты? Юнас Смеед будто и не слышит или, может, считает, что вопрос не заслуживает ответа. — К тому же, как я понимаю, у тебя гостят родители, — продолжает он, и теперь Карен определенно чует в голосе напряжение. — Ну, вообще-то, — сухо роняет она, — папа давно умер, так что его здесь нет, но мама действительно у меня… со своим другом. — Вот как. Наверно, у вас пирушка в разгаре… Карен ждет, что он скажет что-нибудь еще, но начальник, кажется, полагает, что теперь ее черед продолжить беседу. — Верно, — говорит она. — Но ты ведь звонишь не затем, чтобы проконтролировать, сколько я выпила и каковы мои взаимоотношения с родней, верно? Юнас Смеед смеется. Потом откашливается и продолжает уже несколько более привычным тоном. Коротко говорит: — Конечно, нет. У нас убийство. Вдобавок на Ноорё. — На Ноорё. Наверно, обычное для тех мест убийство по пьяной лавочке? Так им ведь может заняться местная полиция? — Да нет, вряд ли. Жертва — старый учитель, если я правильно понял, а произошло убийство во время рождественской утрени. Карен выдвигает кухонный стул, тяжело садится. — В церкви? Да как же такое могло случиться, черт побери? — Нет-нет, не на самой службе, но в то же время. Во всяком случае, сегодня рано утром. И потом, тамошний медик что-то там заметил, и это что-то заставило его обратиться к нам. Всех подробностей я пока не знаю. — А при чем тут я? Ты же знаешь, я пока на больничном. Она задает этот вопрос, хотя уже догадывается, что́ услышит в ответ. Но хочет немножко его помучить. Награда — тяжелый вздох в трубке. — Дело в том, что в отделе острая нехватка людей. Одна половина сотрудников слегла с гриппом, а вторая разъехалась на Рождество и Новый год. Сам я завтра улетаю в Таиланд. По крайней мере, планировал улететь, — безнадежно добавляет он. Карен встает, вглядывается в потемки за кухонным окном. Словно бы слышит шорох ветвей рябины, трущихся о стекло, и думает, что надо непременно обрезать их до ближайшего шторма. — Значит, ты хочешь, чтобы я возглавила расследование, — говорит она. — Рассчитываешь, что я раньше срока закрою больничный и покончу с праздниками. Ничто в ее голосе не выдает облегчения, которое начинает распространяться внутри. Пусть Юнас Смеед думает, что она оказывает ему огромную услугу, на будущее пригодится. На секунду мелькает мысль, не слишком ли она затянула с ответом. — Что ж, я просто подумал, стоит попытаться, — говорит начальник, сдержанно и без тени прежней теплоты. — Но я, конечно, пойму, если ты не… — Без проблем, — перебивает Карен. — Я согласна. Несколько секунд на другом конце линии царит глухое молчание. — Правда? Ты совершенно уверена? Ведь я еще могу отменить поездку и заняться этим сам. Ясное дело, можешь, но все-таки позвонил мне, хотя как раз меня предпочел бы ни о чем не просить. Н-да, ох и крепко же ты стосковался по коктейлям, раз готов остаться в долгу именно передо мной. — Езжай в свой Таиланд. Я беру дело. А в отделе правда никого больше нет? Компанию мне никто не составит? — Из дознавателей никто, но я, конечно, связался с Брудалем и Ларсеном, оба, слава богу, дома, живые-здоровые. Карен тихонько вздыхает. И судмедэксперт, и начальник НТО наверняка не в восторге, что придется в разгар рождественских праздников тащиться на Ноорё. Особенно Кнут Брудаль, думает она. С ним будет непросто. — Они выезжают завтра рано утром, — продолжает Смеед. — Поздновато, но сейчас так или иначе уже темно, а место преступления, по моим данным, оградили и выставили охрану. Тело отвезли в Люсвик, в местную амбулаторию, где есть холодильники. Как ни странно. — Ты так думаешь? Почему? Это необходимо на случай, если паром не ходит, — говорит она. — В принципе их там может отрезать от мира на несколько суток. — В принципе, да, — соглашается он, — хотя случалось такое очень давно. Кстати, у тебя там, кажется, есть родня? Ты вроде бы говорила. — Верно, папа был родом с Ноорё, и ребенком я часто гостила там у родни, но давненько там не бывала. Не виделась с ними… словом, очень давно. — Замечательно, что есть человек, знакомый с тамошними местами, — говорит Юнас Смеед, словно стараясь убедить себя, что вновь принял разумное решение. — Когда сможешь выехать? — Как Кнут и Сёрен, завтра утром, не раньше. Если ты не пришлешь за мной машину. Я ведь говорила, что выпила пару рюмок. Значит, не зря ты интересовался, пила ли я рождественский шнапс, думает она. Черт бы тебя побрал, Смеед. — Нормально, завтра так завтра, — быстро говорит он. — До тех пор пускай местные сами держат позиции. Кстати, тебе надо связаться с Турстейном Бюле, окружным начальником ноорёской полиции. Позвони ему сегодня же, если сможешь. Тебе придется рассчитывать на Бюле и его людей, пока я не пришлю на подмогу кого-нибудь из отдела. Если, конечно, это в самом деле убийство. — О’кей, есть еще распоряжения? — Да, хоть я и буду в отъезде, ты непременно должна держать меня в курсе. Мобильник у меня всегда включен, звонить можно в любое время. — Ладно, больше ничего? Она слышит, как начальник глубоко вздыхает, потом в трубке секунду-другую царит тишина. В конце концов Карен смягчается: — Сигрид заехала ненадолго, но уже собирается домой. Передает тебе привет. Юнас Смеед шумно выдыхает. — Передай ей тоже привет. И… спасибо, Эйкен, — добавляет он. 5 — Господи, неужели им больше некого послать? Тебе по их милости и без того вон как досталось! Вдобавок на Рождество! Элинор Эйкен сидит на кровати, глядя, как дочь перекладывает стопку синих футболок из гардероба в большую сумку на кровати. Карен действует быстро и решительно, длинные темные волосы, собранные в хвост, задевают лицо всякий раз, как она поворачивается то к гардеробу, то к кровати. — Все болеют или в отъезде — говорит она, запихивая рядом с несессером бюстгальтеры и трусики. — Сейчас доступна одна я.