* * * Карен не ошиблась. Не успела она добраться до съезда на Равенбю, как позвонил Юнас Смеед. — Ты совсем с ума сошла? — рычит он. — Я потратил двадцать минут отпуска на разговор с Вигго Хёугеном. Если бы я не сумел его успокоить, ты бы получила нагоняй. — Он сволочь. — Хёуген? — Бу Рамнес. Да и Хёуген тоже, — добавляет она. — Ты понимаешь, что адвокат Рамнес пытался вчера ворваться ко мне в дом и избил моего друга? — Я знаю, что он там был, позвонил в дверь и хотел поговорить со своей женой. — Ее там не было. — И я знаю, Рамнес утверждает, что в доме не был. Напротив, его встретили таким толчком, что он повредил колено. Скажи спасибо, что он не заявил в полицию по поводу избиения. Звонить в дверь никому пока не запрещено. — Он пытался ворваться, говорю тебе. Лео его остановил. — Ты имеешь в виду бомжа, который сидел за нанесение телесных повреждений? Как я понял, он живет у тебя. Чертовски серьезно, Эйкен. — По крайней мере, он теперь не бездомный, верно? — Надежным свидетелем его не назовешь, да и тебя дома не было, насколько я понял, так что ты не знаешь, как все было, а? — Да, но… Карен умолкает. Если рассказать, что дочь Смееда тоже была в доме, ситуация только ухудшится. И Лео по-прежнему отказывается заявлять в полицию. Утром она сделала новую попытку, но поняла, что его не переубедишь. — Мне очень хочется отстранить тебя от расследования, — говорит Юнас. — Ясное дело. Но ты не сделаешь этого, чтобы… — Но, — продолжает он, — я понимаю, что, чем ты дальше от Дункера, тем лучше. Останешься там, пока не закончишь расследование. И больше никаких контактов с Бу Рамнесом. Ясно? Карен не отвечает. Меняет тему: — А когда ты намерен договориться насчет дополнительного подкрепления? Мы с Карлом вдвоем не справимся. У нас два убийства, а народ полеживает себе дома в постельке, вместо того чтобы помочь. Или на пляже, — добавляет она и тотчас жалеет. Шеф спас ее, если не от увольнения, то, во всяком случае, от отстранения от работы. Не время сейчас еще больше портить ему и так уже скверное настроение. — Кроме Бьёркена, на месте также Лоотс, — ледяным тоном отвечает Юнас Смеед. — Одна ты пока не там, где надо. * * * Когда Карен снова входит в люсвикский полицейский участок, она понимает, что начальник не обманул. За столом в комнате для совещаний сидит, помимо Карла Бьёркена, ассистент уголовного розыска Корнелис Лоотс, беседует с Турстейном Бюле и его людьми — Рёсе, Андерссоном и Сванемарк. — Ну наконец-то, дождались! — говорит Карл, и Бюле тревожно смотрит на него. Ему бы явно никогда в голову не пришло обращаться к начальству таким манером. Карен садится и тянется за термосом. — Ладно, — говорит она, — давайте разбираться с делом, или вы намерены весь день трепать языком? * * * Десять минут спустя Карен делает вывод, что Рёсе по-прежнему выглядит недовольным, но все-таки держит себя в узде, поскольку из центра прислали дополнительную помощь. Возможно, Турстейн Бюле имел с ним разговор. Зато Андерссона и Сванемарк ситуация изрядно приободрила. Они сидят, наклонясь к столу и весело болтая с Корнелисом Лоотсом, и Карен вспоминает, что Лоотс вырос на этом острове. Кроме того, она отмечает, что группа, видимо, сделала перерыв и отнюдь не тратила время впустую. Лоотса ознакомили с состоянием расследования, результатами криминалистических экспертиз и заключениями по вскрытию обеих жертв. Теперь, позволив Карлу Бьёркену и Турстейну Бюле продолжить подведение итогов, она сама под столом украдкой массирует колено. Но выпрямляется и внимательно слушает, когда Бюле докладывает о разговоре с секретаршей Эвой Фрамнес. Из-за всего случившегося она так и не успела просмотреть его письменный отчет, присланный по мейлу. Правда, через несколько минут с разочарованным вздохом откидывается на спинку стула. Эва Фрамнес назвала праздник чудесным, хотя и сочла, что народ пил слишком много, однако фейерверк был фантастический и супруги Трюсте действительно подвезли ее до самого дома, а вот в поведении Габриеля тем вечером она не слышала и не видела ничего странного, разве только что он жутко напился. Кстати, во время ужина она видела, как он тычет пальцами в мобильник, и подумала, что это неприлично. Хотя теперь многие так делают. Карл Бьёркен тоже тяжело вздыхает: — Н-да, мобильник нам нипочем не найти, но когда мы наконец получим от оператора мобильной связи распечатку звонков? А от криминалистов отчет по обыску в доме Габриеля? — Надеюсь, что сегодня, — говорит Карен. — Сразу после совещания я свяжусь с Ларсеном. Расскажешь, что́ мы узнали в субботу? Пока Карл Бьёркен докладывает о субботних допросах Бьёрна Грота и о том, что выяснилось в беседе с супругами Трюсте, она отпускает мысли на волю. Глядя, как Турстейн Бюле слушает и записывает, она чувствует укол совести. После того как в субботу вечером сломя голову помчалась домой, у нее не было возможности поговорить с ним. Она только успела послать эсэмэску, что возникли непредвиденные личные обстоятельства и что она вернется самое позднее в понедельник. Доверительное и тесное сотрудничество, думает Карен. На секунду мелькает мысль, не надо ли все объяснить, может, прямо перед всей группой, однако она ее отбрасывает. Слушает, как Карл Бьёркен заканчивает отчет, а затем начинает распределять задачи. — Мы пока не опросили участников праздника, которые не ночевали на месте, — говорит она. — В частности, те две пары, которые уехали домой еще до двенадцати, а они ведь могли что-то видеть или слышать. Вы двое можете этим заняться? Турстейн Бюле и Корнелис Лоотс кивают. — Мы с Карлом побеседуем с женой Габриеля, Катей. Ты с ней связался? — спрашивает она у Бьёркена. — Да, у нее сегодня выходной, так что мы можем заехать в любое время. — Отлично. А затем, если Ларсен даст добро, взглянем на дом Габриеля. Как знать, — она с примирительной улыбкой смотрит на Турстейна Бюле, — может, и у него есть тайник, который Ларсен и его люди проморгали. 60 Катя Стууб сама открывает дверь желтого деревянного особняка родителей в центре Турсвика. Белокурые волосы собраны на макушке в хвост, легкая припухлость вокруг глаз свидетельствует, что она плакала. За ее джинсы, засунув в рот палец, цепляется девчушка лет четырех, а мальчик, с виду на год-другой старше, недоверчиво выглядывает из-за спины Кати. Чуть дальше в передней мелькает женщина с проседью в волосах, кивает издали, но не подходит. — Входите, пожалуйста, — говорит Катя, протягивая руку. — Мама обещала занять ребят, чтобы мы поговорили без помех. Не возражаете, если мы устроимся на кухне, тогда они смогут посмотреть телевизор? — Конечно. — Карен улыбается детям. Локе и Лава, так, кажется? В мозгу молнией мелькает воспоминание о детях Эйлин, тревога сжимает нутро. Усилием воли она отметает эти мысли. Здесь и сейчас она ничего сделать не может. Когда они расположились за кухонным столом и после вялых протестов были поданы кофе и яблочный пирог, Карен берет слово: — Как вам известно, мы здесь в связи со смертью Габриеля. Насколько я поняла, вы официально разъехались, но формально по-прежнему состоите в браке. Так? Катя Стууб кивает и быстро проводит тыльной стороной руки под носом. — Да, развод должен был состояться с наступлением нового календарного года, — говорит она. — То есть… я не знаю, как теперь будет. Наверно, я считаюсь вдовой. — Да, по доггерландскому законодательству, если одна из сторон умирает, бракоразводный процесс автоматически прекращается, — говорит Карен. — Но вы, разумеется, можете подать заявление, что хотите его завершить, — добавляет она. — Это возможно, поскольку развод инициировали вы. И, безусловно, имеются прецеденты, когда живущая сторона, несмотря на смерть супруга, настояла на продолжении формального процесса, думает Карен. Но они крайне редки. А если случаются, то почти всегда связаны с домашним насилием. Женщины не хотят остаться даже вдовами тех, кто над ними издевался. — Но в таком случае вы одновременно откажетесь и от всех претензий на наследство, — вставляет Карл. Катя Стууб явно в замешательстве, однако наживку не хватает, и Карен понимает, что, если они намерены что-нибудь вытянуть из этого разговора, надо задавать прямые вопросы. — Мы пытаемся составить себе представление о Габриеле Стуубе как о человеке. Можно спросить, как вышло, что вы решили развестись? — Развестись решила я, — коротко отвечает Катя. — Габриель не хотел. — А почему вы хотели развода? Он вас бил? — прямо спрашивает Карл. Катя бросает на него быстрый взгляд, вздыхает: — Так все думают, но вообще-то было иначе. Габриель никогда не поднимал на меня руку. И на детей тоже. — Тогда почему? Они ждут, пока Катя словно бы подыскивает нужные слова. — Он был… безнадежен, — наконец произносит она и шмыгает носом.