— Тетя Анна! Вот посмотрите, на кого похож этот парень? Та молча взяла фотокарточку и стала внимательно ее рассматривать. — Правда, ведь он похож на того паренька, хроменького, что вместе с матерью и теткой Ядвигой ночевал у нас во время дождя? — напомнила женщина в косынке. — Да. Кажется, похож, — не очень уверенно произнесла тетя Анна, возвращая карточку. Мне рассказали, что три или четыре года тому назад этот парень вместе с семьей жил в соседнем хуторе у их знакомых — Матулевичей. Иногда он вместе с матерью и хозяйкой дома ходил через леспромхоз на соседние торфоразработки, где в то время были ближайший магазин и кино. Однажды, на обратном пути, они попали под ливень и ночевали у тети Анны. Узнал я и то, что эта семья у Матулевичей больше не живет — куда-то уехала. Уточнив дорогу, мы тронулись в дальнейший путь. До хутора, как мы выяснили, было всего около четырех километров. Хуторок оказался очень маленький, и дом Матулевичей мы разыскали без труда. Встретил нас сам хозяин, уже пожилой человек, хмурый на вид и очень неразговорчивый. Каждое слово из него нужно было тянуть, точно клещами. Зато его жена Ядвига, сравнительно молодая, подвижная, с миловидным румяным лицом и веселыми смешливыми глазами, говорила без умолку. Внимательно просмотрев разложенные на столе фотокарточки, Ядвига взяла в руки снимок неизвестного и сказала, что человек на нем немного похож на их бывшего квартиранта Стасиса, который вместе с матерью Еленой и отчимом Казимиром Повилонисом жил на другой половине дома. Протягивая мужу фотокарточку, Ядвига воскликнула: — Николас, смотри! Верно, похож на Стасиса? Матулевич нехотя взял карточку, повертел ее перед глазами и, возвращая, пробурчал: — Похож, как колесо на оглоблю. — Не обращайте на него внимания, — затараторила Ядвига. — Он соседей своих и то узнает не каждый день. Видя, что от угрюмого Николаса многого не добьешься, я разговорился с Ядвигой. Вот что я узнал от нее о бывших квартирантах. Оказывается, они приехали сюда весной, примерно пять лет назад, и прожили до зимы. Муж Елены и сын работали в леспромхозе, а сама она занималась домашним хозяйством. Елена очень любила своего красивого, хотя и немолодого мужа, и в то же время крепко побаивалась его. Сыну Елены Стасису тогда было лет семнадцать. Свою любовь к сыну Елена при муже старалась не показывать. Заметно было, что отношения между отчимом и пасынком более чем недружелюбные. Елена тяжело переживала это и порою даже плакала, жалуясь хозяйке, что никак не может примирить двух близких ей людей. Однажды Елена поведала ей о том, что сына придется отослать обратно в город, к тетке, так как отношения его с отчимом ухудшаются. В самом конце года Стасис в сопровождении Казимира пешком отправился на полустанок. Елена плакала. На другой день Казимир вернулся и рассказал, что проводил Стасиса, купил ему билет и посадил в вагон. Месяца через два или три вслед за сыном уехала и Елена с мужем. Матулевичи подтвердили то, что у Стасиса левая нога была короче правой. Выяснил и то, что у Казимира было хорошее трехствольное охотничье ружье, которое он потом променял на другое. Глава шестая ОПЯТЬ ПУЛЯ «ФОССА» Была суббота. Наступал уже вечер, когда я закончил разговор с Ядвигой и ее мужем. Можно было отдохнуть до завтра. Взяв с собой одного из местных мальчишек, мы с Амбергом отправились к ближайшему озеру постоять на вечернем перелете. Там мы пробыли до первых звезд и, довольные охотой, вернулись на хутор. Еще в сенях мы услышали громкий разговор и веселый смех нашей хозяйки. Не успели зайти на свою половину и повесить ружья, как она вошла следом и пригласила на ужин. Мы обратили внимание на то, что Ядвига была в ярком, хорошо сшитом платье и новых туфлях: вид явно праздничный. Войдя на половину хозяев — большую, ярко освещенную комнату, мы увидели за столом самого Матулевича, нашего возчика и незнакомого молодого человека. Позже выяснилось, что это был младший брат хозяйки. На столе стояли нехитрая деревенская закуска и два больших кувшина с домашним пивом. По раскрасневшимся лицам и громкому разговору можно было догадаться, что все уже изрядно отведали этого напитка. Больше всего меня поразил хозяин: куда исчезла его дремучая, гнетущая молчаливость? Передо мной сидел совершенно другой человек. Веселые, широко открытые глаза и добродушная улыбка преобразили его. Этот ужин для меня оказался не только приятным, но и очень полезным. Из разговора с хозяином я узнал одну интересную подробность: оказывается, Казимир был отличным стрелком. В этом Матулевич убедился, когда они вместе охотились. Но особенно он поразил его стрельбой в цель. Однажды Казимир, будучи навеселе, спросил Матулевича: — Хочешь, я покажу тебе, как стреляет пан Ляудис? Что это за «пан Ляудис», он не объяснил. Выйдя во двор, Казимир на двери сарая углем начертил круг размером с человеческую голову, а в середине его нарисовал крупную точку. Отойдя на полсотни шагов, он выстрелил из нарезного ствола и попал прямо в эту точку. — Ох, и сильно било ружье у Казимира! — закончил свой рассказ Матулевич. Эта деталь могла дать новое доказательство. Мне уже было не до ужина. Я тут же попросил Матулевича показать мне место, куда стрелял его квартирант. Напрасно отговаривали меня гостеприимные хозяева отложить это дело до утра. Мы вышли во двор и направились к длинному приземистому сараю. Матулевич поднял фонарь и осветил дверь. Она оказалась сколоченной из толстых дубовых досок. Никакого круга на ней уже не было: смыли дожди. Но где же пулевое отверстие? Хозяин еще ближе придвинул фонарь и ткнул пальцем. Я наконец увидел чуть заметное углубление с краями, как бы втянутыми внутрь. Открыв дверь, я на ее внутренней стороне заметил другое отверстие. Оно было несколько большего размера, с отколовшимися кусочками дерева по краям: пуля прошла сквозь доску. У противоположной стены стояла телега без колес, лежали плуги, борона и был навален разный хлам. Мысленно продолжив полет пули до этой стенки, я начал искать входное отверстие. Хозяин мне светил фонарем, но свет был слабый. Я чиркал спичку за спичкой, однако ничего рассмотреть не мог. Поиски усложнялись тем, что стена сарая была сложена из грубоотесанных еловых плах, на которых местами лежал толстый слой пыли. Я уже решил отложить дальнейшие поиски до утра, но тут мне пришла мысль: а не следует ли использовать то, что сейчас мешает поискам? Я имел в виду кромешную темноту сарая. Попросил хозяина достать мне прямой толстый гвоздь и небольшой фанерный ящик без крышки. Через несколько минут все это было найдено. Прежде всего я гвоздем прочистил пулевой канал, а затем, поставив фонарь внутрь ящика, показал, как его нужно прислонить к двери, чтобы свет бил прямо в отверстие. После этого я вошел внутрь и захлопнул дверь. Меня сразу же окутала чернильная темнота. За дверьми слышались голоса, шорох... И вдруг тонкий луч ударил из круглого отверстия и яркой точкой уперся в черную стену сарая. Я поспешил к этой точке, прижал к ней большой палец и громко крикнул, чтобы вносили фонарь. Луч света, пройдя сквозь пулевое отверстие в двери, должен был указать направление полета пули. Я не ошибся. Осветив стену, я увидел теперь чуть заметную, забитую пылью вмятину. Гвоздем, который оказался у меня в кармане, я прозондировал ее и убедился, что он, углубившись на пять-шесть сантиметров, упирается во что-то очень твердое. Это была пуля. Но для того, чтобы извлечь ее, пришлось предварительно выпилить из стены большой кусок дерева и расколоть его топором. Пуля, пройдя сквозь толщу дерева, нисколько не деформировалась, и на ее оболочке даже виднелись следы нарезов. По своим размерам она походила на ту, что была найдена тогда нами случайно на охоте в черепе неизвестного. Утром, закончив свои дела на хуторе, я выехал обратно в районный центр. Оттуда отправил на экспертизу найденную пулю, а сам немедленно отбыл в тот город, где жил Стасис. Глава седьмая НОВЫЙ СОЮЗНИК Хоть это и был небольшой городок, розыски оказались сложными. «Проживающими не значатся», — гласили справки адресного стола, где я запросил о Казимире, Стасисе и Елене Повилонис. Пришлось разыскивать по именам. Начали с Елены — имени более редкого. В адресном столе пришлось отобрать всех женщин, носящих это имя, а затем уже исключить тех, чей возраст явно не соответствовал возрасту Елены Повилонис. Осталось пять Елен, самой молодой из которых было тридцать шесть, а самой старшей — сорок четыре года. Теперь было уже нетрудно, наведя о них справки, исключить четырех и безошибочно остановиться на пятой. И вот у моего стола сидит Елена Жибуркене. Она недоуменно смотрит на меня и теребит цветную косынку. Она еще не стара, ей сорок два года. У нее мягкие черты лица, слегка вздернутый нос, хорошо очерченные пухлые губы и округлый подбородок. Мне начинает казаться, что я где-то видел ее. Вспоминаю слова Зельмы: «У того молодого человека были большие и какие-то очень печальные глаза и длинные ресницы...» У Жибуркене тоже красивые глаза и длинные ресницы. Я вижу в них не только печаль, но и большую тревогу. Уточнив, что Елена Жибуркене именно та, которую разыскивал, я начал ее расспрашивать. Мне очень хочется знать о том, что ей известно о трагедии в Румбульском лесу, но говорить об этом еще не время. Я попросил Елену рассказать о своей жизни. Рассказывала Елена очень скупо. Приходилось все время задавать вопросы. Наконец, она рассказала все, что имело отношение к делу Родилась она в семье рыбака. Жили на морском побережье. В двадцать восьмом году восемнадцатилетней девушкой Елена вышла замуж за Кастуса Жибуркаса — молодого соседа, рыбака, знавшего ее с самого детства. Жили неплохо. Отец ее имел моторный бот и свои сети. Но через семь лет случилось большое несчастье: рыбаков в море застиг шторм, бушевавший целых три дня, и не вернулись на берег ни отец, ни двое его сыновей, не вернулся и Кастус. Вскоре умерла и мать Елены. Оставшись одна с пятилетним сыном Стасисом, Елена распродала свое немудрящее имущество и переехала в городок, где жила ее тетка. Этот городок, как и вся Виленская область, отторгнутая от Литвы, принадлежал в то время панской Польше. Трудно было устроиться на работу. Елена оставила сына у тетки и уехала к дальней родственнице на хутор, в соседний уезд. Там ее молодые, здоровые руки оказались кстати. Почти все, что зарабатывала у местного кулака, она отсылала тетке на содержание сына. Очень хотела, чтобы Стасис окончил школу и получил какую-нибудь специальность. Так проходили годы. Однажды Елена познакомилась со старшим егерем богатого помещика графа Шидловского, имение которого находилось в пяти километрах от хутора. Ей нравилось, что пан Казимир — так звали графского любимца окрестные хуторяне — оказывает ей внимание. Она знала, что егерь женат, но, натосковавшись по человеческой ласке, горячо и беззаветно полюбила этого человека. Узнав об их знакомстве, набожная старуха, хозяйка хутора, потребовала прекратить встречи. Угрожала ей гневом божьим и муками ада. Но Елена не слушала. Она была счастлива и ни о чем другом думать не хотела. Однако жена Казимира, узнав обо всем, заручилась поддержкой жены графа Шидловского и местного ксендза и добилась, чтобы хозяин уволил Елену. Попробовала она устроиться в одном месте, в другом, но везде получила отказ. Волей-неволей пришлось ей покинуть эти места. Она вынуждена была вернуться к тетке. Казимир изредка писал ей письма, просил ждать его, иногда посылал деньги, на которые она приезжала в Вильнюс. Там они встречались два или три раза. После установления в Литве Советской власти Казимир приехал к ней, и они стали жить вместе. Он работал грузчиком на овощной базе. Жена его оставалась на прежнем месте, но он с ней никакой связи не поддерживал. Как только началась война и немцы оккупировали Литву, Казимир почему-то счел нужным вернуться в Шидлово, а Елене сказал, чтобы она никуда не уезжала и ждала его. Он присылал ей посылки, подарки, приезжал сам. Вновь в городке Казимир появился уже в августе сорок пятого года. Где он был и что делал до этого в течение целого года, она не знала, так как с прошлой осени вестей от него не получала. Сразу же, как только Казимир вернулся, он заявил, что с Шидловым все покончено: жена умерла, а все хозяйство и имущество растащено местными жителями. Понемногу налаживалась жизнь. Казимир работал возчиком на базе, она — в цветочном хозяйстве, а Стасис устроился учеником в столярную мастерскую. Казимир все время жаловался на маленькие заработки. Оказывается, у него была мечта скопить побольше денег, перебраться в ее родной рыбацкий поселок, купить моторную лодку, сети и стать заправским рыбаком. Напрасно отговаривала его Елена, рассказывала о трудностях и опасностях рыбацкой жизни. Но он настаивал на своем. Вскоре Казимир предложил Елене поехать на лесозаготовки. Он объяснил, что там можно хорошо заработать. Весной сорок седьмого года они, взяв с собой Стасиса, переехали на хутор Шилуте и устроились на квартиру у Матулевичей. Но на новом месте не понравилось сыну. Он все время упрекал мать, что его оторвали от учебы в столярной мастерской. Случались ссоры. Тогда было решено, что Стасис вернется обратно в город и будет жить у тетки. Зимним утром Стасис отправился пешком в город Гаукеле на станцию, откуда он должен был поездом доехать до Каунаса и, сделав пересадку, выехать к тетке. До поезда Стасиса провожал Казимир, которому на станции нужно было сделать покупки к рождественскому празднику. Казимир вернулся на следующий день под вечер, как раз в самый сочельник. Он подробно рассказал, как купил билет Стасису, посадил его в вагон и дождался отъезда. Писем от Стасиса не было. Елена написала тетке, и та ответила, что Стасис к ней не приезжал, а прислал письмо, в котором сообщил ей, что в город возвращаться он раздумал, так как встретил хороших людей, уговоривших его ехать с ними в Якутию. Стасис якобы писал, что вернется не ранее как через три года, когда будет уже взрослым человеком.