На следующее утро, когда Фабьен укладывала чемодан, зазвонил телефон. Она тут же схватила его, увидев на экране имя Уилла. – Доброе утро! – И тебе доброе утро. Голос казался еще сексуальнее, чем прошедшей ночью. Как такое возможно? Она снова вызвала в памяти тот поцелуй – поцелуй, который всю ночь прокручивала в голове. Поцелуй, который не обещал продолжения, потому что они находились в общественном парке, а Уиллу нужно было возвращаться к сестре. Поцелуй, от которого болело все тело. – Как Мелисса? – спросила она, заставив себя вернуться в реальность. – Пока не вставала. Я знаю, ты скоро вылетаешь, но, может, найдешь время на кофе? Лисс поспит еще немного, думаю, у меня есть часок в запасе. – С удовольствием. Если тебе по силам выдержать хипстерскую обстановку, то «Об-ла-ди»[38] как раз рядом. И кофе у них отличный. – Хипстеры меня не смущают, – мягко проговорил он. – Я буду смотреть только на тебя. У Фабьен в животе затрепетали бабочки. – Уилл… «Не дай мне влюбиться в тебя, – хотелось ей сказать. – Я живу в Сиднее, ты в Нью-Йорке. Пожалуйста, не окажись лучшим мужчиной на свете». Наверное, во всем виноват Париж. Она подпала под чары города, превратившиеся в своего рода клише, и соблазнилась воскресной интрижкой без секса. – Буду в кафе через полчаса, – сказала она. Фабьен закончила паковать чемодан и направилась вверх по рю де Сентонж. Уилл ждал ее на пешеходной дорожке. Фабьен махнула рукой, и он избавил ее от проблемы выбора приветствия – просто наклонился и нежно поцеловал. Как ни велико было искушение растянуть удовольствие, Фабьен понимала, что они мешают снующим с полными подносами официантам, и оторвалась от Уилла. – М-м-м… Думаю, придется остановиться, иначе нас выгонят за создание препятствий движению. – Досадно. – Он улыбнулся и повел ее внутрь. За кофе он расспросил Фабьен о новой работе, и она призналась, что стремилась к ней с самого окончания университета. – Это самая вкусная должность для австралийского куратора с интересами в области моды. Все равно что получить работу куратора в Метрополитен-музее. В пятницу я приступаю. Наверное, полагается нервничать, но я слишком возбуждена и не чувствую ничего, кроме страстного желания прийти на работу и начать планировать свою первую выставку. А ты ощущал что-нибудь подобное, когда получил должность в Тиффани? Он кивнул: – После того как окончательно согласился. Лисс говорила правду: мне потребовалась почти неделя на раздумья – боялся напортачить. Но как только принял решение, все страхи улетучились. Жан Шлюмберже всегда был для меня вдохновителем; иметь возможность видеть все его работы в архивах и стать дизайнером у Тиффани, как он, – это что-то невероятное. – Ведущий дизайнер Тиффани – это вам не комар чихнул, – пошутила Фабьен. Как Уилл говорит о себе, словно он всего лишь рядовой дизайнер, один из многих! – Ведь создание ювелирных изделий похоже на конструирование модной одежды? Начинаешь с наброска, а потом движешься дальше? – Да, процесс во многом аналогичен. У тебя есть идея для темы коллекции, ты рисуешь эскизы изделий, заказываешь их и смотришь. Одни удались, другие нет. Несколько стадий проб и ошибок – и коллекция готова. – Как все просто! – передразнила она. – Ты тоже хорошо рисуешь? Я имею в виду модели одежды. – Уилл подозвал официанта, чтобы заказать еще эспрессо себе и Фабьен. – А как же. Меня отец научил. Он был очень талантлив, бабушка планировала передать ему бизнес. С детства жил в мире модной индустрии, и потому у него особое чутье. – И что же случилось? – Он влюбился. – Фабьен поведала историю в том виде, в котором ее обычно рассказывал отец и от которой слушатели хватались за голову. – Поехал в Австралию на летние каникулы – за вдохновением. Как раз после того как создал свою коллекцию для «Стеллы» и она стала сенсацией. Знаковый момент в моде! В прессе писали, с таким потенциалом он может затмить Эстеллу. Однако в Австралии на одной из вечеринок он познакомился с мамой, врачом-онкологом. Она как раз открыла клинику, специализирующуюся на женских болезнях. Не могло быть и речи о том, чтобы все бросить и переехать в Нью-Йорк, ведь от нее зависели жизни многих женщин. И тогда папа поставил крест на своей карьере ради жены. Тогда ведь не было интернета и возможности работать, находясь на другом континенте. Так что занять его нишу придется мне, компенсировать утраченные возможности. Хотя, пожалуй, проще не пытаться. – А ведь для твоего отца это был поступок. Фабьен предпочла не искать в его словах намека, не приписывать Уиллу тайных мыслей о подвохах, которые таят в себе отношения на расстоянии, и последующих неизбежных жертвах. – Отец всегда говорил, что если ты не можешь пожертвовать всем ради любимого человека, то это не любовь, а обычное пламя, не стоящее даже свечи. – «И всякий раз, произнося эти слова, он смотрел на бабушку, а та отворачивалась, чтобы скрыть слезы, и раньше я думала, дело в том, что он уехал так далеко от нее, но вот теперь не уверена», – подумала Фабьен. Однако решила промолчать. – У твоего отца поэтичная натура. – Он был законченным романтиком. Мне его не хватает, – невольно вырвалось у нее. Голос слегка дрогнул. – С ним что-то случилось? – Уилл взял ее руку. – Умер месяц назад. Инсульт. И с той минуты все воспринимается по-другому. – Я тебя понимаю, – ответил он. Еще бы. И в его жизни все изменилось в тот день, когда сестре поставили смертельный диагноз. Перспектива скорой смерти все меняет, отбрасывает стандартные правила поведения и вежливости, превращает радостные мгновения в драгоценные сувениры и заставляет будущее, некогда принимаемое как данность, казаться чем-то исключительным. В утреннем воздухе послышался звон церковных колоколов, возвещающих начало нового часа. Фабьен спохватилась, что была так поглощена разговором, что не заметила, как пролетело время. Она ничего вокруг себя не видела, не взглянула на попивающих кофе парижан и не рассмотрела стильный декор. Уилл Огилви всецело завладел ее вниманием. – Мне пора, – с неохотой проговорила Фабьен и, порывшись в сумочке, достала визитку. – Мой телефон у тебя есть, а это имейл. Если писать по электронной почте, Нью-Йорк и Сидней не так уж и далеко друг от друга, – беспечно добавила она, словно расстояние было пустяком. Фабьен желала таким образом подчеркнуть, что не ожидает широких жестов, подобных тому, что совершил ее отец. Эпоха опрометчивых поступков закончилась. – А вот мой адрес. – Уилл тоже протянул ей визитку. – Я рад, что ты дважды споткнулась об меня. – Он улыбнулся и встал. – Формально я споткнулась о тебя один раз. А во второй извинилась, прежде чем протиснуться мимо. – «Как легко и просто», – подумала Фабьен. И все действительно прошло легко и просто. Пока они не вышли на тротуар, пока не подъехало такси. А потом Уилл положил ее чемодан в багажник, и она сказала: – Наверное, я должна еще раз поцеловать тебя перед отъездом. Она шагнула в его объятия, коснулась губ… Ну почему поцелуй вышел таким неистовым, почему мышцы спины Уилла настолько твердые и приятные на ощупь, а его тело так крепко прижимается к телу Фабьен, что она готова раствориться в нем навсегда? – Фабьен, – простонал в конце концов Уилл, – мы должны прекратить это, иначе я готов на все, чтобы уговорить тебя остаться еще на одну ночь, и тогда ты опоздаешь на самолет. Его взгляда было больше чем достаточно, чтобы догадаться, как именно он хотел бы провести ту самую «еще одну ночь». Фабьен скрепя сердце отстранилась. Она не может задержаться здесь, как бы ни хотелось. На Манхэттене у нее будет шесть часов, и она собиралась использовать их, чтобы задать бабушке несколько вопросов, а потом успеть на последний рейс до Сиднея и вовремя приступить к новой работе. – Спасибо за чудесный уик-энд. – Она села в такси и поспешно захлопнула дверцу, пока искушение не взяло верх над рассудком. По пути в аэропорт Фабьен увидела, что Уилл прислал ей приглашение в друзья в «Фейсбуке»[39], и тут же приняла его. В следующие десять минут она пролистала его профиль и рассмотрела немногочисленные фото. Затем пришло сообщение от Мелиссы: «Уилл только что вернулся. Выглядит как кот, который съел канарейку. Как я поняла, вы с ним поладили? Рада за вас. Давно он так не улыбался. Я украла твой номер из списка контактов у него в телефоне, и теперь мы можем быть на связи. Надеюсь, ты не против. Целую». Фабьен напечатала в ответ: «Конечно, не против. На связи. Я так рада, что познакомилась с вами обоими. Целую». Следом написал Уилл: «Я уже соскучился». «Я тоже, – немедленно ответила она. – Я тоже». В кои-то веки рейс не задержали; сразу после прилета в Нью-Йорк и прохождения досмотра Фабьен схватила такси и помчалась к бабушке в Грамерси-парк. Она отперла дверь и ввалилась внутрь, прислушиваясь. Ни движения, ни звука; бабушка наверняка в постели. Фабьен поспешила наверх. Сиделка помогала Эстелле приподняться, подкладывая подушки под спину. Фабьен поцеловала бабушку в обе щеки. Истонченная кожа Эстеллы напоминала сморщенную прозрачную сетку, неспособную больше противостоять жизненным невзгодам. «Неужели и ты умрешь?» – внезапно подумала Фабьен, впервые по-настоящему испытав потрясение при виде хрупкости Бабули. Конечно, она знала, что бабушка очень стара и в свои девяносто семь лет не может ходить, вынуждена передвигаться в инвалидном кресле и редко покидает дом – разве что Фабьен или сиделка вывезут ее покатать по посыпанным гравием дорожкам в Грамерси-парке. Однако как-то слишком внезапно выяснилось, что ее жизнь подходит к концу; до сих пор Фабьен всегда воспринимала бабушку как бессмертную. Возможно, не стоит приставать с расспросами, позволить сохранить тайну, скрытую в свидетельстве о рождении отца? Нет, Фабьен не сможет так поступить. После смерти Ксандера Эстелла осталась последним связующим звеном между прошлым и будущим, и если Фабьен не расспросит ее сейчас, потом будет поздно. – Кажется, Париж пошел тебе на пользу, – произнесла Эстелла, взглянув на Фабьен так, что заставила покраснеть. – Что там случилось? Ты выглядишь… Фабьен взяла скрюченную бабушкину руку, погладила пальцы и провела по венам, которые вспучивались над кожей, как мотки фиолетовой шерсти. – Я встретила одного человека. Эстелла приподняла подбородок внучки. Губы Фабьен растянулись в улыбке, которую она не смогла спрятать, а к щекам прилила кровь. Она попыталась опустить глаза и увильнуть от взгляда Бабули. – Похоже, мужчина что надо! – сказала Эстелла. – Да, мужчина был замечательный. – Был? Или есть? – Он живет в Нью-Йорке. Нам суждено разве что переписываться по электронной почте или флиртовать в мессенджере. Эстелла хмыкнула: – Ох уж эти ваши мессенджеры! Вот все думаю – как я только без них жила и любила? Ты уверена, что сможешь увидеться с ним снова? – Через год, когда буду в Нью-Йорке. Это не отношения. Кроме того, мы толком не обсуждали эту тему. – Вы, молодые, никогда не говорите о самом главном, – проворчала Эстелла. – Каждый усиленно старается оградить себя от проблем, лишь бы устроиться получше. Я порой думаю, вас надо отправить лет на семьдесят назад, чтобы посмотрели, как мы жили раньше, когда не имели других способов общаться, кроме как лицом к лицу. В то время смелость приберегали для самых важных вещей, просто так не болтали о своих чувствах. Вам бы такой опыт пошел на пользу. «Наверное, ты права», – подумала Фабьен и открыла сумочку. Достав из нее свидетельство о рождении отца, она развернула его и протянула Эстелле. – Что это? – Эстелла нащупала очки и вгляделась в документ. Фабьен ткнула пальцем в строку, где было указано имя матери Ксандера. И это была не Эстелла Биссетт. Точно так же и дедушка Фабьен не был записан отцом Ксандера. – Кто такие Алекс Монтроуз и Лена Тоу? Часть 3