Чтобы чем-нибудь занять себя, она днем работала в «Студии Андре», а вечерами шла к Сэму, где рисовала эскизы и шила, задавшись целью подготовить достаточно вещей к весеннему показу. Сэм делал выкройки, а Джейни примеряла модели. Морозным январским вечером, пока Сэм раскраивал ткань по разработанным за последнюю неделю эскизам, Эстелла выложила на кухонный стол сумку продуктов и взялась печь шоколадный бисквит, заняв единственную горелку и маленькую духовку. Она знала, что если не займется делом, то будет стоять у Сэма над душой, а он от этого становится злым как черт. Печь бисквиты ее научила мама, и Эстелле они давали чувство комфорта, как никакая другая пища. Пусть запах выпечки разнесется по квартире и напомнит зимние вечера в Париже, когда они с мамой сидели у камина, ели бисквиты и пили кофе. И были счастливы. Хорошо, что пока еще есть способ удерживать в памяти эти мгновения. Звонок в дверь раздался, когда Эстелла растапливала шоколад. На пороге стояла сияющая Джейни. – У меня всего час времени. Встречаюсь с Нейтом в «Клубе 21»[45]. – Такая фраза нуждается в уточнении, – поддразнила подругу Эстелла. Она подскребла пальцем остатки теста в миске и облизала его. – С Нейтом. Мы с ним познакомились в Грамерси-парке, – объяснила Джейни. – Познакомились? Иными словами, поцеловались? – вмешался Сэм. – Что-то мне кажется, на той вечеринке было много подобных «знакомств». Джейни уперла руки в бока: – Нет у меня времени для просто знакомств. Мне в этом году стукнет двадцать четыре, я уже старая. Нужно брать быка за рога. Эстелла покачала головой: – Джейни, твоя красота не увянет как минимум в ближайшие сто лет. – Если так, – улыбнулась Джейни, – то подыщи, что мне надеть. На днях видела, как ты сметывала одну серебристую вещичку. Серебристый цвет великолепно сочетается с моими волосами. – Сочетается, – кивнула Эстелла, – вот только платье пока еще не готово. – Тогда быстро за дело! – С тобой шутки плохи, – притворно заворчала Эстелла, ставя бисквит в духовку и усаживаясь за швейную машинку. – Будет у тебя свое ателье, – сказал Сэм, – назначишь Джейни заведующей. Она собьет форс с любой уроженки Дикого Запада. – Подумаешь, Дикого Запада! – фыркнула Джейни. – Да я любого австралийца построю, а это о чем-то говорит! Джейни принялась болтать, развлекая друзей забавными историями о Нейте – парень выполняет какую-то работу в банке, присылает ей цветы, и вообще на нем крупными буквами написано «попался». Наконец Эстелла встала и вручила подруге платье. – Вот твоя удочка. Надеюсь, рыба того сто́ит. Джейни поцеловала ее в обе щеки. – Нейт сто́ит как минимум бесплатного ужина в «Клубе 21». И еще я попросила его привести с собой друга. Для тебя. Так что иди одевайся. – У меня много работы. И вообще я сама могу заарканить себе кавалера. – Ты серьезно? – Джейни приподняла бровь. – И где они, твои кавалеры? Под кроватью прячутся? – Она бесцеремонно сбросила платье-рубашку. Одеваться и раздеваться в присутствии других людей настолько вошло у нее в привычку, что Джейни меньше всего волновало, кто стоит рядом. Сэм, как всегда, деликатно отвернулся. – Она предпочитает, чтобы на нее смотрели, – подколола его Эстелла. Сэм рассмеялся. – Иди одевайся сама, – приказала Джейни. – Нам пора на свидание. Эстелла поняла, что спорить бессмысленно. Однако можно попытаться обговорить условия. – Я иду. Но только до десяти. Нужно сегодня вечером еще поработать. – А может, тебе в десять и не захочется уходить. Переодеваясь, Эстелла подумала, что подруга, возможно, права. Вдруг ее таинственный партнер окажется очень даже ничего и она с радостью встретится с ним снова? Пока она причесывалась, Джейни извлекла из сумки номер Women’s Wear Daily[46]. – Видела? – Она ткнула пальцем в фото «платья для кухни и ужина» авторства Клэр Маккарделл. Модель была укомплектована прихваткой для горячего. – Надеюсь, это юмор, – скривилась Эстелла. – Хотя идея понятна. В этом платье можно с работы отправиться прямиком на кухню, а оттуда куда-нибудь поужинать. Вот только что ж она не прицепила… к примеру… э-э… – Коробку с ластиками? – подсказала Джейни. Эстелла сложилась пополам от смеха. – Ты неисправима! Но да, мою мысль ты уловила. Хотя я думала о чем-то типа пишущей машинки. Все женщины в «Барбизоне» художницы, музыканты, актрисы, секретарши. Не только кухарки. – Пишущая машинка – не так смешно, – ухмыльнулась Джейни. Они взяли такси до «Клуба 21». Эдди, предназначенный Эстелле партнер, заявил: – Да ты красотка! У Эстеллы упало сердце. А кавалер принялся развлекать ее бейсбольными терминами, ведь теперь, когда Эстелла больше не француженка, ей просто необходимо знать правила игры! – Я останусь француженкой навсегда, – сухо возразила Эстелла. Впрочем, она понятия не имела, что значит быть француженкой сейчас, когда каждый парижский отель, каждый памятник и каждое общественное здание увешаны свастикой. Чтобы не думать о Франции, она взялась изучать Нейта. Добрый малый, идеальный кавалер! Хотя не сказать чтобы он работал оценщиком в отделе красоты, как она полагала раньше, однако для него Джейни явно тоже «красотка». Нейт с энтузиазмом присоединился к разговору о бейсболе, но все же был достаточно воспитан, чтобы время от времени как бы случайно поглядывать на Джейни и доливать ей вина или спрашивать, нравится ли девушке еда – которую заказал лично он, – не мерзнет ли она и не желает ли вместо вина шампанского; а еще упомянуть, что таких отличных омаров ему еще не доводилось пробовать. Ну да, хотелось прервать его Эстелле, а то до вашего появления мы слишком скучно жили! Не могли сами заказать шампанское, не могли позаботиться о себе в холода, не могли без вас омаров выбрать. Однако Джейни, казалось, устраивало все. Она с улыбкой донимала Нейта расспросами о янки, кем бы они ни были. Эстелла, понимая, что вот-вот скатится к придиркам, с извинениями удалилась в дамскую комнату, где надеялась вновь обрести чувство юмора. Джейни увязалась за ней. Удалившись за пределы слышимости, Эстелла холодно заметила: – Не знала, что ты так интересуешься бейсболом. – Плевать мне на бейсбол, – прощебетала Джейни, подкрашивая губы. – Просто мужчины любят, когда им задают вопросы. Тогда они чувствуют свою значительность. Это делает их счастливыми. – Он-то хоть раз расспросил тебя о чем-нибудь? – С какой радости? – пожала плечами Джейни. – Я надеваю платье, дефилирую по подиуму, снимаю платье, надеваю другое. – Она закрыла тюбик с помадой. – Ты и в сорок лет сможешь конструировать одежду. А мое достояние – это лицо. В сорок лет мне никто за него не заплатит. – Джейни направилась к двери. Эстелла ухватила ее за плечо: – Прости. Ты права. Ты можешь продолжать в том же духе. А я лучше вернусь к Сэму и поработаю. В этом мое счастье, а не в Эдди. Ты согласна? Джейни обняла ее: – Ну конечно! Кстати, Эдди пялится на ножки девушки за соседним столиком. Он явно не твой типаж. – Спасибо! – рассмеялась Эстелла. – Мои ноги не котируются, зато эго осталось невредимым. До завтра! Она вернулась к Сэму, и тот начал расспрашивать ее о свидании. Эстелла в ответ отрезала кусок шоколадного бисквита, закатила глаза и произнесла: – Если я еще хоть раз в жизни услышу слово «бейсбол»… Она сбросила платье и надела черные вискозные брюки, которые сшила в память о беженках, устало плетущихся по дорогам Франции. Неделю назад администраторша из «Барбизона» в очередной раз сделала Эстелле замечание. – В местах общего пользования отеля «Барбизон» женщины не носят брюки, – заявила она, поймав Эстеллу в фойе. – Тогда я пошла на улицу, – ответила Эстелла и с ухмылкой ретировалась, за что и заработала выговор. Поэтому она оставила брюки у Сэма, понимая, что не может позволить себе лишиться дешевого жилья. Она погрузилась в молчание, время от времени вскакивая от кухонного стола, чтобы посмотреть, как Сэму порой приходится слегка переделывать модель, чтобы раскроить ткань более экономно, и как ее наброски воплощаются в жизнь на деревянном манекене. – Если мы скроим это по косой линии, – показывал Сэм на одну из моделей, – то платье можно будет надевать через голову, и ты сэкономишь время и деньги на застежках. – Или: – Если чуть изменить покрой юбки, я выкрою не по косой, тогда юбка будет висеть ровно, но сохранит полноту, и ты сэкономишь на количестве деталей. Они засиделись за полночь, пока Сэм не начал зевать и Эстелла не отправила его поспать. – Оставайся сколько хочешь, – пробормотал он, упал на кровать и мгновенно отключился. Эстелла решила закончить последнее платье, доехать на метро до «Барбизона», войти через служебный вход, чтобы не попасться за нарушение распорядка, и самой поспать пару часиков. Она включила радиоприемник на небольшую громкость – как раз в это время передавали выступление Шарля де Голля из Англии. Он снова призывал народ Франции бороться, делать все возможное, чтобы сопротивляться немцам, и никогда не сдаваться. Слушая его речь, Эстелла особенно сильно ощущала расстояние между собой и мамой, между собой и родиной. Она способна только сидеть здесь, надеяться и молиться, не в состоянии заняться чем-то кроме шитья. А что делает сейчас мама? Тоже слушает де Голля, тайно, по спрятанному где-нибудь в квартире радиоприемнику? Думает ли она об Эстелле? Что она думает о Лене – если вообще о ней думает? А знает ли мама о Лене? Знает. Как же иначе? Раздался негромкий стук в дверь. Она покосилась на Сэма, однако тот и не пошевелился. Наверное, Джейни. На свидании что-то пошло не так, и она вернулась. Эстелла на цыпочках подкралась к двери и открыла ее, прижав палец к губам, чтобы предупредить подругу – Сэм спит. Вот только это была не Джейни. На пороге стоял Алекс.