Алекс лежал и кипел от досады. Он злился на Питера за то, что тот пустил Эстеллу в комнату, злился на Эстеллу, а больше всего злился на самого себя. За то, что всю жизнь не позволял себе никаких слабостей, и вот теперь чертово тело выкидывает такое, с чем он не в силах совладать. Он считал себя везунчиком, всегда упорно настаивал на работе в тылу, сопряженной с физическим риском, и долгое время обходилось без серьезных неприятностей. Однако в прошлом году, когда Алекс уже решил было, что восстановился после прыжка с неисправным парашютом и слишком быстрой встречи с землей, обнаружились последствия в виде вертиго, которое он не мог ни держать под контролем, ни предсказывать. Вот и оставалось лежать на спине и смотреть сквозь полуприкрытые веки, как Эстелла возится с водой и кофе. Увидев, как Эстелла входит в комнату, Алекс попытался сесть. Это оказалось огромной ошибкой. Пол встал на дыбы и ударил его в лицо. Нахлынула рвота, и Алекса стошнило в тазик прямо на глазах у Эстеллы. А он был не в состоянии даже вынести тазик в ванную и сполоснуть. Пришлось смотреть, как тазик выносит Эстелла, и Алекс весь скорчился от досады, так что у него не хватило сил попросить ее не делать этого; попросить – нет, потребовать! – чтобы она ушла. – Мне не нужна сиделка, – прохрипел Алекс, едва к нему вернулась способность разговаривать. – Я заметила, – с сарказмом произнесла она. – Я не нуждаюсь в тебе, – настойчиво повторил он. Хотя, разумеется, это было неправдой. – Знаю. Но, кроме меня, у тебя никого нет. – Эстелла села на банкетку у рояля и сложила руки. Алекс старался не отключаться, однако это отнимало много энергии, и вскоре он забылся. А чуть позже проснулся и обнаружил Эстеллу склонившейся над ним со стаканом воды наготове. Он приподнял голову чуть выше, только чтобы попить, и от этого малейшего движения его едва не вырвало снова. Пока Алекс боролся с приступом тошноты, Эстелла положила ему на лоб прохладное полотенце. Он с благодарностью ощутил прикосновение влажной ткани к липкой от пота коже, и в конце концов рвотные позывы закончились. Лежать в постели без движения и молчать было непросто. В голову лезли разные мысли. Алекс думал о Лене, об Эстелле и о том, что случилось. О том, что гибель Лены стала результатом его ошибки. О том, что он нарушил данный себе зарок никогда не следовать зову сердца. Он-то решил, что надежно спрятался под маской циника, оградил себя случайными интрижками с доступными женщинами и всегда оставлял их после первого же свидания, потому что это был единственный способ не допустить кого-то другого к руинам, которыми Алекс называл свою жизнь. Впервые Алекс послушался своего сердца в пятнадцать лет, когда предпринял глупую и опасную попытку вытащить мать из Гонконга без ведома отца. Однако отец раскрыл уловку – ему донес о планах сына человек, которому тот доверился, – и Алекса с мамой насильно вернули домой. Отец избил Алекса до полусмерти – он всегда работал аккуратно, чтобы не убить совсем. Алекс больше недели пролежал в больнице, весь переломанный. А вот мама… Вспоминать о ней было невыносимо. Она едва не умерла от побоев, а отец рассказывал всем, будто на улице на них напали какие-то отморозки – в Гонконге это обычная история. Мама провела в больнице месяц. После того Алекс задумал убить отца. Однако отец предусмотрел и это. Он заявил: – Если ты меня убьешь, твоя мать тоже умрет. Я оставил инструкции друзьям. Если со мной что-то случится, она умрет медленной и мучительной смертью. И Алексу пришлось смириться с тем, что отец будет жить – в обмен на жизнь мамы. Он делал все, что ему велели, и никогда больше не позволял сердцу взять верх над разумом – цена оказалась слишком высока и едва не стоила маме жизни. Точно так же, как и ценой вчерашнего фиаско стала жизнь Лены. Наверное, он ругался вслух, и тогда чья-то рука – конечно же, Эстеллы! – легко коснулась его руки и ласковый голос произнес: – Алекс, тебе что-то приснилось. Он покачал головой, забыв, что любое движение равносильно катанию на безжалостной и бесконечной карусели. Затем морщился и глубоко вдыхал, молясь, чтобы его снова не стошнило на глазах у Эстеллы. Тогда он сохранит хотя бы остатки достоинства. – Выпей воды, – сказала Эстелла. – Вот. – Она снова приложила к его лбу полотенце, такое прохладное, что он понял, насколько сильно вспотел, а еще ему что-то грезилось. Наверняка во сне наговорил такого, чего ей не стоило слышать. Когда Алекс приподнял голову, комната вновь бешено завертелась, однако на этот раз успокоилась быстрее. – Спасибо, – сказал он, сообразив, что нужно хотя бы поблагодарить Эстеллу, несмотря на то что собирался выгнать ее. И тут она сделала то, что они оба хотели и одновременно не хотели. Она обошла вокруг кровати и села на нее по другую сторону, прислонившись к стене – приличия соблюдены, однако все же рядом. – Думаю, теперь ты можешь оставить меня одного. – Алекс пытался просить вежливо, а не требовать, как раньше. – Мне лучше. – Ага. На тебя посмотреть, так ты готов одной рукой перебросить меня с одного конца Франции на другой. – Почему только Франции? – возразил он более слабым голосом, чем хотелось бы. Может, этот каламбур убедит Эстеллу в том, что ему действительно лучше, хотя это было не так. – Я готов перегнать один из этих кораблей через Атлантику. – Ты умеешь летать? – фыркнула она. – Да. – Есть что-нибудь, чего ты не умеешь? Она спросила не всерьез, однако Алекс подумал: да ведь есть длинный список того, чего он не умеет. Он не может воскресить Лену. И не смог наладить ее жизнь в том смысле, в котором хотел – в качестве жалкого оправдания за то, что не сумел сделать счастливой маму в последние годы ее жизни. А еще не может протянуть руку и коснуться Эстеллы – не потому, что вертиго не позволяет, а потому, что это действие представляется самым опасным. – Хочешь поговорить со мной о Лене? – Пожалуй, сейчас я только на разговоры и способен, – признался Алекс. Эстелла наклонилась и поправила ему подушку. Алекс сообразил, что он лежит без рубашки, однако стоило чуть приподняться, как комната дала крен. Надо бы попросить подать рубашку, вот только сам он не в состоянии надеть ее, а принять помощь Эстеллы никак невозможно. Наверное, надо спросить: «Что ты хочешь узнать о ней?» Однако нельзя, чтобы после Лены осталась лишь серия вопросов и ответов! – Мы с Леной познакомились на вечеринке в июле сорокового года. Я получил неделю отпуска, а отпуск я обычно провожу в Нью-Йорке. Мы попали на костюмированный бал, и я обратил внимание на ее волосы. Расспросил одного знакомого. Он посмеялся надо мной, удивленный тем, что я не встречал ее раньше. Что означало: она пользовалась дурной славой. Девушку приглашали на лучшие вечеринки ради развлечения, зная о ее доступности. – Алекс поморщился. – Извини, мне следовало выразиться более цензурно. Эстелла покачала головой: – Говори уж как есть. Я сразу пойму, если услышу неправду; у тебя привычка почесывать левый мизинец, когда ты лжешь. Алекс рассмеялся и тут же побледнел – даже такое действие было для него слишком тяжелым. – Не знал. Теперь буду следить за собой. – Продолжай, – попросила Эстелла и вытянулась на постели, опустив голову на подушку и сложив руки на животе. – У Лены была дурная репутация… почти как у меня, – сознался Алекс. – Я пригласил ее на танец, потому что мне казалось, я уже видел ее однажды. Мы танцевали, однако толком не поговорили. А в конце она поцеловала меня. И… – Он понял, что положил правую руку на ладонь левой и собрался почесать мизинец. – Ты переспал с ней, – закончила вместо него Эстелла. – Эту часть можешь опустить. – Спасибо, – скривился Алекс. Затем помедлил и продолжил: – Все оказалось не так, как я предполагал. Она была… холодной. Воспринимала секс на уровне разума, не больше. – Потому что именно такое восприятие обычно и для тебя. – Эстелла опять сама восполнила пробелы; Алекс не знал, как объяснить ей. – Повторяю, детали мне не нужны. Как объяснить, чтобы Эстелла поняла, и при том не вообразила, что он бравирует своим сексуальным мастерством? – Я просто хотел сказать, что проникся сочувствием; она считала себя опустошенной, неспособной радоваться жизни. Она переспала со мной, чтобы забыться. Однако мне ее волосы напомнили об одной очаровательной женщине, которая ворвалась в театр Пале-Рояль с такой дерзостью, словно полжизни работала в разведке и которая так лихо передала мне документы, как не сумел бы ни один из моих соратников. Он замолчал. И так уже сказал слишком много. – Ведь не может быть, чтобы ты танцевал с Леной, потому что принял ее за меня? – медленно спросила Эстелла. – Наверняка у тебя по всему миру в каждом порту есть женщина; не верю, будто я тебя настолько впечатлила. Именно что впечатлила. Вместо этого Алекс продолжил: – После той первой ночи я понял, что это не ты; женщина в театре была полна жизни, она не могла настолько внезапно сломаться и стать такой, как Лена. Эстелла зажмурилась: – Лена почти созналась, что Гарри насиловал ее. – Неоднократно. Ты читала мемуары Эвелин. Он садист. Он две недели держал Эвелин под замком и тоже насиловал. – Я все думаю, что, если бы Лена росла с моей мамой, ничего подобного с ней бы не случилось. Мне повезло. Это я должна была позволить ей выпрыгнуть в окно первой. Я должна была дать ей шанс жить. Как она мне сразу после рождения. – Ты не несешь ответственности за тот выбор. – А ты? Разве не ты лежишь здесь и проклинаешь себя за все? Разве не ты винишь себя? Алекс промолчал. Ответить искренне было выше его сил. – Я уверена в одном: сама Лена ни в чем не виновата, – тихо произнесла Эстелла. Ее голос надломился. Алекс не мог ей помочь; он взял ее ладонь в свою, очень нежно, так что Эстелла могла бы при желании легко вырваться, однако она позволила ему удерживать руку, и для него было почти невыносимо касаться ее кожи. Он лежал с закрытыми глазами, благодаря свою болезнь за то, что на нее можно списать свою неспособность говорить. – Мы с Леной не любовники, – неожиданно сказал он. Пришло время Эстелле узнать об этом. – После той единственной ночи мы больше не были вместе. Однако я о ней заботился; на это никто другой не решался. Так мы стали друг для друга прикрытием – весьма странным. Когда я бывал на Манхэттене, мы вместе посещали вечеринки, потому что обоим не хотелось… – Не хотелось возвращаться домой со случайными спутниками. Алекс намеренно оборвал фразу. – Я хотел, чтобы она чувствовала себя комфортно хоть в какой-то степени. То, чего я так и не смог дать маме. Знаю, это я настоял на твоем знакомстве с Леной, однако я полагал, что если кто-то и может сделать ее счастливой, так это ты. С моей стороны глупо было даже думать, что свести вас друг с другом своего рода искупление вины перед моей матерью. – Не знала, – тихо проговорила Эстелла. – Я считала тебя и ее… парой. – Мы не стали парой. – Потому что тогда не Лена влетела в театр и ошеломила его, не с ней рядом у него перехватывало дыхание. Это Эстелла выросла в любви, а не в ненависти; он видел свидетельства тому в квартире ее матери, бедной в материальном плане, где все напоминало об Эстелле, все подтверждало, насколько Жанна обожает дочь. Алекс чуть подвинулся на постели, надеясь сменить тему разговора, и ему это удалось. Правда, разговор повернул не в том направлении. Медальон с тремя ведьмами на метле, который Алекс носил на серебряной цепочке, отразил пламя свечи и искоркой вспыхнул в темноте. – Что это? – спросила Эстелла и, протянув руку, коснулась медальона. Ее пальцы скользнули по груди Алекса. Ощущение было настолько острым, что он ничего не мог с собой поделать, разве что перестать дышать. Когда наконец Алекс нашел силы говорить, он ответил: – Три ведьмы. Редьярд Киплинг, «Путь в Аэндор». Знаешь такое стихотворение? Эстелла покачала головой. Алекс продекламировал: О, путь в Аэндор древнейший из всех И самый безумный путь. Ведет он к логову Ведьмы тех, Кто скорби изведал суть. С времен, когда правил Саул, до сих пор Их путь неизменно ведет в Аэндор[63]. – Это история о ведьме, которая предсказывает будущее, – продолжил Алекс, – а еще покровительствует людям, которых подстерегает опасность. Есть книга «Путь в Аэндор» – история одного из самых знаменитых побегов из лагеря в Мировую войну[64]. Так что теперь ведьмы – символ моего подразделения. Они хранят нас. Эстелла ничего не ответила, только перевернула медальон лицом к груди Алекса, снова коснувшись кожи. – Рада, что у тебя есть вещь, которая хранит тебя. Некоторое время они молчали. Алекс очень устал – это всегда служило признаком того, что голова скоро придет в норму. Он чувствовал, как уплывает в сон, и перед самой отключкой в мозгу промелькнула мысль: если он умрет прямо сейчас, то умрет как никогда счастливым, потому что рядом лежит такая удивительная женщина, как Эстелла.