Понять надо. Алли посещают дикие и страшные мысли. Татьяна во внезапном приступе паранойи уверилась, что Рокси перебежала в Северную Молдову, и каждый новый поворот военных действий трактует как доказательство того, что Рокси ее предала, – даже сдала врагу “блеск”. Татьяна становится непредсказуемой. Временами вроде бы доверяет Матери Еве как никому – вплоть до того, что подписала указ, мол, Матерь Ева станет де-факто руководительницей страны, если она, Татьяна, окажется не в состоянии. Но с ней приключаются бурные припадки ярости, когда она руками и током лупит сотрудников, всех подряд обвиняя в том, что работают против нее. Отдает противоречивые и абсурдные приказы генералам и офицерам. Идут бои. Какие-то отряды мстительниц сжигают деревни, где укрываются гендерные предательницы и мужчины, совершившие дурное. Иногда деревни отбиваются. По стране растекается война – не объявленная одним днем, не между четко определенными врагами, а война сродни кори: сначала одна папула, потом две, потом три. Война всех против всех. Алли скучает по Рокси. Прежде не догадывалась, что Рокси отыскала щелочку у нее в сердце. Алли от этого страшно. Ей и в голову никогда не приходило заводить подругу. Подруга – предмет, в котором Алли особо не нуждалась, нехватки не чувствовала, пока этот предмет вовсе не пропал. Алли волнуется. Во сне ей видится, как она посылает на поиски добрых вестей сначала ворона, потом белую голубку, но ветер в ответ никаких вестей не приносит. Она бы послала поисковые партии прочесывать леса, если б знала, где искать в радиусе ста миль. Она молится Святой Матери: Умоляю, приведи ее домой, живой и невредимой. Умоляю тебя. Голос отвечает: Ничего обещать не могу. В сердце своем Алли говорит: У Рокси полно врагов. У таких людей – у них всегда полно врагов. Голос отвечает: Думаешь, у тебя их нет? Алли говорит: Что от тебя пользы, а? Голос отвечает: Я всегда с тобой. Но тебя же предупреждали, что дело сложное. Алли говорит: И что единственная защита – прибрать к рукам. Голос отвечает: Тогда ты сама знаешь, что делать. Алли говорит себе самой: А ну хватит. Все, кончай. Она просто человек, как все люди. Все исчезнет, а ты выживешь. Отсеки ее от себя. Закрой этот уголок в сердце, залей кипятком и убей. Она тебе не нужна. Ты будешь жить. Алли страшно. Алли лишилась защиты. Алли знает, что делать. Единственная защита – прибрать к рукам. Как-то ночью Татьяна вызывает ее очень поздно – четвертый час утра уже. Татьяне не спится. Она просыпается среди ночи от кошмаров о мести, о шпионах во дворце, о человеке, что подкрадывается к ней с кинжалом. В такие минуты она зовет Матерь Еву, свою духовную наставницу, и Матерь Ева приходит, и сидит в изножье, и утешительно воркует, пока Татьяна вновь не заснет. Спальня убрана бордовой парчой пополам с тигровыми шкурами. Татьяна спит одна, кто бы ни побывал в ее постели перед сном. Татьяна говорит: – У меня всё отнимут. Алли берет ее за руку, по истрепанным нервам нащупывает дорогу до измученного и беспокойного мозга. Отвечает: – Бог с тобою, и ты превозможешь. Произнося эти слова, она осторожно, безошибочно нажимает вот на эту точку в мозгу и на эту. Почувствовать нельзя. Ток иначе потек через пару-тройку нейронов. Тут чуточку придавить, здесь слегка возбудить. – Да, – говорит Татьяна. – Наверняка. Умница, говорит голос. – Умница, – говорит Алли, и Татьяна кивает, как послушная девочка. Рано или поздно, рассуждает Алли, этому научатся и другие. Может, уже сейчас где-нибудь в далекой глуши некая девушка учится унимать и контролировать отца или брата. Рано или поздно другие поймут, что способность причинять боль – это только начало. Стартовый наркотик, как выразилась бы Рокси. – А теперь послушай меня, – говорит Алли. – Я думаю, ты сейчас хочешь подписать эти документы, правда? Татьяна сонно кивает. – Ты все обдумала, и Церковь действительно должна создавать свои суды и внедрять свои статуты в приграничных районах, согласись? Татьяна берет с тумбочки перо и неровно ставит автограф. Пишет, и глаза у нее уже закрываются. Она падает на подушку. Голос молвит: Долго ты собираешься тянуть резину? В сердце своем Алли отвечает: Если поспешить, американцы заподозрят неладное. Я это задумывала для Рокси. Людей труднее убедить, если я делаю это для себя. Голос говорит: Управлять ею с каждым днем все сложнее. Сама же видишь. Алли отвечает: Это из-за того, что мы делаем. У нее в голове сбивается какая-то химия. Но это ведь не навсегда. Я приберу к рукам страну. И тогда буду под защитой. Даррелл Из-за этой мудацкой ООН поставки пошли по пизде. Даррелл смотрит на вернувшийся фургон. Мешки сброшены в лесу, то есть “блеск” на три лимона фунтов сочится под дождичком в лесную подстилку, что херово само по себе. Да только это не все. За курьерами гнались от границы, они линяли от солдат по лесному бездорожью. Но траекторию-то спалили, так? Если бежишь от границы сюда, примерно ясно, где планируешь оказаться, вариантов не очень много. – Блядь! – кричит Даррелл и пинает колесо. Шрам туго натягивается, пасма сердито гудит. Больно. Он снова кричит: – Блядь! – громче, чем хотел. Дело происходит на складе. Женщины косятся. Некоторые подбредают к фургону – посмотреть, что случилось. Один шофер, подменный, переминается с ноги на ногу и говорит: – Раньше, если надо было скинуть груз, Рокси всегда… – Мне поебать, что Рокси всегда, – орет Даррелл. Зря поторопился. Женщины переглядываются. Он передумывает: – То есть вряд ли она хочет, чтоб мы делали как раньше, понятно? Снова переглядываются. Даррелл старается говорить медленнее, спокойно и властно. Однако нервничает – Рокси-то нет, некому одернуть женщин, если что. Едва узнают, что у него тоже есть пасма, жизнь наладится, но еще не время для новых сюрпризов, а папа говорит, надо помалкивать, хотя бы пока не заживет, до возвращения в Лондон. – Короче, – говорит он. – Заляжем на дно на недельку. Никаких доставок, никаких переходов границы, пусть всё затихнет. Они кивают. Даррелл думает: может, вы тут крысятничаете, откуда мне знать? Неоткуда. Говорите, что сбросили груз в лесу, – а может, для себя припрятали? Ну суки, а? Они его не боятся, вот в чем закавыка. Одна девушка – тормознутая толстуха по имени Ирина – хмурится и надувает губы. Говорит: – А у тебя есть опекунша? Ох, епта, снова-здорово. – Да, Ирина, – отвечает Даррелл. – Моя опекунша – моя сестра Роксанна. Помнишь Роксанну? Руководит производством, владеет фабрикой? – Но… Роксанны же нету. – Она просто в отпуске, – говорит Даррелл. – Она вернется, а я тут пока за производством послежу. Ирина хмурится сильнее, громадный лоб идет бороздами. – Я слушаю новости, – говорит она. – Если опекунша умерла или пропала, надо назначать мужчине новую опекуншу. – Она не умерла, Ирина, она даже не пропала, она просто… ее нет. Уехала, чтобы… у нее кое-какие важные дела, ясно? Рано или поздно вернется, а пока что она велела мне присмотреть за фабрикой. Ирина вертит головой, переваривая новые сведения. Слышно, как щелкает шейная механика. – Но откуда ты знаешь, что делать, – спрашивает Ирина, – если Роксанны нет? – Она мне пишет. Шлет электронные письма и СМС, и если я что-то делаю, значит, она так велела. Я никогда ничего не делал без распоряжений моей сестры. Вы слушаетесь меня – значит, вы слушаетесь ее, все понятно? Ирина хлопает глазами. – Да, – говорит она. – Я не знала. Письма. Хорошо. – Ну и прекрасно… Еще что-нибудь? Ирина таращится. Давай, девка, выкладывай, что там у тебя еще в башке твоей гигантской? – Твой отец, – говорит она.