В те месяцы мало кто обращает внимание на малолетнюю полукровку, без дома и без семьи, прибившуюся к монастырю на Восточном побережье. Она не единственная девочка, которую выбросило на этот берег, и в первую очередь наставление требуется не ей. Сестры рады, что кельи не стоят пустыми, – здание монастыря им велико, построено было почти сто лет назад, когда Господь еще собирал вечных невест Своих полной горстью. Прошло три месяца, и сестры поставили двухэтажные койки, вывесили расписание уроков и воскресной школы, стали поручать девочкам работу по хозяйству в обмен на пищу, и одеяла, и крышу над головой. По всей стране люди потекли приливными волнами, и вернулись старинные обычаи. Девочек вышвыривают на улицу – монахини их подбирают. Алли любит выпытывать, как жилось другим девочкам. Она становится наперсницей, подружкой нескольким, чтобы подстроить свою историю под их. Есть вот Саванна, которая так мощно заехала, говорит, сводному брату по лицу, что у него “наросла паутина, прямо на губах, и на носу, даже в глазах”. Саванна рассказывает свою историю, таращась и упоенно жуя жвачку. Алли вонзает вилку в долго пожившее на свете, а затем потушенное мясо, которым монахини кормят девочек на обед три раза в неделю. Спрашивает: – А теперь что будешь делать? И Саванна отвечает: – Найду врача, пускай он это у меня удалит. Пускай вырежет всё. Тоже подсказка. Есть и другие. Кое над кем молились родители – думали, дочерей обуял демон. Кое-кто подрался с другими девчонками, кое-кто дерется и здесь. Одна сделала так с мальчиком, потому что он попросил, – эта история интересует остальных очень живо. То есть что, мальчикам нравится? То есть что, они сами хотят? Кто-то отыскал интернет-форумы, подтверждающие эту версию. Одна девочка, Виктория, научила свою мать. Мать, которую (говорит Виктория как ни в чем не бывало, точно о погоде речь) отчим Виктории избивал до того жестоко и часто, что у матери не осталось ни одного зуба. Виктория прикосновением пробудила в матери силу и научила пользоваться, а мать вышвырнула Викторию на улицу, обозвала ведьмой. Этот сюжет понятен без всяких интернет-форумов. Все кивают, и кто-то передает Виктории горшок с подливой. Если бы не повсеместный хаос, то какая-нибудь полиция, или социальные службы, или солидные ребята из школьного совета поинтересовались бы, как дела у этих девочек. А так власти просто благодарны, что заботы взял на себя кто-то другой. Алли спрашивают, что приключилось с ней, и она знает, что настоящим именем называться нельзя. Представляется Евой, и голос говорит: Удачно придумала, все-таки первая из женщин; отлично придумала. История у Евы проста и скучна, запоминать нечего. Ева из Огасты, родители отослали ее к родственникам на две недели, она вернулась – а они уехали, куда – она не знает. У нее было два младших брата. Она думает, родители боялись за них, хотя она никогда никому никакого зла не причинила. Остальные кивают и переходят к следующей. Не в том суть, думает Алли, что я сделала, – суть в том, что еще сделаю. А голос поправляет: Суть в том, что еще сделает Ева. И Алли говорит: Да. В монастыре хорошо. Монахини в основном добрые, а женское общество Алли приятно. Мужское, считает она, ничем хорошим себя не зарекомендовало. Девочки хлопочут по хозяйству, но когда дела сделаны, можно купаться в океане и гулять по пляжу, на задах стоят качели, а пение в часовне успокаивает, от него у Алли в голове затихают все голоса. В такие минуты тишины она думает: а вдруг можно остаться навсегда? До конца дней своих прожить в Доме Господнем – больше я ни о чем не прошу. Есть одна монахиня, сестра Мария Игнасия, вот она особенно интересует Алли. У сестры Марии Игнасии тоже темная кожа, у нее бархатистые карие глаза. Сестра Мария Игнасия любит рассказывать про детство Иисуса и про то, что мать его Мария всегда была к нему добра и научила его любить все живое. – Понимаете, – говорит сестра Мария Игнасия девочкам, собравшимся послушать ее перед вечерней, – Господь наш научился любви у женщины. И Мария дружит со всеми детьми. Она сейчас рядом с вами, она привела вас к нашим дверям. Как-то вечером, когда все разошлись, Алли тычется лбом сестре Марии Игнасии в колено и говорит: – Можно я останусь тут на всю жизнь? Сестра Мария Игнасия гладит ее по голове и отвечает: – Ну, тебе для этого придется стать монахиней. А вдруг ты захочешь другого? Мужа и детей, работу. Алли думает: “Вот вечно они так. Никогда не хотят оставить насовсем. Твердят, что любят, но оставить не хотят”. А голос говорит тихо-тихо: Дочь, если хочешь остаться – я могу устроить. Алли отвечает голосу: Ты богоматерь Мария? И голос говорит: Как тебе будет угодно, милая моя. На вкус, знаешь ли, и цвет. Алли говорит: Но меня же никогда не хотят оставить. Остаться никогда нельзя. А голос говорит: Если хочешь остаться, надо тут все прибрать к рукам. Придумай как. И не переживай – придумаешь. Девочки дерутся понарошку, испытывают мастерство друг на друге. В воде, на земле насылают друг на друга легонькие разряды и дрожи. Алли в это время тоже тренируется, но она действует тоньше. Не хочет, чтоб они знали, как она умеет, – помнит то, что прочла про электрических угрей. Спустя долгое время научается посылать крохотные разряды, от которых у девочек дрыгается нога или рука. – Ой! – говорит Саванна, когда у нее подскакивает плечо. – Мурашки напали! – Хм, – говорит Виктория, когда Алли немножко взбалтывает ей мозг, – что-то голова болит. Все как-то… как-то путается. – Епта! – кричит Эбигейл, когда у нее дергается коленка. – От воды ногу, епта, свело. Большой силы тут не требуется, девочкам не больно. Они так и не узнают, что Алли стала как угри в аквариуме – держит голову над самой водой, распахнув глаза, не отводя взгляда. Через несколько месяцев кое-кто заговаривает об уходе из монастыря. Тут до Алли – до Евы, даже наедине с собой она старается звать себя Евой – доходит, что у других тоже могут быть секреты, другие, может, тоже прячутся, ждут, когда схлынет. Одна девочка – все зовут ее Горди, потому что фамилия Гордон – зовет Алли с собой. – Мы в Балтимор, – говорит Горди. – У маминой родни там знакомые, они помогут обустроиться. – Она передергивает плечами. – Пошли с нами за компанию? У Евы завелись друзья – Алли дружба никогда не давалась. Ева добра, и молчалива, и осторожна – Алли была ершиста и сложна. Назад ей не вернуться – да и чего она там не видела? Впрочем, великой охоты на Алли не случится. Она теперь даже выглядит иначе – лицо похудело, вытянулось, сама выросла. Как раз то время, когда дети надевают взрослые лица. Можно пойти на север от Балтимора или в любой другой город в невесть какой глуши, устроиться официанткой. Пройдет три года – и в Джексонвилле ее не опознает никто. Или можно остаться здесь. Когда Горди говорит “Пошли”, Алли понимает, что хочет остаться. Здесь она счастлива, а с ней никогда такого не было. Она подслушивает под дверьми и за углами. Не новая привычка. Ребенок под угрозой должен бдительнее смотреть за взрослыми, чем ребенок, которого холят и лелеют. Так Алли слышит спор монахинь и узнает, что шанса остаться, может, и вовсе не будет. Из-за двери тесной гостиной до нее доносится голос сестры Вероники, у которой лицо как гранитное. – Вы сами-то видели? – говорит сестра Вероника. – В действии видели? – Да все видели, – ворчит аббатиса. – Тогда как можно усомниться? – Сказочки, – говорит сестра Мария Игнасия. – Детские игрушки. У сестры Вероники голос громоподобный, от него вздрагивает дверь, и Алли на шаг пятится. – А Евангелия тебе что – тоже сказочки? А Господь наш тебе кто – лжец? Ты что хочешь сказать – не было никакого демона и Он, изгоняя демонов из людей, в игрушки играл? – Никто ничего подобного не говорит, Вероника. В Евангелиях никто не сомневается. – Вы новости смотрели? Вы видели, на что они способны? Они обладают силой, какую не дано познать мужчинам. Откуда эта сила? Мы все знаем ответ. Господь говорит нам, откуда она. Мы же понимаем. В гостиной повисает тишина. Затем сестра Мария Игнасия тихонько говорит: – Я слышала, это все загрязнение природы. В газете была любопытная статья. Загрязнение атмосферы вызывает определенные мутации в… – Это дьявол. Дьявол ходит по миру и испытывает невинных и виновных, дарует силу проклятым, как испокон веку повелось. – Да нет, – возражает сестра Мария Игнасия. – Я читаю в их лицах добро. Они же дети, мы обязаны о них позаботиться. – Ты бы и в лице самого Сатаны прочла добро, явись он к тебе под дверь с жалостной байкой и пустым брюхом. – Это что – плохо? А если бы Сатана хотел есть? Сестра Вероника испускает смешок, как будто собака гавкает. – Благими намерениями! Благими намерениями вымощена дорога в ад. Аббатиса перебивает гвалт: – Мы уже попросили наставления у епархиального совета. Они молятся. А пока Господь повелел нам терпеть детей. – Юные девочки пробуждают это во взрослых женщинах. Дьявол заполоняет мир, передает проклятие с рук на руки, как Ева передала яблоко Адаму. – Нельзя же взять и выбросить детей на улицу. – Дьявол примет их в лоно свое. – Или они умрут с голоду, – говорит сестра Мария Игнасия. Алли потом размышляет очень долго. Можно уйти. Но ей здесь хорошо. Голос молвит: Ты же слышала, что она сказала. Ева передала яблоко Адаму. Алли думает: Может, и молодец. Может, миру того и надо. Легкой встряски. Новизны. Голос говорит: Умничка. Алли думает: Ты Бог?