– Домой? – он смеется, качая головой, по-видимому, от отвращения. – Почему бы тебе не сказать, чего ты хочешь на самом деле? Просто признай, что собираешься к нему. Я пристально изучаю его взглядом, свет от фар машины освещает одну сторону его лица. Его губы в крови, лицо в красных подтеках в тех местах, куда пришлись удары Чейза. – Ты собралась ехать следом за ним, разве не так? Так. – Дин, мы расстались с тобой прошлым вечером. Какая тебе разница? – Ага, ну, ты могла и соврать мне, – он вытирает открытые губы ладонью и убирает с лица свои черные волосы. – Почему ты не можешь ему сказать, чтобы он отстал? Ты трахаешься со мной, но я знаю, что по ночам ты пробираешься в его комнату и делаешь там что? Ты и с ним тоже трахаешься? Я задумываюсь над тем, когда я стала девушкой, которая скрывается за черной шапочкой и серой толстовкой, разорванной по краям, и которая позволяет, чтобы на нее кричал ее бывший парень. Я не реагирую на то, что Дин матерится, на его обвинения в том, что я все делаю неправильно. Вместо этого я пялюсь на свои руки и серые рукава, которые натягиваю на них. В сером я чувствую себя комфортно. Черный цвет предполагает что-то плохое, белый предсказывает что-то хорошее, но серый, серый это просто цвет между теми двумя, который, так же, как и я сама, никогда не вписывается ни в какие стандарты. Серый – мой цвет, потому что это цвет моей жизни, облаков надо мной. Когда я начала рассматривать свою жизнь как разные оттенки серого? Случилось ли это тогда, когда умерли мои родители? Или это произошло уже позже? Нет, я знаю, когда это началось. Это произошло прошлым летом и стало самой большой ошибкой в моей жизни. Кто-то стучит по окну со стороны Дина и машет ему двадцаткой. – Оставайся в машине, Куинн. Пока Дин общается со своими клиентами, я сижу внутри машины с открытым окном, слушая разговоры собравшихся на лужайке, которые думают, что я их не слышу. Мне нужно было бы выбраться из машины и уйти, но я сижу здесь, поглощенная разговором снаружи. – Вы верите этим двоим? – девушка указывает на Дина, подносит к губам свой стаканчик и делает глоток. – Дину и Бренту? – спрашивает вторая девушка, развернувшись и уставившись на черную «Импалу», в которой сижу я, а Дин стоит, прислонившись к капоту. – Нет, я имею в виду, Дина и Куинн. Они выглядят как-то… Не знаю, странно. В любом случае, что вообще является нормальным? Эти девушки сами-то знают это? Каково определение этого слова? Я думаю, что для каждого оно означает что-то свое. Большинство людей сейчас считают меня кем-то вроде изгоя. Они скажут: «Ох, посмотрите на нее, она несчастный трудный подросток, потому что ее родители погибли в автомобильной аварии». В течение долгого времени я получала особое обращение и экстра внимание. Не то, чего я хотела в тот момент, но мои родственники даже прислали мне экстравагантный подарок на день рождения и сотни баксов в подарок на Рождество, чтобы компенсировать мою потерю. Я не знаю, пытались ли они таким образом подтолкнуть меня к тому, чтобы я жила с ними, а не с Эмери, но спустя некоторое время это прекратилось, и жизнь стала такой, как была раньше, только без родителей. Нам с Эмери удалось сохранить дом, в котором мы росли. Жизни обоих наших родителей были застрахованы, поэтому страховка окупила дом, и деньги были внесены в мой трастовый фонд на колледж. Со своей половины денег Эмери купил рыбацкое судно и начал свой собственный бизнес, поэтому мог заботиться обо мне сам. И тогда со стороны казалось, что все получилось, но в реальности все было совсем не так. Я была в восьмом классе, когда поняла, что, несмотря на веру, что все будет хорошо, я уже никогда не смогу быть такой, какой была до этого происшествия. Сказать, что я испытывала чувство вины из-за того, что выжила, ничего не сказать. Я, как неустойчивый склон холма с потенциальной возможностью схода земли. Я продолжаю наблюдать за группой первокурсниц, подслушивая их через приоткрытое окно. По их хихиканьям становится понятно, что они в восторге, что находятся здесь, в доме у выпускника. Полагаю, что в некотором роде я даже не могу их винить, потому что, будучи первокурсницей, я была точно такой же, как они. Одна из них стоит ближе ко мне, ее хихиканье разносится на весь двор, но никого не привлекает, будто она невидимка. – Если бы вы могли выбрать парня из школы, с которым потеряли бы девственность, – начинает она, резко дернув рукой со стаканом в сторону подруг, – кто бы это был? Они взвизгивают от ее вопроса, каждая из них начинает рассматривать бейсбольных игроков, которые сейчас стоят на газоне, но, похоже, они все склоняются к тому, чтобы выбрать Чейза, так же, как сделала бы я, но его здесь больше нет. Он уехал сразу после драки. Он, наверное, целуется с Тейлор в своем грузовике. Эта картинка в моей голове ранит, отдается болью в груди, будто в ней застрял нож. – Чейз Паркер, – почти все соглашаются с ней, но кто-то называет Джейдена, остальные называют имя Ганнера. – Но Чейз занят, – говорит одна из девушек. – Как бы на самом деле занят. С Ганнером у вас было бы больше шансов. Когда она произносит эти слова, мне становиться так больно, что я делаю глубокий вдох, в надежде, что боль уйдет. – Ты не говорила, что он должен быть доступным, – уточняет другая, а затем вздыхает так, будто говорит о кинозвезде. Для нее Чейз вполне может казаться кинозвездой. Наверняка, именно таким он для нее и выглядит. – Что бы я только ни сделала, чтобы отдать свою девственность Чейзу Паркеру. Не уверена почему, но я улыбаюсь. Может, потому, что я сама сделала это, и до сих пор помню все о той ночи на углу улицы, где мы остановились, запотевшие окна, он, сражающийся с пуговицами на моей рубашке, как он дышал мне в шею. – Ну, если уж у Куинн был такой шанс, то я просто обязана попробовать, – говорит другая девушка, смеясь, будто сказала что-то забавное. Им смешно. Вот она я – девушка, которая в прошлом году пропала с карты социальной жизни и превратилась в цель для шуток всей школы. Полагаю… это забавно. Пока они смеются, Ганнер подходит к машине и стучит в окно, и я опускаю его, так как надеюсь, что он засунет свою голову внутрь, и смогу поднять окно и обезглавить его. – Ты что-то сказала ему? – он говорит низким голосом, не желая, чтобы кто-то его услышал. – Нет, Ганнер. Я бы никогда не причинила ему боль таким образом. У нас была договоренность. Зачем мне это делать? Он пожимает плечами. Мне хочется открыть дверь, а потом прижать ей его руку, чтобы даже не вздумал прикасаться ко мне этой ночью. – Извини. Просто сегодня вечером он вел себя так… странно. Почему тогда они подрались с Дином? – Какого черта я должна это знать? Он встречается с Тейлор Томас, может, поэтому он вел себя так странно сегодня вечером? Ганнер смеется, его плечи слегка трясутся, потому что он думает, что я пошутила. И он продолжает стоять здесь, будто считает, что я должна сказать что-то еще. – Что-то еще? Он хмурится, и я знаю этот взгляд. Такой знакомый. Он смущен. – Ничего. И затем, он уходит. Ганнер не хочет, чтобы Чейз узнал о том, что произошло прошлым летом, преимущественно потому, что для него Чейз – это весь мир. И, конечно же, он не хочет причинять боль своему лучшему другу, рассказав, что однажды ночью, когда его не было в городе, мы напились и переспали. Я тоже не хочу, чтобы Чейз узнал об этом. Несмотря на то, что не помню подробности той чертовой ночи, я не хочу, чтобы Чейз узнал о ней. Как только Ганнер уходит, Дин садится обратно в машину. Мгновенье он смотрит на меня, его губы дергаются, будто он собирается что-то сказать, но в итоге только хмурится. Интересно, он видит, как действует на меня? То, как я подыхаю рядом с ним, когда он хранит молчание, а он каждый раз просто тратит на это еще чуть больше времени? Дело в том, что его это не заботит. Мы оба это знаем. Его никогда не будет волновать это. – Я уезжаю, Дин. И не с тобой. Я хочу поехать домой одна. – Нет. – Ты же понимаешь, что в этом и есть причина? Именно в этом, поэтому у нас никогда ничего не получится, – именно поэтому я и рассталась с ним. Я тянусь к ручке двери и выбираюсь наружу, добившись только того, что он тоже выбирается наружу и быстро останавливает меня у своей машины. – Отпусти меня! – кричу я на него. На его лице расползается улыбка, он кивает, и затем медленно аплодирует мне. И тогда я понимаю, что несколько человек, стоящих поблизости, пялятся на нас, включая тех первокурсниц, которые сказали, что я странная. Учтите, девочки, вы еще ничего не видели. Я раздраженно вздыхаю и показываю ему средний палец, а он пренебрежительно подмигивает. – Ты такой мудак! – я отталкиваюсь от него, отказываясь возвращаться в машину. Ему это не нравится, и он прижимает меня к машине. – Убери от меня свои руки! – кричу я, толкая его в плечи. – Я не шучу. Не прикасайся ко мне! – Хватит бороться со мной, Куинн! – говорит он медленно, переполненный гневом. – Пошел. Ты. Я на грани слез, но стараюсь не показывать ему, что в очередной раз расстроена из-за чего-то, что он сделал, хоть и очень сильно хочу разреветься. Я хочу свернуться клубочком и плакать, пока во мне не останется ничего. – Нет, – он качает головой, раздраженный тем, что я не поняла его по его взгляду. – Ты больше не будешь это делать, не так ли?