– Это часы. Мой презент на годовщину. Открывай скорее! Руслан бережно разворачивает упаковку. Разрезает края ножом, поддевает ленту ногтем, чтобы случайно не повредить коробку. – Спасибо. Он ни за что не скажет, что жена перепутала даты и что на самом деле их годовщина завтра. Ровно через двадцать шесть часов и восемь минут. – Механические. С автоподзаводом. Нравятся? – Конечно! – Ты переверни. Там еще с обратной стороны… гравировка. Руслан переворачивает, читает: – «Моему господину Р. от любящей госпожи Л.» Спасибо. Мне очень приятно. Рамуте помогает застегнуть браслет. Поворачивает руку мужа Лины, оценивает, как смотрится на нем ее подарок. – Неплохо так. Солидно. Тебе идет. Теперь всегда сможешь узнать, сколько времени. Руслан двигает плечами, переминается с ноги на ногу, как спортсмен, трясет рукой: – Вроде бы удобненько. Спасибо еще раз. Рамуте подмигивает. – Кстати! У меня для тебя тоже есть подарок, – говорит Руслан. Он собирался завтра с утра сделать сюрприз, но раз уж вышло так, что годовщину отмечают сегодня… – Вот. Это бронь в гостинице. – Он протягивает распечатки. – Королевские апартаменты, с видом на море. Завтра утром выезжаем. К вечеру будем на месте. Откуда-то издалека доносятся чужие голоса: «Ребенок в порядке. Родился здоровенький. Мальчик». Рамуте различает речь людей, но не может понять, кто они и почему она их слышит. – Если захочешь, можем все четырнадцать дней побалдеть на пляже. С работой я как-нибудь разберусь. «Мать все еще в тяжелом состоянии». «Все зависит от того, как пройдет операция». «В любом случае можно сказать – им повезло». «С такими ранениями…» Голоса отдалились. – Руслан! – Рамуте позвала мужа Лины, но никто не ответил. Стены расползлись. Пицца, и салат, и пирожное из меню перемешались вместе со столом, стульями, полосками обоев и штукатурки. Завертелись, сплелись в мутный разноцветный калейдоскоп. – Рус… лан… помоги. Рамуте почувствовала боль. Жжение. Все ее тело горело. Ей померещилось, будто она стоит без одежды перед толпой. Стоит, а все смотрят. Стыдно, хочется прикрыться, но Рамуте не может. Ее привязали к колючему двухметровому столбу. Оклеветали, обвинили в колдовстве и собрались сжечь заживо. – Ведьма! – Ведьма! – Тварь! – взревела толпа. Уродливые люди в засаленных одеждах, с испачканными лицами тыкали в Рамуте кривыми пальцами. Смотрели, разглядывали, похотливо пялились на свою беззащитную жертву обезумевшими глазами. Кричали. Требовали смерти. Требовали крови. Скалились своими зловонными ртами, полными кривых гниющих зубов. Ненависть, переполняющая их существо, вырывалась. – Сжечь ее! Люди выплевывали вместе с собственной желчью брань и слова проклятий. Их рев слился в один протяжный гул: – Сжечь ее! – Сдохни! – Убить! Рядом стоял Валентин. Чертов художник ухмылялся. На нем блестели лакированные туфли, переливался черный свадебный смокинг. Выглаженная белоснежная рубашка и бабочка… та самая бабочка, которую Лина лично завязала на его шее. Валентин посмотрел на нее, затем на часы в телефоне. Сверил время по солнцу и убрал телефон в карман. Он вместе с ними. Он и Руслан, любимый муж Лины, на их стороне. Рамуте закричала. За что? Что она им, что ему сделала? Почему Руслан решил ее казнить? Валентин не ответил. Он ее не услышал. Она еще раз безуспешно попыталась перекричать толпу. Руслан взял ржавое ведро, зачерпнул доверху, поднес и подлил масло в огонь. – Да! – завопили люди, восторгаясь вспыхнувшему костру. – Вот так! Рамуте попыталась разорвать веревки, вырваться на волю. – Так ее! – Правильно! Толпа с остервенением ликовала, наслаждаясь муками женщины. – Прощай, – шепнул Руслан. Его шепот заглушил толпу. Его глаза наполнились презрением. Его рот растянулся в усмешке. – Прощай… Огонь набрал силу. Жар окутал лицо девушки. Пламя впилось ей в ноздри, в глаза, опалило волосы, проникло внутрь. Рамуте хотела заплакать, но у нее не получилось. В ее теле не осталось ни капли жидкости. Вся кровь и слезы вытекли из живота вместе с ее ребеночком. – Смерть! Смерть! Смерть! – скандировала толпа и немытыми руками передавала над головами бездыханного новорожденного. Тело Рамуте вздрогнуло в последний раз. Щелчок. Свет погас. Тело все еще горело, но толпа исчезла. Испарилась вместе с костром, вместе с жестокостью Руслана, вместе с ее ребенком. Тишина. Полная, кромешная тьма. Слышно только ее одинокое дыхание. Пустота. Рамуте расставила руки. Все. С нее хватит. – Прощай. Она понимала, что спит. Но ей не хотелось, у нее не осталось сил бороться. Она готова. Сегодня, сейчас, в эту секунду она оставит этот мир с его болью и мучениями. Уйдет. Больше не проснется. Бросит все без сожалений… «Все». Рамуте вновь услышала голоса. На этот раз огорченные. Так звучат голоса автомехаников, которые несколько дней возились с ремонтом, до винтика перебрали весь двигатель, заменили старые детали на новые, вложили уйму времени, сил и денег, но починить не сумели. Таким голосом говорят студенты, проспавшие самый важный свой экзамен. «Все». Так звучит отчаяние. Приговор. Так звучит смирение. «Мы сделали, что смогли». Рамуте кружилась, летела, падала. Проваливалась в глубокий, бездонный, черный, холодный колодец. Она скользила вниз, зная, что отсюда ей уже никогда не выбраться. «Пожалуйста, отметьте время смерти». Рамуте услышала голоса и поняла, что эти голоса говорят о ней. О времени ее смерти. Ей стало обидно. Она никогда не представляла себя мертвой. Не думала на эту тему. Почему черный «колодец»? Неужели она успела так нагрешить, что вместо того, чтобы отправиться на небеса, она упала в бездну? Как такое возможно? Она всегда подавала бездомным, особо не сквернословила. Забрала к себе котенка, которого блохи чуть не загрызли до смерти. Приютила, отмыла, выходила. Рамуте не сделала никому плохого. За что?