— Практический совет: удивляйся. — Что? — Удивляйся, — повторил Кадьяк. — Покажи, что ты в первый раз видишь такую красоту и богатство. За человека из трестовых все равно не сойти, но могут принять за курьера или даже агента низкого эшелона. Вопросов будет меньше. — Хорошо. Подумаю. Своим замечанием Кадьяк оттоптал больную мозоль — вся эта поездка была квинтэссенцией понятия «нездоровый риск», нырком в прорубь с надеждой уже только на чистую удачу. Бес чувствовал себя яхтсменом, который развернул стратосферный парус, поймал ветер и теперь надеется, что лодку не разорвет бешеной скачкой по волнам. Но время для отступления уже вышло. — Я в апартаменты тринадцать-пятнадцать. Анонимный гость без предварительного уведомления. С телохранителем. — Пропуск выписан только на одного человека. Охранник в легком бронежилете демонстрировал непреклонность, а боевой автоматик за плечом живого стража придавал словам убедительную весомость. — Только один, — повторил охранник с интонациями робота, так что Бес даже присмотрелся внимательнее, а может это и в самом деле автоматик сродни гостиничной девушке. — Оружие и любую аппаратуру проносить через охраняемый периметр запрещено. — Я чист. Полностью. — Машине после проверки будет прописан маршрут на отдельную стоянку. Водителю покидать транспорт запрещено. Оружие можно не опечатывать, но следует разрядить и поставить на предохранитель. Брать его в руки после этого запрещено. Исполнение контролируется системой наблюдения. Бес переглянулся с Кадьяком. Примерно этого они и ожидали, но все равно надеялись на лучшее. Бесу было неуютно думать, что сейчас он в одиночку и без оружия отправится вглубь недружественной территории. Но выбора не было, чудо, что вообще удалось так далеко продвинуться. И гостей никто пока не старался ни убить, ни задержать, что малость обнадеживало. Обычно современные лифты двигались очень быстро, потому что время — деньги, но этот по ощущениям пассажира едва полз. Видимо предполагалось, что большой буржуин, который может позволить себе жилье в «Галеоне», уже никуда не спешит. А может быть, лифт был предпоследней линией контроля, и задержка давала время скрытой аппаратуре провести еще раз подробнейшее сканирование. Или и то, и другое сразу, а может что-нибудь еще в придачу. Бес успел заскучать и вдоволь налюбоваться рекламой, проецируемой прямо на зеркальную стену кабины. Бодрый и добродушный сибарит — в меру тучный, однако не толстый — демонстрировал работу внешнего дегустатора. Выглядел агрегат как прилизанная коробка с проводом. Провод втыкался в разъем под челюстью, а в коробку-комбайн порционно складывалась еда. Чудодейственный аппарат позволял ощутить усиленный, обогащенный вкус, недостижимый для обычного пищеварительного аппарата, награждал чувством приятной сытости — и абсолютный ноль калорий. Переработанная пища формировалась брикетиками, которые можно было сдавать на сырье для пищевых концентратов. Кибернетик, в силу известных событий ограниченный в питании, поневоле засмотрелся и даже запомнил название аппарата. Лифт тем временем переместился уже в горизонтальной плоскости, затем остановился, очень плавно, без единого толчка. Бес ожидал, что дверь откроется непосредственно в апартаменты, но попал в длинный коридор с мягкой зелено-синей подсветкой, которая все делала похожим на матовое стекло. — Тринадцать-пятнадцать, — повторил вслух Бес, выискивая нужный номер. Стоя перед широкой дверью, больше похожей на бронированный люк, он услышал шаги. Мимо прошествовала дама с собачкой, больше похожая на обезьяну. Очень маленькая, очень сморщенная, в громадных очках с круглыми стеклами. На тощей шее висели три связки красных бус до пояса, каждая бусина размером с шарик для настольного тенниса. Такие же красно-бордовые браслеты постукивали на руках, от запястий до локтей. Средь этой кричащей безвкусицы терялась мелкая, фигурно постриженная и покрашенная собачка. Или кошка, трудно было понять с первого взгляда, животное, по всей видимости, относилось к модифицированным клонам. За старушкой как привязанный шел высокий мужчина с копной мелированных волос, одетый в белую шубу очень женского вида. На лице парня застыло выражение тоскливой грусти, а в руках отражала зеленый свет многофункциональная камера-монтажер. Личный биограф? Постоянный фотограф? Скорее всего. Пара неодобрительно покосилась на Беса, Бес недоуменно проводил взглядом аборигенов. Покачал головой с немым осуждением и протянул руку к двери, но люк распахнулся сам собой, с удивительной легкостью для своей массы. Очевидно, гостя ждали. Аминь, подумал кибернетик. Вот и закончился долгий путь в несколько лет, полных событий и долгов, о которых не хочется вспоминать, не нужно вспоминать. Бес ощутил приступ настоящего, панического страха. Почти нерассуждающего, властно требующего немедленно бежать. Одноглазый прикусил язык, до боли, до железистого привкуса во рту, и ступил внутрь. Коридора как такового здесь не было, мощная дверь открывалась в обширный холл, занимавший сразу два уровня. По левую руку молча светился экран высотой с человеческий рост, там шли какие-то новости. Прямо через застекленную стену открывался великолепный вид на мегаполис. Слева поднималась на второй уровень винтовая лестница. — Поднимайся, — позвал сверху хорошо знакомый голос, который кибернетик слышал всего два раза в жизни, однако не спутал бы ни с каким иным. Бес сглотнул несуществующую слюну, в горле разом пересохло, одноглазого кинуло в жар. Сталевар молча выругался и пошел к лестнице, печатая шаг, стараясь, чтобы поступь звучала с карающей неумолимостью. Наверху расположилась обеденная зала, рассчитанная на прием десятка гостей, и все тот же вид на город. Послеполуденное солнце само по себе было тусклым, осенним, фильтры в стекле поглощали еще часть энергии, так что огромное помещение заполонили сумерки. Свет хозяин оставил выключенным. — Здравствуй, Алексей, — сказал Фирсов. Он сидел на высоком стуле и смотрел прямо в единственный глаз Постникова. Алекс отметил, что Виктор постарел, сильно и некрасиво. Лицо обрюзгло и обвисло как морщинистая маска, слишком большая для основы. Глаза потухли, казались стеклянными шариками, плохо вставленными в глазницы. Фирсов располнел, пузцо натягивало синюю рубашку, которая покупалась явно в расчете на прежнюю, куда лучшую форму хозяина. — Здравствуй, — отозвался Постников. — Долго же ты добирался. — Да. — Угощайся, — Фирсов повел рукой в сторону подноса на широком столе черного дерева. — Берег специально для такого случая. Элитный советский коньяк трехгодичной орбитальной выдержки. Полсотни тысяч рублей за бутылку. Постников хотел было отказаться, но в последний момент передумал. А почему бы, собственно, и нет? В такой ситуации «мне нельзя» звучало крайне глупо. — Думаю, нет смысла предупреждать, что травить меня бесполезно? — на всякий случай предупредил кибернетик, наливая чайного цвета жидкость в бокал с дном толщиной в две трети общей высоты сосуда. Фирсов лишь досадливо поморщился. Космический коньяк пах дымом и жженой резиной. Вкус был приятнее, с явственной ноткой сладкого изюма и чего-то подкопченного, но слишком резкий, до приторности. Все равно, что лизать перец вместо того, чтобы добавлять в пищу. — Не понравилось, — сказал хозяин квартиры. Не спросил, а констатировал, глядя на гримасу Постникова. — Нет, — честно признал кибернетик. — За полста косых можно было запастись хлебаловом поприличнее. — Да, но у него не было бы таких развесистых понтов, — резонно возразил Фирсов. — Согласен. Постников поставил недопитый стакан, сделал несколько шагов к собеседнику. — Вот и свиделись, наконец, — сказал он и понял, что не знает, как продолжать разговор. Просто не знает. — Ты долго добирался, — повторил Фирсов. Вблизи он казался еще старше и несчастнее, как человек, что долго болел или пережил крушение всей жизни. Глаза с красными прожилками часто моргали, на щеках проступила неухоженная щетина, далекая от модельной, тщательно культивируемой дикости. — Скажи, — неожиданно для самого себя спросил Постников. — А тебя никогда не мучила совесть? — Совесть? — Да. Понимаю, что тебе это абстракция, но все же. Фирсов скупо улыбнулся и пару мгновений казался прежним, жесткий и энергичный гроссмейстер с уверенным взглядом свысока. Но затем снова угас. — О чем ты, Алекс? — Я столько пережил… стольких людей убил… И все это благодаря тебе. Ты ведь все это знал. Все знал… Совесть не мучила? — О, так ты решил сначала побыть гласом моей больной и отсутствующей совести, — Фирсов прищурился. — Ну что ж, прямой вопрос, прямой ответ. Первый заместитель руководителя направления перспективных разработок неловко слез со стула, плеснул себе космического пойла, но пить не стал, лишь с видимым удовольствием вдохнул резкий запах. — Алекс, не разыгрывай романтического антигероя, который встал на путь злодейств не по своей воле. Мы не в индийском кино, — холодно и отчетливо произнес Фирсов. — Да, в какой-то мере благодаря мне тебя вышвырнули на улицу. В какой-то мере. Но дальше ты выбирал себе жизнь сам. — Вот же ты, тварь, — протянул Постников, сжимая кулак, но без особой злобы. — Да, мальчишка, — так же без видимых эмоций отозвался Фирсов. — Сам. Как ты совершенно верно заметил, я следил за тобой, твоей жизнью. Я знаю про Доктора Эла и Коллегу Матвея. Знаю, как ты нашел свое призвание на «Красной дороге». Алексей повел головой, так, будто судорога свела мышцы шеи. Злая гримаса перекосила лицо, словно разбила его пополам. — Некрасивая правда, так ведь? — почти весело сказал Фирсов. — Ты верно служил людоедам. Не отказался, не сбежал. — Да что бы ты знал… — прошипел сталевар, чувствуя, как его захлестывает приступ ярости. — А что я должен знать? — язвительно уточнил старый гроссмейстер. — Алекс, ты работал на отъявленных подонков, и никто не держал тебя в клетке на цепи. Что еще мне нужно знать сверх этого? О том, как ты страдал, разделывая должников на протезы? Плакал ночами в подушку от свинцовых мерзостей жизни? Постников сжал кулаки еще сильнее, до хруста металла и костей. Но промолчал, хотя для этого потребовалась вся воля, до капли. — А затем тебя подобрали арбитры. Да не кто-нибудь, а самые отъявленные взыскатели. Куратором твоим была знаменитая Маргарита Гуськова, Кровавая Мэри. А учил не менее знаменитый Сергей Батов по прозвищу Бато. И снова тебя никто не приковывал к пулемету. Ты был отличным, учеником! Расстрел корпоратов в Минске. Налет на берлинскую штаб-квартиру «Маас-Биолаб». Террор против членов семей «Кроноса». Дело «Звезды Юга». Дальше продолжать? Постников молчал. Фирсов подошел еще ближе и посмотрел без тени страха в единственный глаз кибернетика, казавшийся черным провалом на уродливой маске. — Почему ты не сбежал от такого удела, Алекс? — тихо спросил Фирсов и сам же ответил. — Потому что не захотел. Ты вел жизнь, полную удивительных приключений, а потом и денег, при умеренном риске. Ты, наконец, стал значимым человеком, и тебе это очень нравилось. Фирсов тяжело перевел дух, как после спринта на сотню метров. — Поэтому мы не старались тебя убить до того как впереди замаячила глубокая цереброскопия. Не было нужды, ведь тебя все устраивало. И ты, щенок… Фирсов тяжело дышал, выставив вперед нижнюю челюсть и сжав кулаки с выступающими сухожилиями. — Ты должен быть мне благодарен по гроб жизни, потому что я дал тебе главное — оправдание. Еще шаг, и теперь гроссмейстер стоял лицом к лицу с Постниковым. — Ты творил ужасные вещи. Но ведь ты был совершенно не виноват, правда? Ведь это на самом деле не ты, это все плохой «кто-то»! Это он выбрал за тебя, это он толкнул тебя в объятия порока. Я дал тебе оправдание для любой мерзости, для всей дряни, что липла к твоим рукам. Фирсов перевел дух, ссутулился, будто из располневшего тела выпустили часть воздуха. — Так что хуй тебе, а не покаяние, — откровенно заявил трестовик, не опуская взгляд. — Не дождешься. Теперь делай, за чем пришел и вали нахер. Алекс помолчал, размеренно дыша и восстанавливая душевное равновесие. В этот момент он остро жалел, что система эмоционального контроля давно вышла из строя без перезарядки. Сейчас она очень пригодилась бы, чтобы с холодным рассудком слушать выпады старого мудилы. Странно и удивительно, сейчас пожилой корпорат очень сильно походил на Василя. Те же интонации, то же холодное спокойствие перед лицом угрозы. То же демонстративное пренебрежение. — Я месяцами грезил о том, как завалю тебя, — мечтательно протянул Бес. — Удавлю собственными руками, глядя прямо в глаза. Но на худой конец и пуля в башку сошла бы.