Когда наступила ночь и температура упала на несколько градусов, все расселись под тентами, за длинным рядом составленных вместе складных столов. Какая-то дальняя родня Боски наловила к столу раков: они дергались и извивались в сетчатых мешках. Раков сварили, с пылу с жару выложили на стол: их хватило на ужин и двум десяткам людей в караване, и нескольким гостям из соседних лагерей, заглянувшим на огонек. Теперь столы со всех сторон окружали мусорные пакеты, полные пустых банок из-под пива и раковых панцирей. Вокруг шел разговор о том, куда направятся и чем займутся каджуны завтра. Из того, что слышала, Саския понимала меньше половины – очень мешал каджунский выговор, – но основной смысл до нее дошел. Они намерены обойти город по реке с юга и направиться в округ Галвестон, особенно пострадавший от наводнения, чтобы помогать там пострадавшим. Ей нравилось думать, что вплоть до сего дня она со своей командой не была обузой для каджунов. Напротив: они – прежде всего Виллем со своей кассой – даже немного помогали. Но ясно, что совместное путешествие подошло к концу. Им предстоит разделиться и двинуться дальше своим путем, создав как можно меньше неудобств для гостеприимных хозяев. Пока за столом обсуждали, как это лучше сделать, Саския достала телефон и связалась по секретному защищенному каналу с Т. Р. – Мой друг в Хьюстоне, – объявила она, подняв глаза от экрана, – предлагает встретиться завтра в месте под названием Шугарленд, если это не слишком неудобно для всех вас. Аластер искоса ей улыбнулся, и Саския подмигнула ему. Улыбка относилась к выражению «все вы» вместо «вы»: за время пребывания в Техасе Саския начала употреблять его с поистине автохтонной легкостью, однако пока не овладела истинно техасским произношением, в котором два слова – «все» и «вы» – сливаются в одно. За столом закивали. Саския продолжала: – Не знаю, что такое Шугарленд, но… – Пригород к юго-западу от Хьюстона, – объяснил Руфус. И, криво усмехнувшись, добавил: – У нас его чаще зовут Чертовой Дырой, но название Шугарленд[32][«Сахарная страна» (англ.).] звучит привлекательнее для инвесторов. – А почему это Чертова Дыра? – Пригород строили заключенные. После Гражданской они заменили рабов. Сахарные плантации – такой ад, что по своей воле там никто работать не станет. – А что там сейчас? – Жилые кварталы. И Бразос ровно посредине. Можем добраться туда на лодке, можем на машине. Тут взял слово мужчина с густым каджунским выговором, и добрую минуту Саския ничего не понимала. Виллем тем временем включил ноутбук и открыл на нем карту. Вместе с Саскией они пытались сопоставить населенные пункты на карте с теми названиями, что удавалось выудить из этого словесного гумбо[33][Каджунское национальное блюдо, густой суп, в котором сочетаются самые разные ингредиенты.]. Севернее Шугарленда, в западных предместьях Хьюстона, карта показывала крупные водоемы, судя по их правильной многоугольной форме, искусственные. Они были обозначены как «резервуары». Но на фото со спутника они выглядели как леса, испещренные кемпингами и турбазами. Какие-то места-оборотни: днем – точь-в-точь лес, а ночью уходят под воду. Руфус и каджуны тем временем говорили об Энергетическом коридоре и Буффало-Байю. Виллем нашел на карте и их: оба шли с востока к центру города. Энергетический коридор представлял собой улицу с рядом офисных комплексов, и в их числе как минимум одно здание «Шелл». Буффало-Байю – «бычья протока» – естественный ручей, по-видимому регулярно осушающий территории «резервуаров» и превращающий их в лесопарковую зону. Обсуждение клонилось к тому, чтобы Руфус – первый техасец, встретивший нидерландцев на техасской земле и принявший их под крылышко после драматического прибытия в Новый Свет, – взял на себя ответственность за их доставку на рандеву с Т. Р., а каджуны спокойно поплыли бы по своим делам дальше на юг. После этого, покончив не только с охотой на Пятачка, но и с обязанностями гостеприимного хозяина, Руфус совершенно свободен: сможет, если захочет, присоединиться к каджунам или заняться чем угодно. Самый простой способ попасть в Шугарленд – завтра с утра отплыть вниз по реке на подходящем судне (не на медленном понтоне) и поискать место, где можно высадиться и, поднявшись вверх по берегу, выбраться на то, что в данный момент сходит за сухую землю. Альтернативное предложение, поддержанное и Руфусом: ехать на колесах. Но тут завязался горячий спор. Можно ли сейчас попасть в Шугарленд посуху? Мнения на этот счет разошлись. Саския понимала каджунскую речь с пятого на десятое; все, что ей оставалось, – следить за ходом спора с интересом антрополога или даже исследователя приматов. Все в точности как на любом другом собрании, будь то брюссельская конференция бюрократов из ЕС или встреча членов нидерландской королевской семьи: иначе говоря, речь не столько о пикапах и лодках, сколько о том, кто здесь главный и кого слушаться. Те, кто не любит играть в такие игры, извиняются, отодвигают стулья и растворяются в сумеречном мире соцсетей. Другие втягиваются в спор, безукоризненно вежливый и доброжелательный, – но все же именно спор, даже схватку, в которой кто-то должен победить, а кто-то обречен проиграть. Руфус спокойно, но твердо и не без иронии доказывал, что водный транспорт – не начало и конец всему. Каджуны – по крайней мере, некоторые – занимали позицию упертых лодочных фундаменталистов. Саския, королева одной из самых «водоплавающих» стран, невольно видела в этом метафору глобального потепления. Каджуны, переселившись из французской Канады, четверть тысячелетия обживали здешние болота и плавали по протокам – укромным местам, на которые обитатели суши, любители небоскребов из стали и бетона, смотрели свысока или вовсе их не замечали. Так было раньше; но теперь все изменилось. На сушу стремительно наступает вода. Настало время обитателей болот. Их даже почти не раздражает упорство, с каким Руфус доказывает, что автомобили вовсе не отошли в прошлое из-за пары дождей, его терпеливые напоминания, что Хьюстон пересекает во всех направлениях множество автострад, поднятых над землей на сваях, и заявление, что он так смонтировал шноркель на своем пикапе, что теперь может ехать по грудь в воде, не боясь, что заглохнет мотор. В конечном итоге все разрешилось так, как только и можно разрешить подобный спор без потери лица для всех участников: своего рода состязанием. Завтра четверо нидерландцев и один гость из Шотландии поплывут в Хьюстон по реке, а Руфус поедет в ту же сторону на пикапе, держась параллельно Бразос и Десятой магистрали, и повезет на себе их багаж. Трейлер Руфуса Боски попозже возьмут на буксир и перевезут в безопасное место – их следующий лагерь. Когда иностранцы будут доставлены в Шугарленд, Руфус заберет свой трейлер, а затем спокойно поразмыслит, на что потратить остаток жизни. Последний вопрос, как видно, составлял предмет неотступной тревоги для Мэри Боски. Они с Саскией без особых обсуждений пришли к пониманию, что за Руфусом кому-то стоит приглядывать: покончив с Пятачком и оставшись без цели в жизни, он запросто может пуститься во все тяжкие. > А ЧТО ТАМ ЗА КРАСАВЧИК?!! Такой вопрос прислала Лотта после того, как Саския отправила ей селфи на фоне груды раков. Саския прокрутила сообщения назад, еще раз взглянула на селфи – и обнаружила на заднем плане Жюля, строящего глазки Фенне. > Он занят. > Ну воооот! > Он с Фенной. > КРУТО! И еще через несколько селфи: > OMG, тот суринамец слева! Кажется, твой ровесник. Саския недоуменно взглянула на фото, но тут же поняла, о ком речь. > Не суринамец. Они здесь не живут. > Для своего возраста выглядит очень неплохо! > Хочешь сказать, для старой развалины вроде меня? За этим последовал поток смайликов, выражающих смущение и желание извиниться. – Моя дочь приняла вас за суринамца, – сказала Саския Руфусу чуть позже. Ему, несомненному интроверту, в компании шумных и говорливых Боски было явно не по себе. Саския обменялась взглядом с Мэри – и та улыбнулась, довольная тем, что Руфус нашел себе компанию. Кто такие суринамцы, он не знал. – Амелия из Суринама, – пояснила Саския, кивнув в сторону своей нынешней охранницы. Бедная Амелия, как обычно, висела на телефоне и напряженно что-то выясняла, бросая частые беспокойные взгляды в сторону Саскии. Потом поманила к себе Виллема, и они принялись что-то выяснять вдвоем. Руфус кивнул. – Что-то не так? Или у нее просто такая работа? – Да нет, ничего особенного. Просто на том конце провода много нервных людей. Она старается их всех успокоить. – Им не понравилось, что вы вот так сплавились по реке? – Им вообще вся эта история не нравится. Руфус кивнул. – Значит, дочка ваша считает, что я на нее похож? Вот это комплимент! – Рада, что вы так думаете, – улыбнулась Саския. – По-моему, Амелия просто красавица, хоть по нидерландским стандартам у нее и необычная внешность. Руфус перевел взгляд на Саскию: – А большинство нидерландцев выглядит как вы? – Да. – Что ж, тоже неплохо. Саския сглотнула. – А во мне каких только кровей не намешано, – снова заговорил Руфус. – Черный я такой из-за прапрадедушки Хопвелла, африканца. Он был рабом у индейцев чикасо. – У индейцев тоже были рабы? Руфус кивнул. – Еще как, мэм. Полно. Чикасо – одно из пяти так называемых цивилизованных племен, живших на юго-востоке. Они старались жить как белые. А у белых бывают рабы. Вот и они завели у себя рабство. Позднее эти Пять племен оттеснили на запад, через Миссисипи в Оклахому, – в те времена эти места называли Индейской территорией. Рабов взяли с собой. Хопвелл родился в рабстве году этак в 1860-м. Когда началась Гражданская, многие в Пяти цивилизованных племенах поддержали Конфедерацию – они хотели, чтобы все осталось как было. Когда наступил День освобождения, семья Хопвелла взяла фамилию Грант. – В честь генерала?[34][Генерал Улисс Грант – герой Гражданской войны в США, возглавлявший армию северян, впоследствии президент США.] Руфус улыбнулся и кивнул. – Так что это и моя фамилия. Руфус Грант. Я ведь так толком и не представился. – Ясно. Что ж, рада наконец толком познакомиться. – И я. Так вот: моя семья осталась жить с чикасо. И это оказалось ошибкой. Дело в том, что из всех Пяти цивилизованных племен чикасо жили западнее всех, на самом краю нынешней Оклахомы. Их территория граничила с Команчерией – землями команчей, самого мощного и воинственного индейского племени. Их боялись больше всех остальных. В то время команчи жили как всегда: нападали и грабили фермы и ранчо белых или Пяти племен. Однажды, в 1868 году, они напали на чикасо, все сожгли, угнали лошадей. Насчет пленных у них была, можно сказать, своя политика. Маленьких детей, с которыми возни больше, чем прибытка, просто убивали. Взрослых убивали медленно. Но детей в определенном возрасте, примерно от семи до двенадцати, уводили с собой и принимали в племя. – А Хопвеллу Гранту было восемь лет. Руфус кивнул. – Восемь. И он умел обращаться с лошадьми, а для команчей это был ценный навык. Так что они взяли его в плен, а позже продали квахади. – Квахади? – Еще одно племя команчей. Самое свирепое, дикое, свободолюбивое. Они сдались последними. Хотя в конце концов тоже сдались. Так что в 1875 году Хопвелл оказался в Форт-Силле. Это Оклахома. Не так уж далеко от территории чикасо, где родился. Разумеется, всю его семью вырезали при том налете, а сам он к тому времени сделался настоящим команчем. – Только… только чернокожим, – заметила Саския. Руфус покачал головой. – А это им было неважно. Команчи – не раса, а образ жизни. Бывали и белые команчи, и команчи-мексиканцы, и черные, и команчи, прежде бывшие каддо или шейеннами. Какие угодно. – Так вы говорите, он оказался в Форт-Силле… – Там их держали некоторое время, вроде как в плену. Это так и называется: период пленения. А когда все успокоилось, то кончилось тем, что кое-какую землю команчам оставили. Выделили им наделы площадью по сто шестьдесят акров. Многие сдавали свои наделы в аренду белым ранчерам, другие разводили скот и всякое такое. Хопвелл пошел в ковбои. Около 1900 года женился на женщине моложе себя: точно не знаем, но думаем, она была наполовину из команчей, наполовину белой. У них родился сын. Мой прадед. Он вырос на ранчо, а когда началась Первая мировая, завербовался в армию. Там тоже нужны были люди, знающие, как обращаться с лошадьми. Вернувшись, женился на женщине, с виду на него похожей, – мы думаем, она была мексиканка… ну и так далее. Дед воевал во Второй мировой. Вернулся целехоньким, в эпоху бумеров обзавелся семьей. У него родился мой отец. Как-то так. Вплоть до Второй мировой мы занимались лошадьми, но дальше времена изменились – кавалерия сменилась танками. Я в армии стал механиком. Чинил танки, БТРы и всякое такое. – Он усмехнулся. – Там мясо и шкура, тут железо – а суть одна. Хьюстон Гонки до Шугарленда, открытые на следующее утро, обернулись самым дружественным чемпионатом: таким, в котором всем весело и никто не чувствует себя побежденным. Поначалу казалось, что «лодочники» разобьют Руфуса наголову. До самого Шугарленда русло Бразос было свободно – даже свободнее, чем обычно. Шкипер по имени Митч гордился своей быстроходной моторкой, и расход бензина его совершенно не тревожил. Даже при нынешней жаркой и влажной погоде для охлаждения хватало свежего ветра, дующего в лицо; на большой скорости пассажирам приходилось даже прятаться от ветра – всем, кроме Аластера, который впервые после крушения самолета выглядел совершенно живым. С его прической – рыжеватой щетиной с проблесками седины, сквозь которую кое-где просвечивал голый череп, – ветра можно было не бояться, да и кровососущие насекомые не застревали у него в волосах. Бразос здесь текла напрямик, почти без излучин, – и, за исключением редких мест, где ее пересекали мосты, напоминала какую-нибудь субтропическую реку, привольно текущую по краю, где не ступала нога человека. Пожалуй, это больше всего удивляло Саскию в Техасе. Она прекрасно знала, что за густой завесой зелени, окружающей реку с обоих берегов, скрывается вполне современный ландшафт: фермы, дороги, электростанции, нефтеперерабатывающие заводы. Это мог подтвердить и Виллем со своей картой: открываешь – и видишь со всех сторон фермы и небольшие городки, постепенно переходящие в пригороды Хьюстона. Однако глазам их представала та же экосистема, что окружала их с самого приземления в Уэйко: деревья, оплетенные лозами и диким плющом, таким густым, что на расстоянии он смотрелся как изумрудный войлочный чехол на мебели. Именно так выглядели берега везде, кроме самых крутых и открытых участков, где зелень уступала место голой красной глине. Минуя поворот за поворотом, следя, как стрелочка на карте Виллема приближается к Шугарленду, королева все ждала, когда же зелень отступит и они окажутся среди городского ландшафта. Но этого так и не произошло. Митч, следуя собственной электронной карте, приглушил мотор и направил лодку к правому берегу. Там все было залито стоячей водой. Митч нажал какую-то кнопку, и винт моторки поднялся из воды под углом, вперед и вверх; затем шкипер подался назад и включил боковой двигатель, предназначенный для маневров на мелководье и среди множества препятствий.