После того как Семен Котляр покинул кабинет, Денис долго не мигая смотрел на дверь. Исаевич ведь не просто так заходил. Разведывал, вынюхивал, не знает ли начальник службы безопасности что интересное, не поделится ли просто так информацией. В свое время дагестанская диаспора сильно попортила бизнес сыну Семена Исаевича. Сейчас появляется шанс вернуть старые долги, восстановить прежние позиции, если не пристрелить, так засадить за решетку кого надо. Маховик Только приехав в Петербург, Павел Николаевич понял, насколько генерал Шнитке продуманно подошел к обеспечению секретности проекта. Над темой работало несколько тысяч человек, были задействованы резервы известных институтов, привлекались специалисты с мировым именем и широко известные функционеры. «Глубокий океан» поглощал значительные ресурсы, ему требовались финансирование, институтские площади, полигоны. Казалось бы, удержать в тайне такую работу невозможно. Что-нибудь да просочится, где-нибудь да произойдет утечка, найдется слабое звено. Нет, специалисты Эрвина Шнитке работали серьезно. Проект разбили на несколько десятков внешне не связанных между собой кусочков. Каждый такой кусочек выглядел достаточно обыденно, не привлекал к себе внимания и надежно прикрывался не посвященными в суть вопроса, озабоченными только соблюдением секретности сотрудниками профильных контор. Финансирование шло через две дюжины каналов, причем совершенно открыто, из официальной части бюджета, от государственных и частных предприятий. Разбитая мозаика, гора осколков – даже мозговики из «РЭНД-Корпорейшен» не смогли бы понять, что видят перед собой единое целое, а не разрозненные обрывки, клочки не связанных между собой проектов, экспериментов, заказов на подготовку специалистов, операций КГБ и ГРУ, частные научные разработки. Штаб занимал крыло в новом здании НИИ волновой механики, который, в свою очередь, входил в структуру Анютина. Повышенная секретность для предприятий и институтов НПО «Нейропромпроект» и Министерства высокоточного машиностроения была делом привычным. Высокопоставленным гостям здесь не удивлялись. К своей работе относились серьезно, необычные, иногда кажущиеся сумасбродными идеи начальства воспринимали как должное, да сотрудники и сами, бывало, шокировали родное руководство натуральной фантастикой – не фантастичной, а реально работающей. НИИ располагался на окраине города, район Парнас. Рядом метро, Шуваловский парк. Недалеко кольцевая автодорога, выезды из города. К достоинствам расположения НИИ можно отнести: близость к базам и полигонам на Карельском перешейке, удаленность от центра, с его вечными теснотой, дорожными пробками и засильем туристов. Здесь же, сравнительно близко от института, на улице Композиторов, находилась приличная малая гостиница, арендованная концерном на два года вперед. Павла Николаевича место работы вполне устраивало. Он не любил старый центр Петербурга: слишком сыро, много воды, много камня, тяжелая помпезная архитектура. Новые районы города были куда уютнее: проспекты шире, зелень не только в парках, но и во дворах и вдоль дорог, да и парков больше, и они настоящие, дома выше, красивее, планировка районов человеческая. Работа шла, вот только все не туда. С момента переезда в Петербург Павел Шумилов решил множество проблем, сильно помог руководству концерна в организации взаимодействия со смежниками. А вот в главном до сих пор не продвинулись вперед ни на шаг. Сам Шумилов до сих пор не только не выработал устраивающее всех решение, но даже не мог пока сказать, что он разбирается в ситуации. Слишком много неизвестных, слишком много информации, слишком сложная проблема встала перед сотрудниками проекта «Глубокий океан». И проблемы были не только технические, но и этические, а это гораздо хуже. – Паша, ты опять пропустил совещание! Ну нельзя же так! – заявил Владимир Строгов, врываясь в апартаменты Шумилова. – Было что-то интересное? – невозмутимо осведомился Павел Николаевич, откладывая в сторону распечатку отчета и вежливо снимая ноги со стола. – Гуларян очередной прожект выдвигал. – Артем Михайлович может, – кивнул Шумилов. Он уже успел познакомиться с этим деятельным, неугомонным сотрудником Института региональных исследований. Голова у него светлая, соображает, хоть и не всегда в нужную сторону, гуманитарий до мозга костей. – Перенести центр тяжести нашей операции в Белоруссию и на Украину, поспособствовать распаду Ругии и одновременно присоединять отваливающиеся территории к Белоруссии – это что, по-твоему? – Если выключить наиболее серьезных геополитических конкурентов, то идея стоящая. – Не понял. – Строгов слегка опешил. – А как? – Невозможно. Вакуума нет, его придумали физики, – хмыкнул Шумилов. Эскапада Гуларяна его нисколько не удивила. Руководство проекта в последнее время испытывало катастрофический дефицит идей. Никто не мог ответить на простой вопрос: как быть дальше? – Я все жду, что кто-нибудь предложит осчастливить соседей лихорадкой Шилдмана, – заметил Строгов. – Думаешь, найдутся такие? – Надеюсь, что нет, иначе получится, что мы зря все затевали. – Начиная с 91-го года, – согласился Павел Николаевич. Немного помолчав, он добавил: – Я прикидывал варианты с американским вирусом. Я же циник. Эпидемия даст Ругии шанс, но воспользоваться им они не сумеют. Наоборот, эпидемия, массовая смертность, паника подстегнут деструктивные процессы. Понимаешь, их Мир более открыт, более свободен, чем наш. Это хорошо, и это плохо. Паника захлестнет не только страны с подверженным Шилдману населением, но и большую часть Земли. Помнишь даже не экономический, а производственный кризис? У нас американцы были к нему готовы. Мы сами способны пережить любой кризис, любое потрясение, любой бойкот, практически все необходимое для жизни производим сами, пусть многое получается дороже и хуже, чем у других, но зато мы выигрываем на нескольких прорывных направлениях, и в целом эта политика гарантирует нам независимость и процветание. У соседей все хуже, все глобальнее, все разрозненнее. Единое экономическое, производственное, техническое пространство. Уничтожение восточной Азии больно ударит по всему Миру. И Ругия не успеет развернуть и восстановить производственные цепочки, да еще добавятся мятежи в регионах, паника, миграция, потеря финансовых резервов, падение цен на нефть и газ. – Невесело. – Ударит по всем странам. Будет много жертв, и не только среди негров и монголоидов. В итоге выиграют североамериканцы, европейцы, арабы с индусами, Аргентина, Чили, большая часть Латинской Америки. – Кроме Бразилии, – хмыкнул Строгов. – Даже у нас лихорадка Шилдмана очень сильно прошлась именно по Бразилии, большой процент негроидного населения и мулатов дал о себе знать. Сейчас страны Бразилии на карте нет, а на бывших территориях до сих пор идет война за бразильское наследство. Соседи с азартом и латиноамериканским темпераментом делят тушу покойного. – Ты думаешь, у них в лабораториях нет штаммов Шилдмана? А почему тогда не применили? – Невыгодно, нет смысла, текущее положение вещей устраивает хозяев вируса. Они не дошли до того порога, после которого собственное выживание покупается ценой половины населения планеты, – добавил Строгов. – Согласен. У нас спусковым крючком послужил постъюгославский кризис, серьезнейший удар по США, угроза выхода из-под контроля производственных регионов. – Скорее, переход новому хозяину. Кто там «Снежную жару» устроил? Мы ведь тоже геополитический тяжеловес, наше мнение весомо. Мы косвенно и послужили причиной Пандемии. – Володя, с такой логикой ты рискуешь нажить комплекс вины, – рассмеялся Павел Николаевич. – Обрядишься в рубище, возьмешь в руки рупор и пойдешь в Александровский парк на митинг демоппозиции обличать и всячески поносить наш «кровавый тоталитарный режим». Будешь требовать открыть границы, отобрать у граждан оружие, снять лимиты на частную капитализацию, заплатить всем и вся, что попросят, всячески посыпать голову пеплом и каяться, в чем скажут. – Молиться, поститься и слушать радио «Радонеж», – заголосил Строгов, молитвенно сложив руки перед собой. – Внушительно. Ты хоть крещен? – А черт его знает, – хохотнул Владимир, – в младенчестве бабки могли и стаскать в церковь, пока родители на работе. Разговоры разговорами, а время близится к обеду. Старые друзья понимали друг друга с полуслова. Столовая находилась здесь же, на первом этаже. Уютный зал с ресторанным обслуживанием, называемый столовой только по привычке. И еще он отличался отсутствием в меню графы с ценами. Введенная Сергеем Анютиным во всех подразделениях НПО система «локального коммунизма» работала даже в гостинице для высшего руководства. И никакой дискриминации – водители, инженеры, разработчики, охрана, все, кого служебный долг заносил в гостиницу, могли также воспользоваться местным гостеприимством. Выбор в столовой был ресторанный, а порции отвешивали, как в заводской столовой, чтоб мужики за добавкой не бегали. Не успели Строгов и Шумилов занять столик, как к ним подсел генерал Шнитке. – Добрый день, разрешите? – Пожалуйста, Эрвин Теодорович. Официантов в столовой не было, коммунизм не предусматривает такую должность. Товарищи посмотрели меню, подошли к окошку и сделали заказ. Примерно через четверть часа работники столовой их позовут. Такая вот система. В данных условиях работает. – Вы уже два месяца как в институте, – заметил комитетчик, когда товарищи вернулись за свой столик. – Мало, – буркнул Шумилов, держа перед собой развернутое на странице с напитками меню. Сейчас он раздумывал: взять еще кофе гляссе или ограничиться черным чаем. – Но мнение вы уже составили? – не отставал Шнитке. – Нет. Извините, Эрвин Теодорович, но объем материала слишком велик, я еще не успел даже в общих чертах познакомиться с проблемой, не говоря уже о попытках ее решить. – По крайней мере, честно. – Строгов поддержал старого товарища. – Извините, – буркнул Шнитке. – Как я понимаю, мы сейчас легализуем наших агентов и создаем базу? – поинтересовался Шумилов. – Верно. – В глубоко посаженных серых глазах генерала зажглись искорки. – Окапываемся, внедряем своих спецов, собираем досье, ищем людей, с которыми можно будет работать. Готовимся вербовать агентов влияния. – Не спешите, – вздохнул Павел Николаевич. – Может быть, нам придется уйти от соседей. – Не понял?! – Эрвин Шнитке выпрямился на стуле, его лицо окаменело, руки непроизвольно напряглись. – Мы не можем бросить соседей, – резко отозвался Строгов. – Мы не можем. Совесть не позволяет, – задумчиво протянул Павел Николаевич. – А давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны. Вот мы живем, строим планы на будущее, боремся с обстоятельствами, считаем себя если не полными хозяевами жизни, так хоть активными игроками. И вдруг появляются некие инопланетяне, гости из будущего, соседи из параллельного мира и начинают учить нас уму-разуму. Да еще нимало не интересуясь нашим мнением. Они сильнее, умнее, гуманнее, они обошли те подводные камни, на которые мы напоролись, и считают, что имеют право учить нас жить. Так, товарищи? – Сложный вопрос, – кивнул Строгов. – Павел Николаевич, здесь нельзя дать однозначный ответ, зыбкие границы, неясность моральных императивов, невозможность учесть позиции всех участников, – генерал Шнитке не собирался отступать. – Давайте оставим философские вопросы философам, а мы, как люди практические, будем решать реальные проблемы. – Мы не можем наплевать на этическую составляющую, – грустно вздохнул Шумилов, отмечая про себя, что Эрвин Теодорович за годы жизни в Союзе полностью обрусел, даже говорит без акцента, правильно, как на родном языке. – Думаешь, нам придется доказывать свою правоту? – Строгов незаметно перешел на «ты». – Придется, и в тот момент, когда соседи узнают, пусть не сегодня, а через десять лет, что мы вмешались в их историю, начнутся большие проблемы. Психологический слом, неверие в свои силы, комплекс иждивенчества, поиск виноватых, попытка навязать нам ответственность. – Ответственности мы не избегнем, – согласился Шнитке. – Мы в ответе за тех, кого приручили. Мы не сможем себе простить, если пройдем мимо их беды. – А кто сказал, что у них беда? Может, они выбрали свой путь и даже счастливы? – Ну, Павел Николаевич! – Угловатое, с массивным подбородком, квадратное лицо генерала налилось кровью. – Я от вас такого не ждал! – Системный кризис, вымирание населения Северного полушария, концепция безудержного потребления, – напомнил Строгов. Владимир Петрович с интересом поглядывал на старого товарища, готовился к тому, что Шумилов сейчас вывернет все наизнанку, огорошит комитетчика и выдаст гениальное решение проблемы, чтоб с минимумом затрат и жертв, быстро и красиво повернуть Мир-01 к социализму. – Кризисы для того и существуют, чтоб их переживать. С потреблением и золотым унитазом мы у себя не разобрались, сами клюнули на приманку дешевых вещей. Демография, миграция – это следствие индустриализации, урбанизации, общедоступного образования и прочих прелестей цивилизации. Без серьезных программ с мощнейшей информационной поддержкой, ломкой сознания временщика, возвращения к традиционным консервативным ценностям и с хорошим финансированием не обойтись. Да вы сами знаете. Шнитке в ответ на это коротко кивнул. Он хорошо знал, во что Советскому Союзу обошлось банальное повышение рождаемости. Да еще не повышение, только первый этап, ломка сознания, внедрение в головы сограждан приоритета семейных ценностей, моды на детей, ориентации на многодетность. Мощнейшая государственная программа, поддержка Ордена Будущего, личный пример первых лиц государства и деятелей культуры. Последствия тоже были значительными. В первую очередь изменились политические ориентиры общества. Ориентация на семью, на детей привела к росту правых настроений, респектабельному консерватизму. Неожиданно наши сограждане стали резко нетерпимы к гомосексуалистам, феминисткам, адептам полового равенства и межнациональным, а особенно межрасовым бракам. При этом проблем с национализмом не было, люди спокойно относились к своим соседям другой нации, но при этом не позволяли себе браки с инородцами. Уважение без взаимопересечения. Психологи говорили, что это включились защитные механизмы здорового общества, на подсознательном уровне отметается все, препятствующее созданию крепкой семьи и рождению здоровых детей. Положительно сократилось число разводов, пришлось срочно строить новые роддома и детсады, школы. Но зато по стране опять ударила проблема дефицита рабочей силы. Декретные отпуска, долгие периоды послеродовых отпусков, необходимость сидеть дома с маленькими детьми выключали женщин из производства. Частично проблему решали за счет мигрантов, гастарбайтеров, но трудовые ресурсы страны Европы и без нас выгребли подчистую, а пускать в страну безграмотных, лишенных необходимых цивилизационных императивов, европейского менталитета, привыкших жить по законам пустынь и гор, не уважающих советское законодательство и образ жизни гостей из Азии себе дороже выйдет. Горький опыт европейцев тому пример. Приходилось выкручиваться. Резко выросли заказы на автоматизацию, поднялся спрос на малую технику, повысилась производительность труда. Сейчас в стране идет комплексная программа по исключению, где возможно, неквалифицированного труда, а где не получается, стараемся повысить престижность данных профессий и привлекаем молодежь на подработку. Почему бы студентам и старшеклассникам не подзарабатывать дворниками? Работа на свежем воздухе, часа 3–4 в день, а зарплату платят, не нужно у родителей на новые джинсы деньги просить. Есть на что девушку в кино сводить. Укрепляется чувство собственного достоинства. Да и не будет молодой человек, ни свет ни заря орудующий метлой, бросать мимо урны пустые бутылки и обертки от шоколадок. – Мы не можем прийти, переделать все по-своему и уйти. Получившееся в итоге не будет жизнеспособным, у них не будет внутреннего стержня, заряда энергии, не будет опыта самостоятельного выползания из задницы. – Хорошее выражение, – хмыкнул Строгов и медленно, смакуя каждое слово, повторил: – Опыт самостоятельного выползания из задницы. Двусмысленно получилось.