Сёдерквист пододвинул стул ближе к жене. – И что там случилось? – Я бывала там раньше, в снах «Моны». Там это был храм, место, где меня ждала смерть… И я не выдержала. Ханна взяла пачку «Мальборо». Она курила, только когда ей было плохо. Эрик отодвинул бокал. С ним все наоборот: по какой-то непонятной причине именно в такие моменты у него возникало отвращение к вредным привычкам. – Хотя… думаю, это был не совсем сон… скорее откровение… предостережение свыше, – пыталась объяснить ему супруга. – О чем? Что именно ты видела? – Мир после «Моны». После пандемии. Такой пустой, безлюдный… – Ханна жевала незажженную сигарету. – Все началось с того старого будильника. Во сне я нашла его в какой-то красной пустыне. Я допустила ошибку, когда завела его и… пробудила этот мир к жизни. – Женщина откинулась на спинку стула. – Когда в зал вошел доктор, со мной случилась истерика. Он выглядел точь-в-точь как тот человек из моего сна. – И что они сделали? – А что они могли сделать? Процедуру пришлось отменить. Меня положили в комнате для отдыха, и я уснула. А когда проснулась, они вызвали такси. Черт, я так опозорилась… – Это я виноват. Когда ты спросила меня, стоит ли давать им кровь, я ответил, что это хорошая идея. Мне следовало бы быть осторожнее. – Но я все еще хочу помочь Томасу и остальным. – Мы все устроим, ведь кровь можно сдать где угодно. Думаю, будет лучше вызвать врача на дом. А в «Крионордик» мы в следующий раз пойдем вместе. – Эрик улыбнулся. – Может, тебе тоже нужна помощь? Я имею в виду эти кошмарные сны… – Хочешь, чтобы я обратилась к психологу? – Чтобы забыть обо всем этом. Чтобы жить дальше… Ханна не отвечала. Она погасила окурок в пустом бокале, поднялась и отправилась в спальню. Ее муж еще некоторое время в задумчивости сидел за столом, а потом поднялся и принялся ополаскивать посуду. Пустыня Негев, Израиль Давид Яссур долго разглядывал женщину на заднем сиденье автомобиля, прежде чем решился на очередную попытку диалога. – ЦАХАЛ[9] использует эту часть пустыни в качестве полигона. Просто удивительно, что они до сих пор не повредили ни один из памятников. Это прозвучало натянуто и глупо. Рейчел не отвечала. Весь остаток пути Давид молчал. Ровно через двадцать минут окутанный клубами песка «БМВ» въехал на территорию тюрьмы. Янис Сольман поджидал их у дверей административного корпуса. Он был заметно раздражен, но, тем не менее, нашел в себе силы для вежливого приветствия. – Сейчас спустимся. Аким Катц с утра не произнес ни слова. Насколько мне известно, у него была тяжелая ночь, – сказал Янис и повернулся к Рейчел: – Гомеопатические дозы препаратов – самые действенные. Даже не знаю, следует ли считать это побочным эффектом. Яссур так и не понял, насколько серьезен его коллега. В лифте он поморщился, ощутив давление на барабанные перепонки, и скосил глаза на Папо. Она стояла, словно вот-вот готовая взорваться, стиснув зубы и сжав кулаки. Меир допустил ошибку, когда пошел у нее на поводу, и теперь несет полную ответственность за все, что может из этого получиться. Хотя Меира здесь нет. Они миновали так называемую «дверь безопасности» с двумя вооруженными охранниками по обе стороны и вошли в «восьмиугольный холл» – огромную комнату со столом и несколькими диванами вдоль стен. Здесь отдыхал персонал – пил кофе и смотрел телевизор в ожидании очередного допроса. Заключенных приводили в комнаты за дверями, расположенными по периметру зала. Их, как и комнат для допросов, было восемь. – Может, черного кофе? – хлопнул в ладоши Янис. Давид покачал головой: – Лучше капучино. Аким уже готов? Сольман показал на ближайшую дверь справа. На ее белой створке была выписана огромная цифра «4». Яссур перевел взгляд на Рейчел: – Мы войдем туда вместе. Янис кивнул и вымученно улыбнулся, а потом тоже повернулся к женщине. – Только прошу вас не приближаться к нему. Разумеется, мы приняли все меры предосторожности, но иногда… они плюются. Задавайте свои вопросы, не сходя с места. У вас десять минут. Я – в комнате наблюдения. Он с силой нажал на ручку – и дверь поддалась. За ней оказалась слабо освещенная комната с еще двумя дверями. Сольман кивнул и исчез за той, что была слева. Давид заглянул в глаза Рейчел: – Ты уверена? – Абсолютно. – Сейчас ты войдешь и сядешь на стул, который стоит справа. И будешь так сидеть, пока все не закончится. Это понятно? – Понятно. Яссур взялся за дверную ручку и замер. Рядом на стене Папо увидела маленькую красную лампочку. Когда спустя пару минут лампочка загорелась зеленым, Давид нажал на ручку и толкнул дверь. В этой комнате было два стула, а перед ними – на расстоянии не меньше двух метров – металлический стол. За столом сидел Аким Катц, почти голый, с обритой головой и сильно исхудавший со времени их последней встречи в Иерусалиме. В руках этого человека была жизнь Тары. Рейчел почувствовала себя такой жалкой и беспомощной, что едва не упала перед ним на колени. Она должна была умолять его о пощаде, взывать к его милосердию, обещать ему что угодно, только бы спасти сестру. Отчаяние сжигало ее изнутри. Папо понимала, что не следует показывать Акиму свою слабость, но глаза ее сами собой наполнились слезами. Она опустилась на один из стульев и зажмурилась. Времени оставалось все меньше, а вопросов было все так же много. Женщина попробовала сосредоточиться. – А… маленькая замарашка Рейчел… Разведчица подняла глаза. Аким улыбался – криво и как будто совсем не напрягая лицевые мышцы. Один его глаз был совсем красным – вероятно, полопались сосуды. Он едва шевелил сухими, потрескавшимися губами. – Я знаю, почему ты здесь, и очень рад тебя видеть. Рейчел моргнула, смахивая слезу. Она все еще не представляла себе, с чего начать. Там, в машине, все казалось намного проще. Катц понизил голос: – Ты знаешь, что такое Халуца? Здесь, в пустыне Негев, Агарь, возлюбленная Авраама и мать Измаила, повстречала Ангела Господня. Папо подняла голову. – Послушай, Аким, я знаю… Но заключенный оборвал ее: – Я – тот ангел, Рейчел. Ты слышишь, что я тебе говорю? Это я решаю, кому жить, а кому – нет. Давид взял ручку и что-то записал в черном блокноте, который всегда носил с собой. Папо заговорила тверже, стараясь не показывать свое отчаяние: – Ты ничего не решаешь, Аким. Ты – в аду, и ты сгниешь здесь. – Она подалась вперед. – Сейчас ты расскажешь нам, кто из твоих верных псов удерживает Тару и как нам ее найти. Если ты этого не сделаешь, многие из твоих людей умрут в муках. Не только ты, но и весь твой народ, слышишь? Мы будем преследовать вас и убивать, пока никого не останется. Мы сожжем каждое из ваших чертовых поселений, доберемся до каждого лагеря… Яссур наморщил лоб. – Успокойся, Рейчел. Аким сощурил глаза. – Мы сохраним ей жизнь, можешь мне поверить. Ты даже не представляешь себе, как много органов можно вырезать из живого человека… Как много боли и мук можно претерпеть, все еще оставаясь в сознании… Ты не представляешь себе… Одним движением Рейчел схватила со стола ручку и подскочила к Катцу. Давид что-то кричал, но она не слышала. Ничего не видя перед собой, женщина бросилась на маячившее перед ней голое тело и прижала ручку к горлу Акима. Она чувствовала, как пульсировала кровь в его аорте. Ручка с острым, как игла, стержнем стала продолжением ее тела. Еще немного – и узник умрет. Рейчел заглянула в его выпученные глаза. – Может, ты и ангел, Аким, черт тебя знает. Но я – дьявол. Позади задвигались стулья, застучали шаги. Вероятно, это подоспела охрана. Но Папо даже не оглянулась. Вместо этого она еще ниже склонилась над Катцом. Теперь ее губы почти касались его щеки. – Ты отдашь мне сестру, слышишь? А иначе… Чья-то сильная рука вцепилась ей в плечо и оторвала от Акима. Рейчел подалась назад и, обороняясь, выставила перед собой руки. Охранник собирался было схватить ее, но был остановлен гневным окликом Давида: – Стой! Женщина замерла, глядя Яссуру в глаза. – Не делай того, о чем потом пожалеешь, Рейчел! – велел он ей. – Ты слышишь? Она опомнилась и тяжело задышала. Взгляд ее заметался по комнате, а когда Папо наконец опустила руки и оглянулась на Акима, то увидела у него на шее струйку крови. Он встретил ее взгляд и улыбнулся все той же кривой улыбкой. – Теперь ты одна, Рейчел. Совсем одна. Стокгольм, Швеция Йенс Вальберг давно перестал следить за тем, что происходит с вирусом. И до сих пор это вполне устраивало его начальство, которое как будто не проявляло ни малейшего интереса к этой теме. Что же касается Йенса, то он игнорировал ее вполне сознательно: во-первых, потому, что не хотел раньше времени насаждать в читательские головы образ монстра, по большей части порожденного его собственной фантазией, а во-вторых – потому, что хотел спасти Ханну. Поэтому вместо NcoLV Вальберг решил заняться продажей «Крионордика». Английский инвестиционный банк рассчитывал получить обязательный взнос уже в течение текущей недели. Кто он, будущий владелец лаборатории, способной устроить Армагеддон? Существуют ли вообще организации, контролирующие подобные сделки? Йенс скосил глаза на Юнаса Бьёремана. Их взгляды встретились, и Юнас помахал какой-то бумагой, а потом поднялся и быстро пошел к Вальбергу. Тот выпрямился и скрестил на груди руки. Что такое происходит, в конце концов? Шеф отдела новостей приблизился к нему и с торжествующим видом положил на его стол компьютерную распечатку. – Пора, Йенс. Теперь-то тебе точно придется что-нибудь состряпать на эту тему. – Что это? – Вальберг с недоумением уставился на бумажку.