Соловьев устал, видимо, лежать на полу, который оказался не голым металлическим, как представлял себе Виктор Васильевич, а покрытым толстым замшевым ковриком. Но он все же отбил себе на поворотах ребра о ножки кресел и теперь примостился между сиденьями, положил на колени руки, скованные наручниками. Подполковнику полиции носить эти украшения было, скорее всего, непривычно. Он больше привык других людей видеть в этих браслетах. Сейчас руки его слегка затекли и устали от нахождения в едином стесненном положении. Увидев Россомахова и Данилова, открывших боковую сдвижную дверцу, Соловьев даже обрадовался, о чем сразу сообщили его глаза. – Ну что, бывший мой любимый начальник, на сделку со следствием ты пойдешь или нет? – сразу спросил подполковника Данилов. – А ты, капитан, следователь, что ли, чтобы мне сделку предлагать? – Нет, – ответил Россомахов. – Данилов сейчас вообще не при должности. Я тоже не собираюсь вмешиваться в это дело. Ведет его сотрудник следственного управления ФСБ полковник Савелкин. От нас с Даниловым зависит, как этот офицер к вам отнесется. Он ведь может и не предложить сделку со следствием. Тогда вам грозит очень крупный срок. Вы этого хотите? Россомахов был конкретен и строг. Соловьев разговаривал с ним совсем другим тоном, нежели со своим бывшим подчиненным. – Я готов выслушать ваши предложения! – заявил продажный мент, стараясь соблюдать собственное достоинство. Но следующая фраза Россомахова его этого достоинства полностью лишила: – Это не предложение, а приказ, выполнение которого будет учтено следствием. В противном же случае я вам просто не завидую. Для начала вас в следственном изоляторе посадят в камеру к уголовникам. Можете себе представить, какую радость доставит им бывший подполковник полиции. Камеру я попрошу выбрать такую, где всякого криминального народа побольше содержится. Вы ведь однажды уже предали своих подчиненных ради меркантильных интересов. В настоящий момент вы обязаны, опять же в своих интересах, только уже не в меркантильных, а в личностных, предать и своих нынешних хозяев. Я повторяю, это будет вам зачтено в большой плюс. – Что от меня требуется? – Голос Соловьева резко изменился, из него уже пропало чувство собственного достоинства. Похоже было на то, что ментовский подполковник живо представил себе, как он появится в камере, набитой уголовниками. Этого вполне хватило для полной перемены. – А вот теперь слушайте меня внимательно, – чрезвычайно строго произнес Россомахов. – Любое ваше отступление или новое предательство будет автоматически означать для вас пожизненное заключение. У ментовского подполковника даже уши зашевелились. Так старательно он слушал то, что говорил ему подполковник спецназа военной разведки. Объясняя менту, что от того требуется, Россомахов вытащил из его автомата, который взял с собой, магазин, снял нижнюю запирающую пластину, вытащил пружину и высыпал все патроны на колени офицеру спецназа, сидящему здесь же. Тот стряхнул патроны прямо на сиденье и совершенно спокойно уселся на них. После этого подполковник спецназа протянул разряженный автомат в руки менту. Тот оружие принял, показывая этим свое согласие. Микроавтобус «Фольксваген» подъехал вплотную к самому крыльцу. Боковые стекла были тонированы, но сквозь лобовое салон просматривался насквозь. Из микроавтобуса вышли несколько человек. Больше внутри никого видно не было. На крыльцо поднялись Данилов, Россомахов, Соловьев, Журавлев и Русинский. На плече у Соловьева висел автомат. Журавлев с Русинским направили стволы пистолетов-пулеметов в спины бывшему ментовскому капитану Данилову и подполковнику Россомахову, руки которых были скованы спереди наручниками. Подполковник Соловьев, ничуть не сомневаясь в своем праве, нажал на кнопку звонка на двери и не отпускал ее до того, как кто-то не спросил по домофону: – Кого нелегкая среди ночи принесла? – Подполковник Соловьев, уголовный розыск, – сказал мент, приблизив голову к отверстиям, просверленным в двери, за которыми находился микрофон. – К кому? – К майору Филимонову. – Он ждет? – Нет. У меня для него есть неожиданный подарок. – Минутку. Я доложу. Минута растянулась на целых три. – Соловьев? – спросил уже другой голос. – Я, – отозвался мент. – Что за подарок у тебя? – Я задержал бывшего капитана полиции Данилова. Совсем неожиданно следом за мной в подвале появился подполковник спецназа ГРУ. – Тот самый? – оживился Филимонов. – Тот самый. Он, кстати, находится в розыске. Поэтому сотрудники следственного комитета не возражали против его задержания. Они тоже были в подвале. – Что у тебя за машина? У вас же вроде, кроме «Волги» начальника, были одни «уазики». – Бывший майор КГБ показал, что камеры видеонаблюдения в здании работают нормально. – Только сегодня получили на отделение. Еще раскраску нанести не успели, – на ходу придумал ответ продажный мент. – А с тобой кто? – Это мои надежные парни. – А водитель машины? – Тоже парень проверенный. Он с другой машины. Я обещал его на новую взять. Он мне за это благодарен. Но с ним стоит разобраться. – Мы разберемся. Кто там еще в салоне? – Никого нет. – Посвети фонарем. – У меня нет с собой фонаря. В подвале второпях оставил. – Соловьев опять сообразил, что сказать в ответ на вопрос, который с Россомаховым не проговаривался. – Подожди немного, сейчас запустим. Теперь ждать пришлось меньше минуты. Послышалось шевеление засовов в толстой и тяжелой металлической двери. Створка распахнулась. Первыми за нее шагнули фальшивые пленники. Следом за ними порог переступили Журавлев с Русинским. Самым последним вошел, словно сомневаясь и о чем-то своем думая, ментовский подполковник. Но не отступил, понимая, что Филимонов может его спрятать от следствия только в могиле. Перед визитерами стояли четверо охранников с автоматами в руках. Но их оружие не было наставлено на гостей. Вывод напрашивался сам собой. Подполковника Соловьева здесь хорошо знали, держали за своего и не ожидали от него никаких неприятностей. – Филимонов где? – спросил мент. Старший из охранников кивнул на дверь и тут же раскрыл ее. – У себя сидит, – ответил менту второй охранник. За дверью был коридор длиной метров в десять, в завершении своем перегороженный другой металлической дверью. В ней имелось оконце, из которого торчал ствол ручного пулемета. Оттуда легко было простреливать весь коридор. «Да, – подумал подполковник Россомахов. – При откровенном штурме здания здесь легко было бы нарваться на крутую неприятность». Этот коридор вполне мог бы стать ловушкой для спецназовцев. Узкий, без мебели и дверных ниш, в которых можно было бы спрятаться, он легко простреливался насквозь. Спасти спецназовцев могло бы только одно – наличие гранатомета. Он был у группы, которая спряталась за сиденьями в микроавтобусе. Гранатомет «Вампир» прожег бы перегородку даже в том случае, если бы она была из двойного металла, и превратил бы пулеметчика в шашлык. Любой из современных танков поражается этим гранатометом. Не помогает даже наличие динамической защиты. Подполковник Соловьев тем временем смело шагнул за металлический порог и открыл вторую по счету дверь. При этом он сделал жест двум капитанам, которые грубо подталкивали глушителями подполковника и Михалыча. Все прошли следом за Соловьевым. Охранники двинулись за ними. Только один остался у двери и стал задвигать металлические засовы. За дверью, в которую вошли дорогие гости, располагался довольно просторный кабинет, вытянутый до внешней стены и имеющий зарешеченное окно. Когда микроавтобус подъезжал к зданию, света в этом окне не было. Сейчас он в кабинете горел. Под окном, левым боком к подоконнику стоял письменный стол с компьютером на нем. За столом сидел высокий человек с бычьей шеей и крутыми плечами. Такого бугая легко можно было запомнить по фигуре. – Здравствуй, майор, – сказал ему Соловьев. – Ты капитана искал, а ко мне он сам пришел. Говорит, ты одного из бомжей увез. Он согласился себя поменять на этого бомжа. Я пообещал ему, что ты согласишься. – Ты же знаешь, что те люди, которых сюда привозят насильно, отсюда живыми не выходят, – мрачно проговорил Филимонов. – Мог бы сначала позвонить мне и спросить согласия. – Не мог. Данилов пришел, когда рядом со мной стояли парни из следственного комитета. Я не имел возможности задержать его открыто, но слово дал. А я к своему слову отношусь трепетно. Потом приехал этот подполковник. Вот я и решил, что за двоих одного ты отпустишь. Тем более что знаешь, как до него добраться. Не хочешь ты, я сам это сделаю. Я грязной работой не гнушаюсь, даже позволю ему отойти от здания на десяток шагов. – Хорошо. Что ты хочешь? – Я хочу, чтобы ты мое слово уважил, привел того бомжа и забрал этих двоих. Мои парни уже устали держать их под прицелом. Пора и твоим людям поработать. В кабинет вошел четвертый охранник. – Приведи пленника. Не бей его сильно. Просто доставь сюда, – приказал ему Филимонов. Все молча ждали целую минуту. Потом дверь раскрылась, и охранник протолкнул в нее Гошу-футболиста, узнать которого было трудно. Вместо лица у него была окровавленная маска. – Все довольны? – спросил бывший майор Филимонов и встал из-за стола. – Я думаю, что десяток шагов сделать он сумеет. Десять шагов до смерти. Да и этим двоим немного пройти осталось. Может быть, даже меньше, чем вашему бомжу. – А вам? – спокойно и вежливо спросил подполковник Россомахов. – Что мне? – Сколько шагов вам осталось до смерти? Один или два? – Что!.. – Филимонов, возмущенный такой наглостью пленника, руки которого были скованы наручниками, шагнул вперед, но тут же получил мощный удар ногой в голову. После этого капитаны Журавлев и Русинский обернулись и расстреляли охранников, чересчур расслабленных и не подготовленных к обострению ситуации. У подполковника Россомахова и капитана Данилова в руках уже оказались пистолеты, спрятанные под полами курток, за поясом. Стрелять из них можно было бы и с двух рук. Браслеты в этом случае не мешали. Но подполковнику сразу снял наручники Журавлев, а Русинский позаботился о боеспособности капитана Данилова. Россомахов ударом ноги распахнул дверь кабинета так, чтобы она почти перекрыла узкий коридор и не давала возможности стрелять через бойницу с противоположного конца, если только там и в самом деле был пулеметчик. Кроме того, пистолеты-пулеметы капитанов имели глушители. Слабый звук их коротких очередей никто не должен был услышать.