Я все еще лежу на полу. Лежу, обхватив руками колени. Вдох. Выдох. От биения сердца шумит в ушах, острая боль в животе сменилась дурнотой, дрожь прекратилась. Меня зовут Стелла Видстранд, а не Стелла Юханссон. Мне тридцать девять, а не девятнадцать. И у меня больше не случаются панические атаки. В комнату падает серый осенний свет. Я слышу шум дождя, льющегося за окном. Мой кабинет выглядит как обычно. Высокие окна, болотно-зеленые стены. Привольный пейзаж в раме на стене, ковер ручной работы на деревянном полу. Мой старый добрый стол, два кресла в углу у двери. Помню, как я сама обставляла кабинет, продумывая каждую деталь. Теперь уже не скажу, почему это казалось таким важным. Я всегда представляла себе, что сама найду ее. Не думала, что она разыщет меня. Возможно, она сделала это из любопытства – желая посмотреть, кто же я. Или для того, чтобы упрекнуть меня, – чтобы я никогда не забыла. Может быть, из чувства мести. Мне понадобились десятилетия, чтобы заново построить свою разрушенную жизнь, прийти к тому, чем я занимаюсь сегодня. Но даже если я оставила позади все, что произошло тогда, – я ничего не забыла. Такое не забывается. Я лежу на полу. Колени к груди. Вдох. Выдох. Хенрик поцеловал меня в щеку, уходя на работу. Я позавтракала вместе с Эмилем, высадила его у школы и поехала дальше в сторону Кунгсхольмена[1]. Все было как обычно. Запотевшие стекла в машине, пробка на мосту Транебергсбрун, туман над серой гладью воды озера Меларен, нехватка парковочных мест в центре города. Она пришла на прием за час до обеда. Я открыла, услышав стук в дверь, и тут же узнала ее. Мы пожали друг другу руки. Она представилась как Изабелла Карлссон. Знает ли она свое настоящее имя? Я взяла у нее из рук мокрую от дождя куртку. Сказала что-то о погоде, пригласила в свой кабинет. Изабелла Карлссон улыбнулась и устроилась в одном из кресел. Когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. Как обычно, когда пациент приходит ко мне впервые, я задала вопрос, что заставило ее обратиться за помощью. Изабелла Карлссон хорошо подготовилась. Свою роль она сыграла прекрасно: рассказала, что после смерти отца ее мучает бессонница. Ей нужна помощь, чтобы справиться со своим горем. Добавила, что испытывает растерянность и неуверенность в себе, что у нее возникают трудности в общении. Все было тщательно отрепетировано. Зачем? Она с таким же успехом могла сказать все как есть. Не было никакой необходимости скрывать истинные причины своего появления. Ей недавно исполнилось двадцать два. Среднего роста, стройная фигурка с тонкой талией. Коротко подстриженные ногти без маникюра. Ни татуировки, ни пирсинга, даже дырочек в ушах нет. Черные прямые волосы спадали до середины спины. Мокрые от дождя, они казались особенно блестящими и подчеркивали белизну кожи, и тут я подумала – какая же она красивая. Гораздо красивее, чем я могла себе представить. Наш дальнейший разговор прошел как в тумане. Задним числом я даже не вспомню, что говорила. Вероятно, что-то про динамику групповой терапии, возможно, что-то о коммуникации и о том, как наш образ-Я влияет на наше отношение к другим. Казалось, Изабелла Карлссон внимательно слушает меня. Движением головы она откинула назад волосы, снова улыбнулась. Однако она все время была начеку. Напряжение не спадало. Сначала на меня накатила тошнота, потом закружилась голова, грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Все эти симптомы мне хорошо знакомы. Извинившись, я вышла из кабинета и закрылась в туалете в конце коридора. Сердце отчаянно колотилось, холодный пот стекал по спине, а в голове стучало так, что искры сыпались из глаз. В животе все перевернулось, я встала на четвереньки перед унитазом, пытаясь вызвать рвоту. Не получилось. Тогда я села на пол, прислонившись к кафельной стене, и закрыла глаза. Прекратить думать о ней. Прекратить думать. Прекратить. Через несколько минут я вернулась, сказала, что жду ее на сеансе групповой терапии в среду в час дня. Изабелла Карлссон накинула куртку, приподняла волосы на затылке и встряхнула ими. Мне захотелось протянуть руку и прикоснуться к ее прядям, но я сдержалась. Она заметила это. Конечно, она обратила внимание на мои сомнения, на стремление к контакту. Возможно, именно этого она и добивалась? Выбить меня из равновесия? Она повесила сумку на плечо, я открыла перед ней дверь, и она ушла. Как долго я мечтала об этом дне! Представляла себе, как все это будет, что я буду говорить. Все должно было произойти совсем не так. И оказалось, что это куда больнее, чем я думала. Я лежу на полу. Лежу, притянув колени к груди. Вдох. Выдох. Она вернулась. Она жива. Изабелла – Изабелла! Я обернулась на голос Юханны. Снова я оказалась в корпусе М, в самом дальнем конце кампуса, где располагалось кафе. В разгар обеденного перерыва в зале яблоку негде было упасть, все столы и стулья были заняты. В обед тут всегда толпились студенты. Я повертела головой, но Юханну не увидела. Наконец она поднялась со своего места и помахала мне рукой. – Иди сюда! – крикнула она. Я совершенно не хотела присоединяться к ней. Всю последнюю лекцию я сидела как на иголках. Казалось, я сейчас взорвусь от переполнявших меня чувств. Горе. Гнев. Ненависть. Попытки все это скрыть. Улыбаться, казаться милой. Изображать из себя кого-то другого, не быть собой. Более всего на свете мне хотелось бы съесть свой бутерброд в одиночестве, пока не началась очередная лекция. Еще раз обдумать то, что произошло в кабинете Стеллы. Однако мне трудно сказать «нет». Закинув сумку на плечо, я начала прокладывать себе путь среди человеческих тел, валяющихся на полу сумок, зеленых столов и красных стульев, и наконец добралась до их столика. Юханна – самый близкий мне человек. Никогда у меня не было подруги ближе нее. С самых первых ужасных дней в Королевском технологическом институте, когда она взяла меня под свое покровительство и предложила мне переехать к ней. До сих пор не знаю, почему она так поступила. Мы с ней такие разные. Она человек опытный, много всякого повидала в жизни, путешествовала почти по всему миру. Волосы у нее выкрашены в лиловый цвет, в ушах дырочки, в носу кольцо, татуировка на пояснице и еще одна на запястье. Единорог, дышащий огнем. Она крутая и уверенная в себе. И прекрасно знает, чего хочет. Сюзи и Марьям, сидящие возле нее, тоже очень милые. Но только с Юханной я могу расслабиться, быть собой. – Куда ты пропала? – спросила Марьям. – Что-то я тебя на матане не видела. – А меня и не было, – ответила я. – Случилось что-то страшное? – воскликнула Сюзи, прикладывая руку к груди. – Ты же никогда не прогуливаешь! – Мне пришлось уйти, сделать одно дело. Я придвинула себе стул, повесила на спинку промокшую куртку и села. Меня до сих пор удивляет, что люди меня замечают, что кто-то обращает внимание на мое отсутствие. И даже скучает без меня. Я привыкла казаться невидимой. Раскрыв сумку, я достала из нее завернутый в пластик бутерброд, купленный в супермаркете по дороге. Бутерброд уже потерял вид, и я кинула его обратно в сумку. – Там все еще идет дождь? – спросила Юханна. – Как с утра зарядил, так и льет, – ответила я. – Тоска! – вздохнула Сюзи, перелистывая учебник по механике. – Ты хоть что-нибудь понимаешь? – В последний раз я записала кучу всего про вращательные моменты, – ответила Юханна. – Но я не уверена, что все это относится к тому, к чему нужно. Они засмеялись. Я тоже. Но какая-то часть моего существа словно бы сидела в прозрачном стеклянном аквариуме и смотрела наружу. Во мне живут два разных человека, я знаю. Один – это тот, кого все видят. Второго, настоящего, вижу только я. Между ними – пропасть. Внутри меня – бездна и тьма. (У меня есть склонность к мелодраматичности). – Изабелла, ты же понимаешь, – воскликнула Марьям, поворачиваясь ко мне. – У меня уже паника. Пора начинать готовиться к экзамену! – Если прочитать учебник, то там все понятно, – ответила я. – Ну да, некоторым понятно. Если бы мы сидели и зубрили, как ты, вместо того чтобы ходить на вечеринки, мы бы тоже секли, – усмехнулась Сюзи и толкнула меня кулачком в бок. – Признайся, что она права! Скомканная салфетка Юханны полетела мне в голову. – Признайся, Изабелла!