Слева на мантии, примерно на уровне сердца, серебряной и бордовой нитью вышит герб, который я видела в кабинете Блэквуд. – Historia Est Magistra Vitae, – читаю я вслух. Я хорошо понимаю латинские корни – научилась этому, когда стала интересоваться происхождением имен, – но с грамматикой беда. – История, учитель, жизнь? – История – учитель жизни – девиз Академии Абскондити, – со вздохом говорит Лейла, будто смиряясь со скучным разговором. – Бордовый цвет означает терпение в бою. Серебро означает мир. Дуб символизирует почтенный возраст и силу. Факел представляет правду и ум. А сфинкс символизирует всеведение и таинства. Еще не договорив, Лейла открывает арочную дверь и без промедления покидает апартаменты. Я иду за ней, закрываю за нами дверь и на ходу надеваю мантию, размышляя о гербе. Каменный коридор освещен ярче, чем ночью, но здесь холодно и поэтому все равно как-то мрачно. Лейла сейчас назвала мне серьезную символику, а не просто какой-то банальный школьный девиз. Прикусываю губу. Странно, что кто-то выбрал цвета, которые означают «терпение в бою» и «мир», – кажется, эти понятия противоречат друг другу. Я не слишком разбираюсь в геральдике, но знаю, что сфинкс чаще всего ассоциируется с египетской и греческой культурами. – Так что насчет всей этой секретности… – Нет. Внимательнее приглядываюсь к Лейле. Интересно, что было бы, если бы они когда-нибудь встретились с моим отцом? Готова поклясться, они бы пристально смотрели друг на друга, не обменявшись и парой слов. Уверена, она из тех девчонок, которые любят притворяться, будто никогда не пукают, а если такое с ней вдруг приключится, она от ужаса упадет в обморок. Снова не могу сдержать себя и начинаю смеяться. Лейла резко поворачивается ко мне. – Что? На секунду в голову приходит мысль, не сказать ли ей правду… – Слушай, мы ведь тут будем вместе, так? В этом, ну, видимо, замке, по крайней мере несколько недель, пока не поедем домой на каникулы… – Домой навсегда. – Я никогда не езжу домой на каникулы, – фыркает она. Сколько ни стараюсь разглядеть в ее лице хоть какие-то эмоции, ничего не нахожу. Меня бы, например, жутко расстроил факт, что я не могу провести праздники в кругу семьи. – Так или иначе, стоит прожить это время с максимальной пользой. Ты так не считаешь? Лейла отворачивается и идет по каменному коридору с рядом узких стрельчатых окон. Стены такой толщины, что на подоконниках вырезанных в них окон вполне можно сидеть. Так и представляю, как давным-давно здесь размещались лучники, которые осыпали идущего на штурм врага градом стрел. – Чтобы научиться ориентироваться в этом здании, тебе потребуется некоторое время, – говорит Лейла, не обращая внимания на мое замечание. – Коридоры расположены зигзагами, но главное – помнить, что снаружи здание прямоугольное. Так что если будешь держаться внешней стены, не заблудишься. У меня такое чувство, будто я разговариваю с продавщицей из нашего супермаркета, Агнес, которая постоянно что-то напевает и почти никого не слушает. Вместо того чтобы ответить на вопрос покупателя, она говорит то, что сию минуту пришло ей в голову. Мы с Эмили относимся к ней как к печенью с предсказанием. Если она говорит, что артишоки нынче растут буйно или ростки картошки похожи на пальцы зомби, это предвещает какую-нибудь неприятность, но если она заводит разговор о поступлении новой партии мороженого, значит, день будет замечательным. – А если окажешься на улице во внутреннем дворике или в саду, значит, ты где-то в центре прямоугольника, – монотонно бубнит Лейла, как будто читает скучную брошюру. – Во всем здании три этажа, кроме одной четырехэтажной башни. – Кабинет Блэквуд, – говорю я, радуясь, что хоть что-то уже знаю об этом месте. – Да, – подтверждает она и бросает на меня беглый вопросительный взгляд. – Можешь ориентироваться на эту башню. Представь, что она олицетворяет север, а общежитие девочек – восток. Прямо напротив нас, в западной стороне здания расположено общежитие мальчиков. По мере того как мы идем дальше, я считаю двери и повороты, подмечаю трещину в камне, ступеньку, которая круче остальных, и запоминаю все это. В детстве на ярмарках все друзья всегда шли за мной, потому что мне было достаточно обойти площадку один раз, чтобы запомнить, где что находится. Папа говорит, это потому, что я упорно обследовала каждый дюйм леса возле нашего дома, а ориентироваться в лесу гораздо сложнее, чем в здании или на ярмарочной площадке. Лейла доходит до конца коридора, спускается на три ступеньки и сворачивает влево. – Подозреваю, что расписание занятий здесь отличается от того, к чему ты привыкла. Некоторые занятия идут друг за другом, но таких мало, потому что бо?льшая их часть требует тяжелых физических нагрузок. С понедельника по пятницу у нас самые трудные дни, а в выходные расписание облегченное. Но преподаватели имеют право устроить неожиданное испытание, когда пожелают. – Она откидывает с лица прядь волос. – Сейчас мы выходим в северную часть здания, где расположены классные комнаты и кабинеты преподавателей. – Она указывает на стену. – А в южной части – общие комнаты: обеденный зал, библиотека, оружейная и так далее. Я резко останавливаюсь. – Стоп. Какая оружейная? Лейла тоже останавливается. – У нас весьма богатая коллекция мечей. Луки и ножи тоже из лучших. Чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Я никогда не держала в руках настоящего меча. Папа всегда заставлял меня тренироваться с деревянным, и я делала это так часто, что сломала немало из них. Комната, полная ножей? О, я готова! – Но вот яды оставляют желать лучшего, – как будто про себя продолжает Лейла. – Впрочем, нет смысла обсуждать это сейчас, поскольку в ту часть школы мы попадем только после обеда. Улыбка сползает с моего лица. – Яды? – Я слышала, в следующем семестре вводится расширенный учебный план, так что, возможно, появится что-то получше, – сухо подводит итог Лейла. Насколько я могу судить, единственная причина, по которой стоит изучать яды, это если собираешься их применять или подозреваешь, что кто-то может использовать их против тебя. Ни то, ни другое меня как-то не вдохновляет. – Зачем здесь изучают яды? Она смотрит на меня так, будто я шучу. – Ты радуешься ножам, но не понимаешь, почему мы изучаем яды? Если таким образом ты косишь под наивную дурочку, то стоило бы приложить больше усилий. Я не свожу с нее глаз. – Умение обращаться с ножами, стрелами и мечами – это мастерство. А яды предназначены только для того, чтобы нести людям смерть. – Ну да, конечно! А ножи исключительно для того, чтобы с ними обниматься, – сухо говорит Лейла и идет дальше. – Сейчас у тебя встреча с главой отдела квалификационного оценивания учащихся. Его кабинет здесь, дальше по коридору. Я хватаю ее за запястье, но она ловко уворачивается, прежде чем мне удается как следует сжать руку. Она кидает на меня гневный взгляд, и я впервые вижу в ее лице признаки жизни. – Никогда больше так не делай. – Не брать тебя за руку? Ну извини. Притормози на минутку. Я серьезно. Что за яды и древнее правило «око за око»? – В душе нарастает чувство, что здесь творится что-то неладное, а вместе с ним и уверенность, что от меня скрывают какую-то информацию об этом месте, которую мне необходимо знать. – И что это Блэквуд говорила о погибших учениках? Знаю, что нельзя спрашивать, кем были эти ученики и все такое, но ты можешь хоть немного объяснить? Мне следует опасаться за свою жизнь? Похоже, мои слова поставили Лейлу в тупик. – Не знаю, что ты хочешь от меня услышать. – Правду. Почему родители отправили нас в удаленную школу, где все правила поведения говорят о неминуемой опасности? Мне не нравится, что я не знаю, где нахожусь, но еще больше не нравится мысль о том, что папа что-то скрывал от меня. – Здесь меньше опасности, чем где бы то ни было, – говорит Лейла таким тоном, как будто я нанесла ей оскорбление. – Мне так не кажется. Она наклоняется ко мне и говорит ровным голосом: – Я же сказала: перестань прикидываться наивной дурочкой. – Я не прикидываюсь. – Меня терзают сомнения. Инстинкт подсказывает, что стоит идти ва-банк. – Прости, что донимаю тебя вопросами, но поскольку отца здесь нет и я не могу расспросить его… – Замолчи, – гневным голосом велит Лейла. Оглянувшись и убедившись, что коридор за нами пуст, она неожиданно сильно толкает меня обратно на лестничный пролет, с которого мы только что вышли. – Может, это и не притворство. Может, ты и правда не знаешь. Но глупость – не решение проблемы. – В ее тихом голосе, почти что шепоте, слышится явственное обвинение. – С чего ты взяла, что я притворяюсь, задавая эти вопросы? Что бы мне это дало? – Мой ответ по-прежнему «нет», – шипит она. – Категорически. Упомянув отца – только отца, – ты только что сообщила мне, что твоя мать, скорее всего, умерла. Теперь я кое-что о тебе знаю, помимо того, что, судя по твоему выговору, ты явно выросла в Америке. Одежда, в которой ты приехала вчера ночью, дает понять, что ты живешь в северном климате, а судя по стилю, скорее в сельской местности, а не в большом городе. Черты лица наводят на мысль, что предки у тебя – выходцы из Западной Европы. Я бы сказала, из южной Италии, судя по волосам и глазам. Это существенно сужает круг Семей, к которым ты могла бы принадлежать. Мне продолжать? Я не могу отвести от нее взгляда. Кто она вообще такая? – Семей? Каких семей? Она шире открывает глаза и сжимает кулаки. – Ты шумная и безрассудная, и я ни за что не стану отвечать на твои вопросы. Хорошая игра, но ты проиграла. – В ее голосе слышится злоба. – Подожди… – Разговор окончен, – говорит Лейла. – Поверить не могу, что директор Блэквуд поселила нас вместе. – Она торопливо идет прочь. Черт возьми! Я отметаю один вариант за другим: обаяние не работает, настойчивость тоже. Поэтому поднимаю руки, словно сдаюсь. – Послушай, честное слово, я вовсе не хотела злить тебя. Клянусь! Моя лучшая подруга всегда говорит, что я напираю так, как будто сталкиваю человека с обрыва. Понимаю, ты мне не доверяешь. Я очень постараюсь успокоиться и перестать забрасывать тебя вопросами. Но я с тобой не играю и даже не догадываюсь, что именно я «проиграла». Прежде чем она успевает ответить, двери вокруг нас приоткрываются. В коридор высыпают ученики, каждый из которых одет в ту же одежду и мантию, что и мы. Неужели только что закончился урок? Я даже не слышала звонка. Я привыкла, что на переменах все кричат, смеются и толкают друг друга, но здесь все двигаются как-то очень продуманно и общаются полушепотом. Лейла лавирует в гуще пугающе тихих учеников. На меня косятся украдкой, и если бы я не присматривалась, то решила бы, что меня и вовсе не заметили. Никто в открытую не таращится на новичка, как бывает в моей школе. По телу пробегает дрожь. Это место выбивает меня из колеи, и я все меньше понимаю, зачем папа меня сюда отправил. Это похоже на испытание: он как будто хочет доказать мне свою правоту по поводу моей излишней доверчивости. Так и слышу, как он говорит: «Посмотри, посмотри на это место и скажи, что я прав: людям всегда есть что скрывать». Самое странное, что, хотя наши мнения по вопросу доверия не совпадали, мне тем не менее всегда казалось, что он втайне гордится моим стремлением видеть в людях хорошее. Возможно, я заблуждалась. – Лейла… – К нам подходит парень, нарушая ход моих мыслей. Он поразительно похож на нее, не считая роста. Она на треть головы ниже меня, а он примерно на столько же выше. Но у обоих царственная осанка и сосредоточенное выражение лица. – Я удивлен, – продолжает он. – Думал, ты уже должна быть в кабинете тестирования учащихся. – Он подмигивает ей. Судя по его замечанию, она, наверное, рассказала ему обо мне рано утром. Либо так, либо ученики каким-то образом узнали, что я должна приехать, и эта мысль беспокоит меня еще сильнее. Здесь нет ни телефона, ни Интернета, так что узнать обо мне они могли, только если мой приезд был запланирован заранее, задолго до того, как я сама о нем узнала. – Смягчающие обстоятельства. – Лейла смотрит на меня так, словно я какая-то сомнительная еда из столовой. – Эш, познакомься, это Новембер, моя новая соседка по комнате. Новембер, это Эш.