Часть 2 из 16 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, мама, – сказал я, и мой голос дрогнул. На мгновение я понадеялся, что она извинится за то, что наговорила мне в прошлый раз. Мы опять поссорились из-за отца Сауда, и, как обычно, это ничуть не помогло нам понять друг друга.
– Но не потому, что я его поколотил. А потому что делал что-то осмысленное.
– В любом движении есть смысл, – сказала она. – Даже в простом ритме прядения.
– Что ты хотела мне сказать? – я надеялся перевести разговор на другую тему. Мне не хотелось снова с ней ссориться.
– У меня есть вести от отца Сауда, – сказала она. – Я хотела рассказать тебе, что он узнал.
– Он возвращается? – спросил я, не скрывая радости. Он стал немного странным с тех пор, как умер отец Тарика, как будто, увидев наше проклятие в действии, пожалел, что связал с нами свою судьбу и судьбу Сауда. После этого он стал намного чаще уезжать, но всегда возвращался – во всяком случае, до сих пор.
– Нет, – ответила мама. – Он слишком занят, чтобы вернуться. Но он передал мне важные вести, и тебе нужно их услышать.
– Тогда рассказывай, – сказал я, усаживаясь у ее ног, как делал когда-то, чтобы послушать истории про Маленькую Розу.
– Харуф умирает, – начала она. – Люди голодают, денег нет. Даже король и королева бедствуют. Маленькой Розе нельзя прясть, а значит, и всем остальным тоже.
Я хотел сказать, что Харуф умирает уже много лет и что страдания Касима и Расимы ничего для меня не значат, но мама подняла руку, и я промолчал.
– В прошлом сезоне испортилась шерсть, – продолжала она, – и они мало что продали, а значит, у них не было денег, чтобы купить ткани.
А ведь когда-то они пряли свою пряжу и ткали свои ткани, подумал я. Но говорить этого не стал. Только воздух попусту сотрясать, а у мамы нет сил на пустые споры.
– Касим заключил сделку с Царетворцем, – сказала мама. – Маленькой Розе уже семнадцать. Когда ей исполнится восемнадцать, она выйдет за принца Марама, и этот союз вновь объединит Камих и Харуф, и король получит любое имя, какое выберет его народ.
– И какое это имеет отношение ко мне? – спросил я. – Мы уехали из Харуфа, а в Камихе нам никогда не были рады.
– Если королевства объединятся, появится соглашение для прях. Должно появиться, – сказала мама. – Ты отправишься ко двору Царетворца, в столицу на берегу моря. Ты должен будешь выяснить, кто занимается составлением соглашения, и добиться, чтобы тебя включили. Возьмешь с собой Тарика и Арву.
– Нет, – возразил я.
Я не мог уехать. Мы и так еле сводили концы с концами, деля работу на всех, кто был способен хоть что-то делать. Если мы уедем, если я заберу с собой Тарика и Арву, за мамой некому будет присматривать, кроме чужаков, которые едва выносили наше присутствие. Я покачал головой.
– А Сауд? – спросил я, медленно проговаривая слова, хотя мои мысли неслись вскачь.
– Он останется здесь, – сказала мама. Она никогда не любила Сауда, так что я не понимал, почему она хочет, чтобы он остался, особенно в отсутствие его отца. Может, она хочет иметь гарантию его преданности? Хотя, как по мне, ни сам Сауд, ни его отец никогда не давали повода в них усомниться. – Скоро он будет уже достаточно взрослым, чтобы работать охранником.
– А как же ты? – спросил я. – Я мог бы остаться, из меня получится охранник даже лучше Сауда. Мы могли бы все остаться здесь.
– Нет, Йашаа. – Она закашлялась. Я ждал. Теперь, когда она начинала кашлять, казалось, что это длится часами. Наконец ей удалось прочистить горло. – Ты поедешь. И возьми с собой остальных. Если все пойдет хорошо, ты наконец обретешь настоящий дом.
– Нет у меня никакого дома, – сказал я со злостью в голосе. Я не смотрел ей в лицо, говоря это, потому что знал, что это ее обидит. – Маленькая Роза об этом позаботилась.
– Йашаа, – сказала мама, – эта магия – ужасная вещь. Маленькая Роза страдает не меньше остальных.
Но страдания Маленькой Розы меня нисколько не волновали, разве что приносили гадкое удовлетворение. Мне хотелось поскорее закончить этот разговор.
– Арве нужно упаковать свое веретено, раз ты ее прогоняешь, – как можно холоднее сказал я.
– Я сложу его в корзину с остальными инструментами для рукоделия, – сказала она. Ее дыхание снова сбилось.
Я заставил себя взглянуть ей в глаза. Они были полны слез, будто ей было грустно от предстоящего расставания. Будто она не отреклась так легко от юноши, которого я в душе считал своим братом.
Во мне закипала злость, сдавливая мне легкие, как проклятие Маленькой Розы сдавливало мамины.
Я не понимал. Не понимал, как у такой слабой женщины может быть такая железная воля. Не понимал, почему она обладала такой властью над отцом Сауда, над всем нашим лагерем. Надо мной. Я совсем не понимал свою мать. Но я любил ее, и потому отправился собирать вещи.
Глава 3
На дороге мы с Тариком и Арвой представляли собой странную группу. Мама с трудом поднялась на ноги, чтобы проводить нас, стоя у входа в свою палатку. Дальше этого она уже давно не ходила. Я старался не думать о том, что она может умереть до нашего возвращения. Сауд нас не провожал – его отправили на охоту с утра пораньше, пока мы прощались с мамой. Я был в ярости и видел, что Тарик с Арвой расстроены не меньше моего. Но он хотя бы был с нами, пока мы собирали вещи и обсуждали свои нехитрые планы. О разлуке с ним я тоже старался не думать.
Мы решили не брать телегу. Даже если бы у нас был вол, чтобы ее тащить, нам нечем было бы его кормить. В долинах Камиха хорошие пастбища, но на нашем пути будут и дремучие леса, и бескрайние глинистые равнины. Так что мы отправились в путь пешком, взвалив на себя все, что могли унести, и молились, чтобы выдалась хорошая погода. Молился в основном Тарик. Арва с готовностью произносила нужные слова и вполне искренне верила, что их кто-то услышит, но моя вера давно иссякла. Тарик же верил с убежденностью человека, который повидал мир, но предпочитает верить вопреки увиденному.
На подступах к Железным горам дорога была легкой. Шли мы в основном под гору, и вокруг было полно дичи, которую Тарик ловил в наскоро сооруженные капканы. Отец Сауда показывал, как это делается, еще до того, как стал учить нас боевым приемам.
– Прежде, чем учиться защищаться, надо научиться прокормить себя, – говорил он.
В то время это казалось мне нелепым: какой прок добывать пищу в диких условиях, когда ты сам служишь добычей для любого, кому попадешься на пути? Но теперь я был рад, что хотя бы Тарик усвоил его уроки.
Сосновые шишки, из которых получается лучшая растопка, в это время года еще не падали с деревьев, но с нами была Арва. Взбираться на деревья для нее было легче, чем шишкам – падать. К тому же ей нравилось кидаться шишками в нас с Тариком, когда по вечерам мы разбивали лагерь. Изгнание из лагеря далось ей тяжелее, чем нам, так что мы почти не бранили ее. Поскольку совсем недавно умерла ее мать, Арва очень болезненно восприняла потерю людей, заменивших ей семью, в особенности Сауда.
Я тоже по ним скучал. Я велел Тарику идти первым, Арву ставил в середину, а сам шел позади, прикрывая их со спины. В горных лесах водились крупные животные с большими когтями и зубами, а безопасность на дороге не мог бы обеспечить и самый могущественный король. Если бы с нами был Сауд, он мог бы прикрывать нас сзади, а я бы вел всех за собой. Тарик неплохо ориентировался в лесу, да и дорога была несложная, но он часто отвлекался.
Так что, когда на следующее утро я проснулся и обнаружил, что Сауд терпеливо подбрасывает оставшиеся шишки в угасающий костер, я только рассмеялся и сказал, что он мог бы начать варить кашу, раз уж все равно не спит. Он подошел к мешку с провизией, отогнав вившихся вокруг него пчел.
– Так ты не отошлешь меня назад? – спросил он.
– Как будто это в моих силах.
– Твоя мать сказала, это ваши прядильные дела. – Сауд не смотрел мне в глаза, притворяясь, что отмеряет зерно для завтрака, хотя я прекрасно знал, что он способен отмерить его и по весу.
– Мать так говорит про все, когда хочет оттеснить вас с отцом, – сказал я. Мне было больно говорить это. Представляю, что чувствовал Сауд. – Ты идешь с нами ради нас или чтобы увидеть отца?
– А разве не может быть сразу две причины?
– Конечно, может, – сказал я. – Но мы можем разминуться с ним в столице. Или по пути. А может, мать солгала, и он вообще занят другими делами.
– Я пойду с вами, куда бы вас ни завела судьба. – Он хотел, чтобы его слова прозвучали торжественно, как клятва, но эффект был несколько подпорчен, когда посреди предложения из палатки вылезла Арва, взвизгнула от радости и бросилась к нему в объятия.
– Долго же ты собирался, – сказала она, как только спасла наш завтрак от неминуемой гибели и закрепила котелок над костром, чтобы мы успели поесть хотя бы до полудня.
– От матери Йашаа не так просто убежать, когда она вбила себе что-то в голову, – сообщил Сауд. Все мы знали, что это правда. Даже в болезни ее воля была достаточно сильна, чтобы изгнать нас из единственного общества, какое помнили Тарик и Арва. Наверняка она завалила Сауда бесчисленными поручениями, чтобы помешать ему сбежать. На мгновение мою грудь пронзила боль – в сердце, не в легких, – когда я вспомнил, как простился с матерью. Но я решил не обращать на это внимание. Сауд с нами. Теперь все будет гораздо лучше.
Тарик выбрался из нашей с ним палатки, поморгал, без комментариев принял новые обстоятельства и отправился к реке умываться. Когда он вернулся, каша была готова, а палатки собраны и сложены. Сауд не захватил с собой палатки, потому что ему пришлось бы ее украсть, а он бы так никогда не поступил. Придется что-то придумать, когда будем устраиваться на ночлег, а сейчас нужно скорей отправляться в путь. Мы быстро закончили завтрак. Мне не терпелось продолжить путешествие, хоть мне и не слишком нравилась его цель. Арва и Тарик нервничали из-за того, что сегодня нам придется выйти из леса. Конечно, они оба уже бывали за его пределами, но не помнили этого, как помнил я, и не знали, что может их там ожидать.
– Смотрите! – воскликнула Арва, отправившаяся к реке, чтобы сполоснуть котелок. – Это было на камне, прямо у воды. Она, наверное, улетела прямо перед моим приходом!
Из ее сложенных ладоней исходило мягкое сияние. Котелок с аккуратно сложенными внутри мисками болтался у нее на локте. Тарик заглянул ей через плечо и вытаращил глаза от удивления.
– Йашаа, ты когда-нибудь такое видел?.. – спросил он с придыханием, когда я подошел к ним и тоже заглянул в ладони Арвы.
Ее было немного, но не узнать ее было невозможно: золотая пыльца, источавшая мягкое сияние и легкий запах меда. Я видел ее всего однажды, когда пробрался в Большой зал дворца в Харуфе после злополучного празднования дня рождения Маленькой Розы. Служанки, плача, подметали полы, но я был так расстроен, что все пропустил, и очень хотел своими глазами взглянуть на остатки праздника. Одна из девушек подозвала меня, видимо, догадавшись, что я еще не сообразил, как сильно изменился мир, и показала мне содержимое своего совка.
– Это пыльца феи, – ласково сказала она мне. На ее щеках были следы слез. – Она приносит удачу.
– Она приносит удачу, – повторил я, когда Арва высыпала пыльцу мне в руки. – Это значит, что они следили за нами, слушали нас и одобряют то, что мы делаем.
– Одобряют, что вы едете в столицу клянчить? – неожиданно едко спросил Сауд. Костяшки его сомкнутых на шесте пальцев побелели. – Я знаю, что вам поручила твоя мать. Я слышал, как главный торговец сказал ей, что даже жалость к детям не заставит Царетворца передумать, кто бы там ни занимался соглашением. Мы можем отправить к нему Арву в лохмотьях, но и это не тронет их каменные сердца.
Арва пришла в ужас от такой идеи и бессознательно потянулась рукой к потрепанному краю своего платка. Ткань была добротная, но она носила этот платок уже давно, и это было заметно. Когда она бегала или лазила по деревьям, отец Сауда говорил, что выбившиеся из платка нитки развеваются за ней, как пыльца фей, но теперь, увидев пыльцу и платок рядом, мы поняли, что он просто хотел сделать ей приятное.
– Тебе не придется этого делать, – пообещал я.
– А что же тогда мы будем делать? – спросила она. Я заметил, что ее пальцы, стискивавшие платок, разжались. На них все еще была пыльца, особенно яркая на фоне ее смуглой кожи. Это было красиво. Я перевел взгляд на Сауда, потом на Тарика. А что мы можем сделать? Можем идти много дней, а в конце пути положиться на сомнительную милость Царетворца. Моя мать, вопреки всему сохранявшая надежду, считала, что я смогу обеспечить нам будущее. Но это будет будущее, которого хочет она. Будущее, в котором я проведу остаток дней за прядением в Камихе, надеясь достичь хоть какого-то благополучия среди чужих мне людей. Я всегда буду бедным родственником, нахлебником, которому некуда идти. Я бы с радостью сделал это ради мамы, если бы это помогло ей исцелиться, но я знал, что не смогу ей помочь. Несмотря на всю горечь нашего прощания, я любил ее. Она – моя семья, хоть я и не разделяю ее мечты о моем будущем. Я бы выжил, как выживала она, пока ее не одолела диковинная болезнь. Но взглянув на Тарика и Арву, на ее покрытые золотой пыльцой ладони и ветхий платок, я понял, что меня не устроит столь жалкая судьба для них.
– Что бы мы ни делали, – сказал я, – мы сделаем это вместе, ясно? Если вам не нравится план моей матери или у вас есть другие предложения, вы должны мне сказать.
Они кивнули. В глазах Сауда горела решимость, какой я прежде не видел. Мои позвонки будто превратились в закаленное железо, придавая мне сил. Золотая пыльца сияла в моих руках, напоминая о том, по чему я так долго скучал. Здесь ответов не было. Но, возможно, они есть где-то еще.
– Мы не поедем в столицу, – сказал я. – Не будем просить милостыню у двора Царетворца в Камихе. Пора возвращаться домой.
Произнести само это слово вслух было странно.
Тарик замер. Он больше всех нас мечтал вновь увидеть вересковые склоны, на которых он родился. Он тосковал по воспоминаниям, которые были отчасти реальны, отчасти выдуманы.
Мои воспоминания были четче, у Арвы не было никаких, кроме идеализированного образа Маленькой Розы, который я так и не решился разрушить. Тарик верил в Харуф так же, как во все остальное: он слышал историю множество раз, а попытки разобраться в несоответствиях лишь укрепляли его веру, а не сеяли сомнения.
– Мы пойдем обратно через лес и перейдем через горы, – сказал я. – Мы пойдем в Харуф, где нам суждено быть по праву рождения.
– А как же проклятие? – спросил Тарик.
Я стряхнул пыльцу на землю, где она смешалась с землей и исчезла, оставив лишь слабые отблески в солнечном свете. Я вытер руки о куфию.