Теперь же я понял, что сейчас нам было бы проще, если бы мы тогда расспросили его. Тарик был прав насчет той версии истории, которую я слышал от матери: она состояла из множества деталей, которые мы с годами складывали в разные картинки. Мать рассказывала мне о волшебных существах и их дарах принцессе, пока я лежал в постели больной, и если я и заметил странное выражение ее лица, то подумал, что она жалеет меня из-за того, что я пропустил праздник. Детям свойственно быть эгоистичными, и мне тогда просто не приходило в голову, что, возможно, она кое о чем умалчивала. Весь ужас произошедшего я осознал лишь много недель спустя, когда оправился от овечьей оспы и снова стал приходить в комнату прях, где сидел подле матери. Казалось, все было так же, как в любой другой день: приносили чесаную шерсть, уносили готовую пряжу, каждый моток которой предназначался для более тонкой работы. И все же что-то изменилось. Мама больше не разрешала мне прясть. Раньше пряхи весело болтали, а теперь украдкой перешептывались. Прядение – работа для глаз и рук, оставляющая ум свободным для разговоров. Сидя у ног матери, я узнавал не только тонкости ее работы, но и все, что происходило в Харуфе. Но в тот день все говорили тихо, будто не хотели, чтобы я их слышал. Конечно, кое-что я все равно расслышал, ведь комната была небольшая, но запомнившиеся мне слова сплетались в неровную нить – такую, какие получались у меня, когда я только начал учиться. – Шелковый путь – наш единственный выход, – услышал я. – Марьям уже заболела, а ведь прошло всего две недели! – Неужто они рассчитывают, что мы останемся? Они же не думают, что мы будем так жить? Мама ничего не говорила, просто молча пряла, будто достаточно аккуратно выполнять работу, и все наладится. Она продолжала прясть, а комната постепенно пустела: исчезали и пряхи, и плоды их трудов. Вся шерсть и все богатства нашего королевства отправлялись в Камих, возвращаясь в виде тканей, которые мы могли бы делать сами. Пища становилась все скуднее. Другие мастера покидали замок вслед за пряхами, отправлялись в родные деревни, где им приходилось выпрашивать хоть какую-то работу, или пересекали пустыню, ища лучшей жизни в тех местах, откуда пришли их предки. Мать Арвы кашляла, прижимая руку к животу, но отказывалась покинуть мою мать, а мать отказывалась покинуть Харуф. В конце концов все решил королевский указ. Прошел почти целый год после рокового праздника, большинство прях уехали, а оставшиеся чаще сидели без дела, чем работали. Король Касим стоял на возвышении в потертой пурпурной мантии, с изможденным лицом и без короны. Королева Расима стояла позади него, держа на руках Маленькую Розу, хотя той было уже шесть лет. Мы стояли в Большом зале и слушали, как король зачитывает указ – слишком важный, чтобы доверить его глашатаю. – Указом короля Касима и королевы Расимы, правителей Харуфа, – говорилось в указе, – запрещается прясть с использованием веретена или прялки, или любых других способов, известных лишь мастерам своего дела. Шерсть разрешается состригать, отбеливать, складывать в тюки и чесать, но прясть на территории королевства запрещается. При дворе осталось совсем мало прях – бледная тень былой славы. Все они остались из любви к королю и королеве. Люди вокруг меня стояли, понурив плечи, понимая, что делу их жизни пришел конец. Арва, которой тогда еще не было и года, тихонько гулила, но остальные молчали, обдумывая, что делать дальше. Молчал даже Тарик. Некоторым взрослым, возможно, удастся найти другое ремесло, кому-то придется довольствоваться разведением овец и торговлей шерстью. Большинство же, в том числе и моя мать, покинут королевство, чтобы не бросать искусство, освоению которого они посвятили всю жизнь. В тот день в Большом зале лишь мамина спина оставалась прямой, лишь ее лицо не выражало отчаяние. Я помню, как она стояла там, полная решимости, а я вслед за ней машинально расправил плечи. Маленькая Роза уткнулась лицом в плечо матери. Ей было всего шесть лет, но все же она была принцессой, и тогда я ненавидел ее за то, что она не нашла в себе сил даже взглянуть на нас в последний раз. Итак, мы ушли и скитались два года, в итоге смирившись с тем, что придется продавать свои изделия за гроши на перепутье дорог, тогда как еще недавно мы создавали изысканные ткани для королевы. Все это время мама рассказывала мне, Тарику, а потом и Арве о том, как Маленькая Роза улыбалась фениксу на своем дне рождения и как фея развлекала ее своими танцами в воздухе. Все ее истории всегда заканчивались задолго до появления демона и проклятия – быть может, поэтому Тарик с Арвой их так любили. Но я достаточно слышал от других, чтобы понимать, что к чему. Королю и королеве пришлось выбирать между королевством и дочерью, и они предпочли дочь, бросив остальных на произвол судьбы. В то время мне казалось, что источником маминой решимости был гнев, поскольку именно в нем черпал силы я сам. Теперь же, повзрослев, я уже не был в этом так уверен. – Я никогда не понимала, почему под проклятие попало именно прядение, – сказала как-то раз Арва, когда мы расселись вокруг костра. Мы были уже достаточно высоко в горах, где деревьев было мало и поддерживать огонь было трудно, но до вершины уже оставалось недалеко. Пока же мы садились тесным кружком вокруг костра, поедая вяленую медвежатину и растения, которые Арва собирала по дороге. – Какая разница? – спросил Сауд. – Ведь есть же много других ремесел, – гнула свое Арва. – Почему не ковка или ткачество, или земледелие? – Нужно было что-то незначительное, – сказал я с такой горечью, что буквально чувствовал ее на языке. – Что-то, о чем никто не задумывается, что остается незамеченным. – Как же прядение может быть незамеченным? – удивилась Арва. – Это ведь основа всего. – Мы-то это знаем, – сказал я. – Нас этому учили. Но, думаешь, Маленькая Роза, надевая по утрам свои платья, задумывается о том, как их сделали? – Ты несправедлив, Йашаа. Твоя мама сама учила Маленькую Розу прясть, а она была главной пряхой в замке, – Арва на секунду умолкла. – Когда она учила меня, она говорила, что прядение – это начало начал. Может, поэтому демон выбрал именно его. Потому что с него начался Харуф. Мы с Тариком переглянулись, и он пожал плечами. – Магия – как тонкий шелк, – сказал Тарик. – Большинство людей не различают отдельные нити, пока не размотаешь моток. – Зачем демону разматывать Харуф? – спросил Сауд. – Зачем ей вообще понадобилось это проклятие? – Не думаю, что демонам нужны причины, – ответил я. – Мне кажется, им просто нравится разрушать. Судя по виду Тарика, у него был свой ответ на этот вопрос, но ему не хотелось затевать спор. Я становился не слишком рассудительным, когда речь заходила о проклятии, к тому же у меня до сих пор побаливала голова, что делало меня раздражительным. Я решил постараться вести себя более миролюбиво, но не успел ничего сказать, как вмешался Сауд. – Отец говорит, неблагоразумно вступать в схватку с врагом, действия которого не можешь предсказать, – сказал он. – Вот почему мы собираемся разыскать Маленькую Розу, – напомнил я. – Я вместе с тобой сражался с демоном, Сауд. Я не хочу встречаться с другим, в каком бы то ни было обличье, пока не разузнаю о них побольше. Сауд некоторое время молча смотрел на меня, а потом кивнул. Тарик придвинулся поближе к Арве и завернул ее в свое одеяло. Мне хотелось поскорее вернуться в низину, где лето еще помнило, что ему положено быть теплым. – Расскажи еще раз, что ты помнишь про замок, – попросил Сауд. Помнил я немногое. Большой зал и комнату прях, а также комнаты, где жили мы с мамой, но я не мог ничего ему рассказать ни о том, как выглядели ворота, ни о том, сколько солдат их охраняли. Тарик помнил кое-что про игровую и детскую Маленькой Розы, но мы понятия не имели, пользовалась ли она до сих пор этими комнатами или с возрастом перебралась в другие. – Нам нужно будет найти деревню неподалеку от замка и расспросить местных жителей, – сказал Сауд. – Мне не очень нравится эта идея, но я не хочу прийти в замок и пытаться добраться до принцессы, не имея вообще никакой информации. – Ты прав, – сказал я. – Но как ты собираешься их убедить нам что-то рассказать? Он промолчал. Я тоже умолк, размышляя, что делать. – Я их спрошу, – предложила Арва. Мы удивленно посмотрели на нее. – Просто спросишь? – сказал Сауд. В его голосе не было насмешки, но, глядя на нее, он никогда не мог сдержать улыбки, так что казалось, будто он над ней посмеивается. – Люди мне сами все рассказывают, – рассудительно заметила она. – Ты же сам видел. Это было справедливое замечание. За прошедшие годы мы неоднократно строили планы, как подслушать рассказы торговцев, приходивших к нашим родителям, когда нам запрещали присутствовать при их разговорах. Эти планы ни разу не увенчались успехом, но Арве было достаточно пару минут посидеть с чьей-нибудь женой, помешивая еду в котелке, и просто задать ей все те вопросы, которые нас интересовали. Из-за маленького роста люди часто считали ее несмышленой малышкой. Даже если они не говорили с ней напрямую, они свободно беседовали между собой, не обращая внимание на ее присутствие, а она всегда отлично запоминала сказанное. – Ну хорошо, – согласился Сауд. – Но Тарик должен пойти с тобой, даже если ему придется прятаться. Не думаю, что кому-то из нас, даже нам с Йашаа, стоит ходить поодиночке после того, как мы спустимся с гор. – Да и в горах тоже, – вставил Тарик, с особым ожесточением вгрызаясь в кусок медвежатины. – Йашаа, как твоя голова? – спросила Арва. Я скривился, потому что надеялся, что все про это позабыли. – Нормально, – сказал я, что было не совсем правдой. Сауд нахмурился. – Во всяком случае, уже лучше. Почти не болит, и я уже не падаю в обморок, когда смотрю на огонь. Мы в пути уже много дней, и мне ни разу не было плохо. Иногда легкая слабость, но в глазах прояснилось, и в голове уже не так мутно, как в первые дни. – Ты ведь нам скажешь, если что-то изменится? – настаивала Арва. – Я знаю, что ты уже почти поправился, Йашаа, но ведь у нас кроме друг друга никого нет. – Скажу, – обещал я. – И я это знаю. А про себя пообещал ей, что когда-нибудь сделаю так, чтобы у нее были не только мы. Глава 7 Мы точно не знали, где проходила граница Харуфа с Камихом: по вершине перевала или где-то в другом месте. Горы были по большей части необитаемые, так что не имело значения, что к какому королевству относится. Кто угодно мог забраться повыше и расставить там силки на пушных зверей, кто угодно мог искать железную руду в горных склонах, хотя большую часть того, что было легко добыть, уже добыли. Мы знали, что Камих остался позади, но не представляли, где начинается Харуф. По крайней мере, пока не оказались там. В горах протекала небольшая речушка, вдоль которой мы шли, чтобы не надо было нести с собой воду. В какой-то момент речка резко сворачивала на юг, а нам надо было идти на восток, так что мы решили перейти ее. Как только мы ступили на противоположный берег, стало ясно, что мы дома. Тарик, прявший больше остальных, закашлялся так сильно, что упал на колени, а на платке, который дала ему Арва, осталась кровь. Сама Арва довольно быстро оправилась от кашля и устояла на ногах, хотя и пошатнулась так, что Сауду пришлось обхватить ее за плечи. У меня же снова разболелась голова, не дававшая о себе знать с тех пор, как мы спустились с вершины и воздух стал менее разреженным. Впрочем, я тоже устоял на ногах. – Давайте сюда свои веретена, – скомандовал Сауд. – Сейчас же. Тарик, даже не подумав возразить, молча принялся рыться в рюкзаке, пытаясь прийти в себя. Арва достала оба своих веретена, доставшиеся ей от матери и отца, которого она никогда не видела, а я достал свое. – Ты их сломаешь? – спросила Арва, протягивая Сауду свой инструмент. В ее голосе не было грусти или страха – только готовность принять любое решение. – Нет, – сказал Сауд. – Я просто буду их хранить. Все это время в горах и многие годы до этого он каждый вечер сидел с нами у костра. Он знал, что это происходит механически: как только мы усаживаемся, у нас в руках появляются веретена и шерсть. Даже я так делал, а ведь мое отношение к прядению было весьма неоднозначным. Он знал, что наши руки помимо воли тянулись к работе, и, если бы веретена остались у нас, мы бы обязательно начали прясть. – Королевский указ был написан, чтобы защитить всех нас, а не только Маленькую Розу, – сказал Тарик, глядя, как его веретено исчезает в сумке Сауда. – Может, и так, – согласился я, – но все равно он изгнал наших родителей, чтобы спасти свою дочь. Я не готов так легко это простить. А ты? – Нет, – ответил Тарик, но без особой убежденности. Он все еще не мог отвести взгляд от рюкзака Сауда. – Должно быть, магия усилилась с тех пор, как наложили проклятие. Наших родителей оно поражало не так быстро, даже сразу после дня рождения принцессы. – Вы как? – спросил Сауд, закидывая рюкзак на плечи. – Готовы идти дальше? По правде сказать, телом я был готов, но разум мой впервые четко осознал, что за болезнь убивала мою мать. Она всегда скрывала это от нас, даже когда отец Тарика, а вслед за ним и мать Арвы умирали в пустом шатре. Она никогда не позволяла нам увидеть всю мощь болезни, прочувствовать сковывающий легкие страх. Теперь же я чувствовал его в собственной груди, а взглянув на Тарика, увидел, что его плечи все еще судорожно вздымаются. – Я готов, – сказал я. – И я, – отозвался Тарик, все еще бледный, но полный решимости. Арва кивнула. Мы шли медленно, хотя земля была ровная, а воздуха снова было достаточно. Сауд шагал впереди и не торопил нас. Я замыкал шествие, хотя, признаюсь, не очень внимательно следил за дорогой, погрузившись в собственные мысли. Я всегда носил с собой веретено. Хотя моя любовь к нему чередовалась с ненавистью, оно всегда было у меня в кармане, за поясом или в рюкзаке. Когда нам было нечего есть, у меня было веретено. Когда я злился на мать или на Маленькую Розу, у меня было веретено. Я расставался с ним только на время схваток, когда животная энергия шеста или ножей овладевала мной, превращая меня в инструмент для искусства иного рода. Веретено весило немного, даже с пряслицем, но я всегда чувствовал его на себе, а теперь его не было, и я чувствовал его отсутствие. Вот какой груз пришлось нести моей матери весь последний год в Харуфе, когда она осталась там из любви к королеве. Сохранить веретено и чувствовать, как болезнь сковывает ее легкие, или отказаться от него и обречь себя на вечные поиски? Я провел без своего веретена едва ли час и уже сходил с ума от желания получить его обратно. Как она это выдержала? Как ей удалось вынести эту тоску по своему ремеслу, пока она не добралась до Камиха, где снова смогла работать? Я чуть не упал, когда до меня дошло: она и не прекращала прясть. Она пряла для короля с королевой, для Маленькой Розы, хотя понимала, что это убивает ее. Она не смогла остановиться. Даже после того, как это запретили. Она пряла и пряла, разматывая саму себя, пока наконец не пересекла границу, неся в груди болезнь, которая истощала ее с каждым вздохом. Она выполнила свой долг – нет, даже перевыполнила, – и перенесла болезнь через горы, где та продолжала ее убивать. Я пожалел, что не был добрее к ней.