— Долларов! Оборотень изобразил лицом разочарование. Потом сделал вид, что передумал. — А, ладно. Говори, кого мочить будем. Святополк Жидоморов закатил глаза и сглотнул слюну. Он испытывал крайнюю степень блаженства. — Гершензона, кого же еще! — радостно выпалил он. С утра пораньше в угловом кабинете особнячка в центре Москвы, этажом выше «Отдела расизма», состоялся тихий разговор. Беседовали старые знакомые — Барин и Оборотень. Здесь можно было не выделываться, изображая любителя экзотической кухни. Собственно, едой стол не отличался. Только дежурный набор — коньяк, лимоны и шоколад. — Люблю, как в старину, — признался Барин. — Полстакана коньяка заглотнул, шоколадкой зажевал, и энергии на полдня хватает. Он налил ровно до половины самый обычный граненый стакан и жадно выпил, потом отломил полплитки шоколада и запихнул в рот. — Терпеть не могу эти пузатые фужеры, — признался он. — Из них по глотку цедить надо. А я люблю залпом. Так какие у нас проблемы? Оборотень как раз цедил коньяк из подогретого на специальной горелке пузатого фужера. Поставив бокал, он, не спеша, взял дольку лимона и принялся посасывать. Потом откинулся на спинку кресла. — Проблем у нас нет. — Неужели?! — удивился Барин. — Свежо предание, да верится с трудом. — Но оно действительно так, — заверил сообщника Оборотень. — Жидоморов отдал бабки Анвару, Анвар — Мусе. У Мусы большая партия нового товара. Он им всю Москву и область завалит. Прекрасные итоги, радужные перспективы. Но Барин не разделял его оптимизма. — Да зашибись его перспективы синим пламенем! Мне нужен хороший теракт где-нибудь неподалеку от Москвы. Чтобы шуму много, но без таких накладок, как ваша прошлая выходка в центре. — Вы же сами просили грохнуть посильнее, — напомнил Оборотень. Барин сделал плаксивую гримасу. — Да, просил. Тогда мне нужно было напугать Думу. И мы это сделали. А теперь мне нужно пробить своему ведомству приличное финансирование на будущий год. Поэтому организуй, пожалуйста, нормальный дозированный террористический акт. Понимаешь? Дозированный! А с фашистами этими бритыми пора заканчивать. От них проблем больше, чем пользы. Думаю, лучше привлечь черных. — Вам виднее, — пожал плечами Оборотень. — Хотите черных, будут черные. Но их надо завести, просто на «бабки» они не поведутся. — А вот для этого используй бритоголовых. Эти на «бабки» поведутся в лучшем виде. Не мне тебя учить. Оборотень пил коньяк с благодушным видом, словно речь шла не о взрывах и убийствах, а о веселом пикнике с шашлыками и девочками. Он отставил в сторону недопитый коньяк и обратился к Барину со всей серьезностью. — У меня к вам тоже просьба. Я должен подумать о спокойной старости. На этот раз развеселился Барин. — И что ты предлагаешь? Может в Совет Федерации тебя двинуть? Ну, нет, брат, этого даже я не смогу. — Нет, я о другом, — возразил Оборотень. — Тут, я слышал, наследство Рабиновича зависло. Я хочу его получить. Не возражаете? — А ты разве еврей? — искренне удивился Барин. — Пока нет, но у меня есть некоторые соображения. От вас мне нужен карт-бланш. И документы. Баринов окончательно расслабился. Главное, не надо платить собственные деньги. Этого он не любил больше всего. — Документы я могу тебе сделать любые, — заверил он. — Хоть на имя Иисуса Иосифовича. А вот нос переделывай сам. Ха! Даже циничного Оборотня покоробило от такого кощунства, но он привычно сдержался. — Значит, будем считать, что мы обо всем договорились? Тогда я провожу вас до дверей. У меня тут еще будут кое-какие дела по основной работе. Выходя из дверей особняка, Барин едва не столкнулся с Крюковым. Сыщик вежливо посторонился, пропуская осанистого, пахнущего коньячком вельможу к его роскошному «майбаху». Водитель захлопнул за хозяином дверь машины и сел за руль. «Майбах» уже исчез за поворотом, а Крюков все еще задумчиво глядел ему вслед. Интересно, с кем этот чинуша коньячок попивает? На широкой лестнице, ведущей в кабинеты высокого руководства, сыщик заметил вдруг знакомое лицо. Высокий парень участвовал в битве между скинами и «архангелами». Он тогда руководил подкреплением из «спортсменов», которое спасло армию Михи от разгрома, но не спасло его самого. Кажется, «спортсмены» называли парня Вадимом. — Привет, Вадим, — наугад выстрелил Крюков. — Закурить не будет? — Я не курю, — автоматически отозвался тот. Он не обратил на сыщика особого внимания. Значит, начальник. И не обязан знать всех, кто знает его. Но обращаются к нему просто по имени, следовательно, начальник небольшой, среднего звена. Не курит, а коньячок пьет. Амбре от него исходило довольно ощутимое. Крюков поспешил к своим в «Отдел расизма». Гена Крамской сидел в кабинете. На влетевшего Крюкова он посмотрел с интересом. — Где горит? От него исходил легко определяемый запах коньяка. Крюков чуть язык не прикусил. Из сложной ситуации его вывел Миша Волгин. Он шел за Крюковым и также попытался войти в кабинет. Но ему помешал застывший в дверях опер. — Давайте определимся — мы входим или выходим, — предложил Волгин, слегка дыхнув на сыщика коньяком. — Кстати, Крюк, тебя ждут у нашего общего руководства. Опер воспользовался предоставленной лазейкой, чтобы выскользнуть из затруднительной ситуации. Он прошел по коридору до кабинета с блестящей позолотой бронзовой табличкой, постучал и потянул дверь на себя. В приемной возле стола секретарши толпились солидные люди. Они окружали моложавого сухощавого мужика в генеральской форме. Все держали в руках бокалы. С появлением опера все обернулись к нему и как-то странно заулыбались. Начальник отдела кадров, лысый толстяк, у которого Крюков отмечал свою командировку, был здесь, видимо, по совместительству за тамаду и массовика-затейника. Он сделал шаг вперед с видом циркового конферансье, объявляющего выход знаменитого клоуна. — Это новый начальник Общественной комиссии по контролю госаппарата генерал Орлов Федор Иванович. Прошу любить и жаловать, — представил он Крюкову мужика в генеральской форме. — А это наш лучший оперативник капитан Крюков… да, капитан Крюков. Имени сыщика он так и не вспомнил. Генерал учтиво кивнул, сыщик ответил тем же, с трудом поборов желание сделать реверанс. — Меня зовут Крюк. Опер Крюк, — прочистив горло, наконец, сообщил он. — Сегодня Федор Иванович неофициально представляется коллективу, — доверительно сообщил Крюкову кадровик-затейник. — Прошу… — он снова безуспешно попытался вспомнить имя опера. — Прошу, товарищ капитан, некоторым образом приобщиться… Один вы у нас только и остались неохваченным. Крюков принял фужер коньяка, кивнул генералу и решительно приобщился к числу подозреваемых. После этого окружающие утратили к нему всякий интерес. Крюков поставил пустой фужер и незаметно, как Ленин с елки, покинул помещение. Продолжать поиски собутыльника господина Баринова не имело смысла. Выходя из приемной, Крюков снова столкнулся с Вадимом. И чем тот ему так не понравился? А ведь чем-то не понравился. Ну, подумаешь, коньяком от него пахнет… Ото всех пахнет, от самого Крюкова теперь тоже. Короче, подозрения не подтвердились, но осадок нехороший остался… В комнате «Отдела расизма» опер застал обоих начальников. Миша Волгин говорил по телефону, включив громкую связь. Гена Крамской делал круглые глаза, показывая знаками, что его нет. — Его сейчас нет, — понимающе гудел в трубку Волгин. — А мобильник он на столе оставил. — Что-нибудь передать, когда вернется? — Передайте, что звонил Гершензон, — сообщил голос из телефона. — Это очень важно. Пусть, как только появится, немедленно свяжется со мной. У меня появилась информация… Ну да это не по телефону. — Я обязательно передам, — заверил Гершензона Волгин и положил трубку. — Не нравится мне все это, — процедил Крамской. — Начальник новый пришел, теперь звонок срочный. Что-то вонючее затевается. Крюков согласился. — Бритоголовых Жидоморова вывозили в лагерь на тренировки. Мой стукач думает, что готовится серьезная акция. Якобы против антиглобалистов. Но я думаю, это пурга для отвода глаз. Хуже другое. Я подозреваю, что мой стукач — двурушник. Он работает еще на кого-то. И топит по его приказу своих соратников. — А что в этом плохого? — удивился Волгин. — Он и должен их сдавать. — Плохо то, что те преступления, которые он на них вешает, он совершает сам. Это чистой воды провокация. Крамской не удержался и цинично выругался. — Одно из двух, — сказал он, — либо, вопреки всему, что мы знаем, существует центральный фашистский штаб, координирующий действия отдельных группировок. Либо здесь затевается какая-то мелкая пакость с далеко идущими последствиями. Другими словами — кто-то хочет поджечь дом, чтобы потом было от чего прикурить. Волгин вдруг засобирался. — Ладно, мне пора. Отъехать надо по делам. У Крюкова с Крамским тоже имелись дела. Прежде всего, идти на доклад к новому руководству, дабы объяснить, чем таким полезным они занимаются в последнее время. «Очную стрелку», как назвал предстоящее событие Хорст, решили забить на два часа дня. В это время парк пустел. Гуляющие расходились обедать, а поддающие с утра алкаши засыпали. Позвонив Ботанику и назначив ему место и время встречи, Хорст сказал Татьянке: — Ты приходи попозже, к половине третьего. Мы сначала перетрем по-мужски, а ты подгребай к финалу. Как раз позиции сторон прояснятся, так что ты ничего не пропустишь.