Глава 12 Музыка перестала отдаваться эхом, когда семь маленьких принцесс прошли свое финальное дефиле и спустились вниз с подиума во вторник после обеда. Лучи света мелькали, словно волшебные звезды, когда Кристалл двигалась как профессиональный фотограф, щелкая затвором фотоаппарата, делая один кадр за другим. С ее длинными черными волосами и надетыми слоями серой и серебристой тафты она выглядела как призрачная принцесса и талантливый фотограф одновременно. Джемме очень повезло, что она в ее команде. После дефиле Джемма должна сделать большое дело — презентовать имениннице специальную драгоценную тиару. После группа сможет сделать фотографии с Кристалл и Джеммой. И под конец, Кристалл сделает фотографии детей с их родителями — теми из них, кто на самом деле остался с детьми на празднике. Сегодня это только два родителя. На одного больше, чем обычно. Родители предпочли уйти и иметь несколько часов свободы. Это всегда ее беспокоило. Неужели родители не хотят видеть, когда их ребенок находится в состоянии абсолютного счастья? Для нее стало сюрпризом, что родители полностью спокойны, оставляя детей с незнакомыми людьми, даже несмотря на то, что она прекрасно знает, что с ней и Кристалл дети в абсолютной безопасности. Джемма в последний раз проверила мешочек с леденцами. На ней была юбка из листьев и наряд принцессы Гардении, который шумно шуршал на каждом шагу. Она потянулась через стол, чтобы поднять яркие цветы и плющ, оборачивая вокруг руки и удерживая их, чтобы они не перепутались с бантиками на мешочках. Затем, рассекая воздух, направилась к столу регистрации, чтобы получить специальную тиару для именинницы, и не могла сопротивляться желанию взглянуть на рисунок Трумэна, который он оставил в конверте и приклеил к входной двери магазина сегодня утром. Перед ее глазами моментально возник образ дракона, которого она увидела, когда впервые заглянула в конверт с эскизом и запиской, которую он для нее оставил. Ее сердце дрогнуло, как и первые три раза, когда она читала записку. Другой темный и впечатляющий рисунок из его священного альбома. Зловещие оттенки черных и серых тонов на бумаге. Рисунок дал понять, что он не делил его с кем-либо. И все же он оставил ей два рисунка здесь, в магазине, даже после того, как она сбежала из его квартиры без единого слова объяснения. Первый рисунок он оставил приклеенным к двери, на нем изображен человек, пытающийся протолкнуться через слишком узкое отверстие: лицо искажено, зубы оскалены от усилий, обеими руками он как будто пытается раздвинуть пространство, в котором застрял. В записке было написано откровенно и душераздирающе: «Ты знаешь мою историю. Мне больше нечего скрывать». Она представила себе картину, автопортрет Трумэна за решеткой, или, может быть, он пытается вырваться из жизни, в которой он родился и вынужден был расти. Она не знала, права она или нет, но очень хотела это знать. Ее разум вернулся обратно к записке, которую он оставил в ее машине той ночью, когда она поехала после работы забрать свою машину и увидела, как какой-то парень хлопнул перед ним дверью машины и уехал. Записка была чувственная и простая, хотя она знала, как ужасно тяжело, вероятно, ему было ее писать «Прости за мое прошлое. Я понимаю, почему ты не хочешь быть частью меня и моей жизни, но клянусь, я не плохой парень. Дети и я, мы скучаем по тебе. Тру». У нее не было объяснения тому, что она видела, но, что странно, ее это абсолютно не беспокоило. К Трумэну она относилась как к человеку, она понимала, он это заслужил. Она не знала, почему так ему доверяла, особенно после услышанной истории о его прошлом, но что-то внутри подсказывало, что она должна ему доверять. И не важно, сколько раз она говорила себе, что не должна ему доверять, она отметала эти советы. Каждая записка, раскрывала немного больше того человека, которым он являлся. Но записка, которую он оставил сегодня вместе с рисунком дракона, содержала часть его души «Погоня за драконом — это сленг, который подразумевает вдыхание паров из подогретого морфия, героина, оксикодона и других наркотиков. С тех пор, как я что-то помню с детства, я всегда хотел убить дракона, который заманил мою мать на смерть и поглотил полностью моего брата. Мы скучаем по тебе. Тру». Она посмотрела на записку. Я тоже по тебе скучаю. По всем троим. — Принцесса Гардения, — Кристалл позвала ее через комнату, напугав Джемму и выводя ее из ступора. — Пришло время вручать тиару малышке по случаю дня рождения. Она схватила тиару, нацепила профессиональную улыбку, которую практиковала с юности, и эффектно направилась дарить праздник. *** — Как ты думаешь, мне нужно нанять няню? — спросил Трумэн у Дикси, когда кормил Линкольна. Мастерская закрыта уже в течение часа, но он и Бэр работали допоздна, и Дикси задержалась, чтобы присмотреть за малышами. — Абсолютно нет, — возразила Дикси, заключая Кеннеди в объятья. — Они такие же дети Виски, как и Гритт сейчас. — Ты знаешь, она права. Возможно, нам потребуется некая помощь, когда малыши начнут ползать, но сейчас мы вполне справляемся, — Бэр потянулся к Кеннеди, но Дикси отвернулась, чтобы он не смог ее забрать. Она уткнулась носом в шейку Кеннеди, чем вызвала взрыв смеха. — Я надеялся, что ты это скажешь, — Трумэн думал также. Ему была ненавистна идея о том, что кто-то будет следить за детьми. Он не мог себе представить, что не будет находиться с ними 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Он думал, что все, что нужно детям, это быть в безопасности и счастливыми, но понял, что этого не достаточно. Он и Кеннеди, — оба скучали по Джемме. И хотя Линкольн не мог еще спрашивать, как Кеннеди, Тру чувствовал, что ему тоже ее не хватает. Трумэн скучал по всему в ней. Ее улыбке, ее нахальном репертуаре и даже по ее раздражающим вопросам. Но больше всего он скучал по тому, как она смотрела на него, как она касалась его, — рукой здесь, а пальцем проводила вниз по щеке, — и он скучал по любви, которую она каждую минуту проявляла к детям. Тоска каждый раз наполняла его, когда Кеннеди произносила ее имя. Он надеялся, что, отделяя свое прошлое от себя, он не поделится им больше ни с кем. Джемма со временем приехала бы к нему и дала еще один шанс показать, кем он является на самом деле. Часть его хотела рассказать ей правду о том, что это был Куинси, что он убил того мужчину, но он никогда не толкнет своего брата под автобус. Даже ради Джеммы. Он провел шесть долгих лет за решеткой. Он знал, что такое — ждать, за последние 48 часов Бэр неоднократно напоминал ему, что он может больше никогда не увидеть ее снова, но это не значило, что он собирался сдаваться. Даже на пути в ад он не отказался бы от нее. Трумэн передал Линкольна своему несчастному приятелю, Бэру. Друг блеснул улыбкой, когда расположил ребенка в своих руках, и это наполнило теплом сердце Трумэна. Он без тени сомнения точно знал, что если с ним что-то случится, то Виски возьмут к себе на воспитание детей. Однажды ему придётся иметь дело с тем, чтобы узаконить все происходящее, но не существует никакого способа получить право опеки над детьми, будучи осужденным за уголовное преступление, и он не был готов заниматься этим сейчас. — Я тут подумал, — произнес Трумэн. — У нас есть старый офис, который можно использовать, как склад, и несколько акров двора. Если бы я платил за это, что вы думаете насчет того, чтобы создать игровую зону прямо за дверью и закрепить офис за детьми как игровую комнату? Там уже есть ковер, так что все, что нам будет нужно, это очистить офис и покрасить его. Там два хороших окна, которые могут пропускать свежий воздух. И я думаю, мы можем заменить нижнюю часть стен на оргстекло, чтобы можно было за ними наблюдать. Дикси и Бэр обменялись одобрительными улыбками. — Кроу может получить для нас разрешение на что угодно, — взволновано сказала Дикси. Бэр насупился. — Если он так считает, то пусть поищет разрешение в твоих трусиках. Дикси потрепала Кеннеди за носик. — Ты слышишь, какой глупый дядя Бэр? Он дурак, не правда ли? Кеннеди захихикала, а Трумэн приподнял бровь глядя на Бэра. — Ты знаешь его как Ленса Берка, парня, который владеет «Mid-Harbor — материалы для дома». Кроу его байкерское имя, и у него были отношения с Дикси с тех пор, как мы были детьми. — И интрига растет, — подразнивал Трумэн. — Что случилось с Лэнсом? Он не очень хороший парень? Дикси закатила глаза. — Существует ли вообще хороший человек для меня в глазах моих старших братьев? — она резко вздохнула и усадила Кеннеди вниз, чтобы та поиграла в манеже. Скрестив руки, она сердито посмотрела на Бэра. — Он поставит для нас нормальную цену, — она опустила глаза и увидела, как маленькие ручки Линкольна хватаются за подбородок Бэра. — Или вы собираетесь уйти в сторону, потому что думаете, что он попросит что-то взамен? Потому что если это так, — она перебросила непослушные красные волосы через плечо с самоуверенной ухмылкой, — то, видимо, вы понятия не имеете, как хорошо все вы воспитали меня. Бэр опустил свой взгляд на Линкольна. Приблизил к нему лицо, позволяя ребенку засунуть пальчики в рот: — Хорошо, но я позвоню Кроу. Не ты. — Ты невозможен, — застонала Дикси. — Но хорошо, все, что угодно, для этих маленьких кексов. Они обсуждали свои идеи, и как только договорились о планировке, сразу начали набрасывать план игровой, чтобы начать ремонт. Бэр и Дикси настаивали на разделении расходов на материалы, так как ремонт значительно повлияет на стоимость помещения. Позже Трумэн накормил и выкупал детей. Он взял несколько вещей, которые удачно приобрел. Детская ванночка, которую Джемма заставила его купить в «Уолмарт», безусловно, помогла больше заинтересовать Линкольна в купании. И до тех пор, пока он добавлял пузыри в ванну Кеннеди (еще одно большое спасибо Джемме), она была готова принять ее в одиночку. После того, как уложил детей спать, он подошел к тумбе и выдвинул нижний ящик. Адреналин колющими движениями прошел сквозь его грудь от вида альбома с рисунками. У него также была коробка, которую он хранил в шкафу в спальне. Он прикоснулся к ним, понимая, что они хранят все, что когда-либо происходило, и не нужно было смотреть фотографии после создания этих рисунков. Он мог скрывать их в шкафу, снова оставить их в кромешной тьме, засунуть в ящик, но образы никогда не покидали его, чтобы он ни делал. Поднимая эскизы один за другим, он нашел тот, который хотел оставить для Джеммы завтра утром. Он осторожно вытащил эскиз, написал записку на полях и положил в конверт. Красивое лицо Джеммы всплыло в его сознании, когда он писал ее имя на конверте. Он положил его на журнальный столик, собрал все свои вещи для рисования и радио-няню, запер входную дверь и распахнул стеклянную, ведущую на балкон, — и его мир перевернулся при виде Джеммы, стоящей перед ним, ее рука застыла в воздухе, как будто она собиралась постучать. Глава 13 — Джемма? — спросил Трумэн тихим шепотом, выпуская из рук металлическую коробку и ловя ее до того момента, как она упадет на пол. Джемма прокручивала этот момент в своей голове столько раз, думая, что все ее эмоции под контролем, но ничто не могло ее подготовить к пульсирующему узелку на шее и теплу, словно магнитом притягивающим ее к нему. Она подняла гимнастические устройства для младенца, которые позаимствовала у себя в магазине. Ее оправдание, чтобы приехать сюда. Первый шаг, но она его сделала. Слабовольная и более робкая, чем когда-либо прежде, но, тем не менее, она сделала это. — Я… Эм, — мне нужно было тебя увидеть. — Я принесла это для Линкольна. Он посмотрел на детские игрушки, нахмурил брови, разочарование исказило черты его лица. Он поставил коробку вниз, а затем закрыл дверь за собой. Не обращая внимания на игрушку, он подошел ближе, как будто не мог выдерживать расстояния между ними. Как и не имело значения закрытое пространство. — Джемма, — прошептал он. Его синие глаза были теплыми, наполненными благодарностью и такой тоской, которую она чувствовала, когда та будто бы обернулась вокруг нее, подталкивая к нему ближе еще на один шаг. — Я скучал по тебе. Он поднял руку, как-будто собирался прикоснутся к ее щеке, она резко втянула воздух и знакомый поток электричества прошиб ее тело. Когда он опустил руку, не касаясь ее, она хотела пнуть его, виня за свое сбившиеся дыхание. — Я… — она положила игрушку для ребенка на пол. — Мы можем поговорить? Он кивнул, поворачиваясь к дивану, на котором они сидели, когда он позволил ей прикоснуться к своему прошлому. Ее сердце пустилось вскачь, когда он присел рядом. Она не знала, с чего ей начать разговор или что нужно сказать. У нее была так много вопросов, но сейчас, когда она находилась рядом с ним, казалось, все те вопросы просто-напросто улетучились, ушли прочь, уступая желанию вновь оказаться в его руках. Она не боялась его, ни в малейшей степени. Она увидела слишком много о том человеке, которым он был раньше, узнав правду о его прошлом, которое превращало все добро во зло. Она несколько раз моргнула, пытаясь очистить свой разум. Но то, как он смотрел на нее, будто нуждался в ней настолько сильно, насколько она нуждалась в нем, хотел ее так же отчаянно, как она хотела его, — все это разрушило весь ход ее мыслей. Оказалось, что ей и не нужно было задумываться. Правда сама вырвалась наружу: — Я не могу перестать думать о тебе и о детях. Его губы дернулись в полуулыбке, заставляя дрогнуть ее сердце. — У меня очень много вопросов, но они кажутся грубыми и эгоистичными. Например, как ты двигаешься дальше, после всего пережитого, и что ты чувствуешь, сделав то, что ты сделал. Но все это нездоровое любопытство, потому что, безусловно, ты был опустошен и в ужасе. Ты сказал мне так много той ночью. Я просто… Пытаюсь сложить все это вместе, — ее слова текли стремительным потоком, так быстро, что она не могла их остановить. — Я никогда не могла представить себе, что свяжусь с кем-то, кто побывал в тюрьме, или сделал то же, что и ты. Но я сомневаюсь в том, что ты сможешь повернуть время вспять и пойти другим путем, — она приподняла одно плечо. — Но я не хочу уходить, только из-за того, что ты пытался защитить свою семью. Я видела тебя с малышами и провела с вами достаточно времени, чтобы понять, что ты не жестокий. Но мне нужно осознать это. Все это, до тех пор, пока ты не устанешь объяснять. Я не буду винить тебя, если тебе надоест отвечать на мои вопросы, потому что, ты знаешь, какой я могу быть. — Это естественно — хотеть знать, но ты мне нравишься такой, поэтому не расстраивайся. Меня не стошнит от объяснений. Это прошлое. Я боялся рассказать тебе, но теперь, получив возможность, я отвечу на все интересующие тебя вопросы и расскажу то, что ты должна знать, — он сделал достаточно долгую паузу, чтобы попытаться собраться с мыслями. — Ты спрашивала о том, как я смог двигаться дальше. Каждое утро я просыпаюсь и вижу сцену, в которой присутствуют моя мать, брат, кровь, насильник. И я должен сознательно себе напоминать, что там произошло, потому что не чувствую себе тем, кто на самом деле это совершил. Я не жестокий человек, несмотря на то, что сидел за решеткой. Иногда я вспоминаю сцену, двигаясь с самого начала происшествия. Я не могу это объяснить, но для меня не существует иного выбора. Я продолжаю идти, раскаяние никогда не исчезает, несмотря на то, что насиловали мою мать. Я хочу… Я хочу, чтобы все было иначе. Она прижала палец к его губам, эмоции, звучавшие в его голосе, слишком болезненные, чтобы слушать дальше. — Я не хочу заставлять тебя вновь это пережить. Я хочу, чтобы ты знал, я тебя не боюсь. Возможно, со временем у меня появятся вопросы, и я хочу знать, что для тебя это не составит проблемы. — Джемма, — он на время закрыл глаза, тяжело дыша. Когда он вновь распахнул их, то накрыл своими пальцами ее. — Те рисунки, которые я тебе посылал, могут ничего не сказать, но они все для меня. Мне нечего больше скрывать. Ты слышала самое худшее. — Я знаю, как они много значит для тебя, — сказала она мягко. — Спасибо, что поделился ими со мной, — она посмотрела вниз на его руки, на синие чернила, покрывающие кожу. Ей хотелось бы знать больше. Были ли эти татуировки похожи на его рисунки? Показывают ли они ужасы пережитого в прошлом? — Что они обозначают? — Рисунки? Она кивнула головой, желая знать о нем все, что только можно узнать. — Твои тату, — она подняла на него глаза. Ее пальцы сжали его. — Все хорошо? Губы Тру сжались в жесткую линию. Он тяжело дышал, его грудь вздымалась с каждым вдохом, тогда он вернул свою руку на ее, переплел их пальцы и сильно сжал. — Все, что ты делаешь, прекрасно. Я просто рад, что ты здесь, разговариваешь со мной, и не боишься меня. — Я не боюсь тебя, — повторила она. Не говоря ни слова, он потянул ее руку к своим губам и поцеловал ее. Его член дернулся, ощущая ее кожу. Но то, что она увидела в его взгляде, обрадовало ее. Она полностью расслабилась, потому что эмоции, которые она видела в нем, поглотили ее. Он водил ее пальцами по своим татуировкам, объясняя значение одной за другой: — Туз пик — это карта смерти. Напоминание. Я сделал ее после того, как вышел из тюрьмы, — он провел ее пальцами по изображению на левой руке. — Это символ байкерского клуба Виски. Они спасали меня много раз. Я в долгу перед ними Когда он прокладывал ее пальцами путь вниз по одной руке и вверх по другой, объясняя каждое тату, то все больше раскрывал свою жизнь перед ней. Тату символизировали силу, которая напоминала, что даже в самые худшие времена он должен оставаться сильным. Сотни крошечных точек образовывали взрыв с одной стороны руки, выходя за пределы видимости, рассказывая об его разрушенном мире и о том, как он это понимал, тонкие линии тату образовывали сети, чтобы поймать осколки, потому что он еще не был готов их отпустить. Эти знаки изначально давали визуальное предостережение для людей держаться подальше от подобной личности человека, находящегося перед ней. Его способности преодолевать душевную боль и страдания доказывали его силу. Его преданность семье и друзьям нашла отклик во всех потаенных уголках души Джеммы, которые она так пыталась скрывать, многие годы она думала, что никто не коснется их. От звучащих в его голосе эмоций ее сердце билось сильнее, а тело воспылало жаром. Он отпустил ее руку, и тут она поняла, что дрожит. Его лицо было серьезным, когда он потянулся к низу своей рубашки. Он смотрел на нее с немым вопросом в глазах, и она кивнула, желая увидеть все. Он стягивал свою рубашку медленно, будто был не уверен, что она действительно готова увидеть то, о чем спрашивала, показывая чернильные узоры, которые она уже однажды видела, но не имела возможности рассмотреть детали. Она сосредоточилась на тату, которое заняло все огромное пространство его груди. Это был грозный, злой, обнаженный дракон, его позвоночник изогнулся дугой, шея вытянута вверх, он выдыхал пламя — синее, как и все его татуировки — на искривленное, изрубленное дерево, абсолютно лишенное листьев. С противоположной стороны был изображен человек, который пытался такими знакомыми разрисованными руками удержать дерево. Одна нога согнута в колене, другая отведена назад – он пытался устоять в борьбе с драконом. Его боль была такой глубокой, что у Джеммы на глаза навернулись слезы. — Не жалей меня, — сказал он грубо. Она покачала головой.