— Я думал только о том, что если бы ты в тот момент был там, то убил его, — слова Куинси были пропитаны ядом. — Я сделал то, что считал нужным для защиты матери, несмотря ни на что, поступил в соответствии с укоренившимся в моей голове понятием. Защитил свою семью. — Ты сделал то, что должен был, — мне жаль, что я не сделал этого. Может быть, тогда ты не пал так низко. — Я боялся, что они посадят тебя, как взрослого. Я даже не мог вынести мысли о тебе — ребенке — в тюрьме. Ты был просто ребенком, к тому же, хорошим ребенком, умнее, чем кто-либо из тех, кого я знал, и к тому времени, как я понял, что они не будут судить тебя как взрослого, было уже слишком поздно. Но мы не знаем, не сдала бы тебя мать, как меня, а я не смог бы это вынести. Ты должен знать, что я никогда не сделаю того, что тебе навредит. Никогда. Я унесу наш секрет в могилу, чтобы защитить тебя. — Я не могу избежать вины, чувак. Она всегда со мной. Я смотрю в зеркало и ненавижу человека, которого вижу. Твоя жизнь испорчена из-за меня, — кивнул Куинси. Трумэн схватил его за руки, заставляя услышать правду. — Нет, Куинси. Моя жизнь была испоганена ею. Но больше никто не управляет моей жизнью, — размышляя о работе своих детях, он сказал. — У меня есть ответственность и обязанности, но у меня не адская жизнь. Сейчас у меня хорошая жизнь. У меня есть дети. Есть Джемма, которую я безумно люблю. И, Куинси, она тоже любит меня. Несмотря на убеждения, несмотря на наше прошлое, она любит меня и детей. Я не могу представить свою жизнь без нее. И твоя жизнь может быть такой же. Такой же нормальной. У тебя никогда не было хорошей жизни. Это невероятно. Я говорю тебе, брат, тебя ждет целый мир, который не имеет ничего общего с матерью и ее дерьмовой жизнью. Все, что нам нужно сделать, это пройти реабилитацию, а я буду там, чтобы помочь тебе оставаться чистым. Я знаю, что ты можешь это сделать. Куинси вырвался из его объятий, провел руками по волосам и выпустил пронзительный стон: — Просто убирайся отсюда, чувак. Пожалуйста. Убирайся к черту. — Куинси… — что он мог сказать? Попросить его поговорить об этом? Именно это врач попросил не делать. Он нанес ему достаточный ущерб. Черт, он нанес даже больший ущерб, чем думал. Глава 22 Когда Трумэн вернулся домой, он был удивлен, увидев машину Джеммы на парковке. Ранее она отправила ему смс о том, что у нее был дерьмовый день, и она ходила на встречу с Кристалл. Ему стало легче дышать от осознания, что скоро она окажется в его руках. Он чувствовал себя так, будто его протащили сквозь зыбучие пески, и когда он вышел из машины, то еле держался на ногах. Перед тем, как покинуть реабилитационный центр, он поговорил с врачом, после открытой конфронтации с братом он должен был быть готов к любой реакции. И что еще более важно, если бы его брат хотя бы попытался поверить в себя, они бы попробовали помочь ему, рассуждали вместе с ним и нашли бы причину тому, почему он ступил на этот путь. Он ненавидел то, что не мог поговорить с Куинси о его чувстве вины. Он пытался поговорить с ним обходными путями, но врач сказал, что часть процесса выздоровления — это принятие чувство вины перед всеми людьми, на которых повлияло употребление наркотиков, и это являлось частью терапии. Но Трумэн знал, что Куинси никогда не сможет компенсировать то, что сделал. Они оба были навсегда заперты в клетке из лжи, которую сами построили. Заперты в его лжи. Это была его гениальная идея — взять всю ответственность за брата на себя. Теперь его брат погряз в чувстве вины, а он всю жизнь должен лгать Джемме. И в довершение ко всему перечисленному он переживал, что Куинси не удастся побороть чувство вины, и он откажется от реабилитации. Если это случится, то Трумэн никогда себя не простит. Врач хоть и был обеспокоен состоянием пациента, но не был удивлен, что их встреча сорвалась. Брату будет становиться все хуже, пока он не очистится от наркотиков полностью. Истинное чудовище. Трумэн рассеяно потер грудь, желая найти способ убить это чудовище навсегда. Нужно немного времени, чтобы проветрить голову, прежде чем он направится увидеться с Джеммой и детьми. Он пошел работать над «69 Mustang», его любимой машиной. Он провел рукой по гладенькому капоту машины, вспоминая, когда он впервые привез детей в гараж. Он понятие не имел о том, что делает, точно так же, когда взял на себя вину за убийство. Он думал, что поступает правильно, и надеялся, что поймет, как с этим справиться. Он пересек игровую комнату, которую они недавно отремонтировали для детей, и включил свет. Ярко-желтые стены вызвали у него улыбку. Как они могли не радовать? Они напомнили ему о причине, по которой он знал, как обращаться с детьми. Джемма. Его напористый, сексуальный лучик солнца. Слова Куинси врезались ему в память. «Ты был моей крепостью. Моей стрелкой, указывающей направление. Ты прав, я полагался на тебя, и ты проделал чертовски хорошую работу, направляя меня, что, когда ты исчез из моей жизни, я был потерян. Я последовал за дьяволом прямиком в ад». Он прислонился к дверному косяку и опустил голову на грудь. Куинси винил его во всех бедах: в убийстве, наркотиках, в его тюремном заключении. Его мысли вернулись к детям. Собирался ли он разбиться в лепешку, но обеспечить детям счастливое будущее? Чем он занимается вместо этого? Было ли правильно оградить Кеннеди и не рассказывать ей плохую часть сказок? Неужели она так же потерялась бы в жизни и пошла не той дорогой, как Куинси? Неужели все, что он делал, чтобы оградить Куинси от плохой жизни, было неправильным? Шаги по комнате этажом выше заставили его вынырнуть из своих мыслей. Он посмотрел на потолок и нашел ответ на свои вопросы. Он не сделал ничего плохого. Он просто не думал, что сядет в тюрьму. Может быть, ему нужно было оставить мать разбираться с властями, или сбежать с Куинси, но он так долго боролся за выживание, что к тому времени, как родился Куинси, укрывательство от власти стало преступлением. Мать убедила его, что забота чужих людей будет намного хуже того, что могла дать ему она. Когда он поднялся по лестнице к своей квартире, то знал, что существует только один способ, который он мог использовать. Он открыл дверь, и Джемма оторвала взгляд от пола, на котором стояла сумка, в которую она складывала вещи. Рядом с ней Линкольн взволновано размахивал ручками и ножками, его улыбка исцеляла раны, появившиеся от событий сегодняшнего дня. — Тумэн! — Кеннеди запрыгала вокруг него и тянула ручки вверх. — Мы уезжаем! Он поднял ее на руки и потерся носиками со своей маленькой счастливой девочкой, чувствуя себя виноватым за радость, которую он испытывал помимо душевной боли. — Куда мы едем? — он опустился на колени рядом с Линкольном, позволив Кеннеди слезть с него, чтобы поиграть со своими куклами. Он взял ребенка на руки и поцеловал, прежде чем наклониться и поцеловать Джемму. — Я знала, что после визита к брату у тебя будет стресс, да и у меня был дерьмовый день. Я подумала, что пикник в парке пойдет всем нам на пользу, — она кивнула в сторону холодильника на барной стойке. — Все хорошо? Или твой день был слишком трудным? У нее был плохой день, и она все же здесь, самоотверженно пытается поднять всем настроение. Положив руку ей на шею, он притянул ее ближе: — Звучит потрясающе! Ты невероятная! Ты это знаешь? — Мне может понадобиться немного больше убедительности. Он ее поцеловал. Он не знал, было это правильным или нет, было ли это хорошо или плохо, но это был единственный человек, с которым он знал, как себя вести. Быть тем, кто ее поддерживает, защищает и любит. Если им будет нанесен какой-то ущерб, то у них была твердая почва, чтобы выстоять и победить. *** Трумэн лег на спину на одеяло рядом с Линкольном после того, как они закончили обедать, а ребенок неоднократно ударял его в живот, хихикая каждый раз, когда Трумэн издавал громкий звук. Кеннеди, занятая игрой со своими куклами и использованием ног Трумэна в качестве реквизита, также поддавалась приступам смеха вместе со своими глупыми братьями. Джемма откинулась назад, испытывая счастье от созерцания этого момента семейной идиллии. Вечер был морозным и прохладным, но дети были одеты в вязаные свитера и шапки, и им было слишком весело, чтобы загонять их в дом. Джемма любила это время года, когда листья опадали с деревьев, напоминая ей о том, что День благодарения уже на пороге. Она и Кристалл на День благодарения обычно готовили небольшой обед в честь праздника. Она улыбнулась про себя, зная, что в этом году им понадобится индейка покрупнее. Трумэн потянулся к ее руке. Он рассказал ей о своей непростой встрече с Куинси. Джемма постоянно удивлялась его способности сдерживать и разделять эмоции. Он никогда не выпускал свой гнев, который настолько отличался от того чувства, когда из ушей ее отца буквально валил пар от гнева. — Ты уже готова рассказать о том, как прошел твой день? — спросил он. Ранее она не хотела говорить о своем разговоре с матерью, отчасти из-за того, что ее смущало невежество собственной матери, и отчасти из-за того, что боялась реакции Трумэна на ее слова. Но он всегда был с ней честен и заслуживал того же в ответ. Ей просто нужно найти способ сказать это, не причинив боли. — Моя мать звонила сегодня днем. — По поводу благотворительного вечера? — он сел, защищая Линкольна одной рукой так, как мог только он. Она кивнула. — Я рассказала ей о нас, и она не поддержала меня. — Прости, Джем. Ты рассказал ей о моей судимости? Она покачала головой, чувствуя себя ужасно из-за правды. — Ты шутишь? Единственным вопрос, который она задала, это о том, чем ты зарабатываешь себе на жизнь. Она мелкая и подлая. Это не мое личное мнение, Тру. Она такая и есть. — Ты хочешь сказать, что ей не понравилось то, что ты встречаешься с механиком? Они кивнула, опустив от стыда глаза. Трумэн поднял ее за подбородок и улыбнулся. — Детка, разве ты не знаешь, что нас нельзя судить по тому, кто наши родители? Боже правый, представь себе, если бы так и было. Взгляни на мою мать, — он наклонился и поцеловал Линкольна в лобик. — Их мать? — Я знаю. Но я чувствую себя ужасно от того, что она такая. Все, о чем она беспокоится, ничего для меня не значит. О, знаешь? Она все еще называет меня Джеммалайн. Я просила ее называть меня просто Джеммой столько, сколько себя помню. Она говорит, что Джемма — слишком распространенное имя, — она сделала паузу, обдумывая, как сильно она ненавидит смешливую манеру, в которой звучит имя Джеммалайн. — Мне нравится Джемма. — Джемма — красивое имя. По крайне мере, ты не названа в честь президента. Моя мать хотела, чтобы у нас были запоминающиеся имена, потому что знала, что наша жизнь будет дерьмовой, — он снова поцеловал Линкольна. — Их жизнь никогда не будет дерьмовой. — Конечно, нет. У них есть ты. Ты дал мне больше, чем смогла дать мне моя мать. Она и я — такие кардинально разные. Она заботится о шмотках. Я забочусь о людях. Я не хочу, чтобы меня судили по тому, какая моя мать. Она ужасная. — Если есть кто-то, кто понимает тебя, то это — я. Есть только одно, чего я не понимаю, если она такая ужасная, то почему вы каждый год проводите благотворительный вечер? — Я задавала себе этот вопрос тысячи раз, — она положила Линкольна к себе на колени и ближе подсела к Трумэну. — Я не знаю, как это объяснить. Она моя мать, и хотя она ужасна во всех отношениях, она все еще остается моей матерью. Я ощущаю себя в долгу перед ней. И она — единственная связь с моим отцом. Хоть она и не та, с кем я могу поговорить о нем, и я думаю, она презирает его за самоубийство, она все еще единственный человек, который жил в том доме, когда он был жив. Это не имеет никакого смысла, и, послушав саму себя, я чувствую себя дурой, когда делаю что-то для нее, — она покачала головой. — Она не хороший человек. — Но ты — хороший человек, — он обнял ее и прижал еще ближе к себе. — Ты поступаешь правильно. Когда мы начинаем отворачиваться от семьи, мы сами становимся ими — теми людьми, кого мы не любим. — Ты не расстроился из-за того, что я собираюсь пойти на благотворительный вечер в одиночку? — хотя они не говорили об этом, она хотела убедиться, что он в порядке и не обижается на нее. — Не совсем. Я не доволен тем, что мужчины будут пялиться на тебя в том сумасшедше сексуальном платье. Но мне нравится, что ты не хочешь, чтобы дети были втянуты в это, но ты должна знать, что если хочешь, чтобы я пошел с тобой, Дикси и Бэр могут присмотреть за детьми. Я не беспокоюсь о твоей матери, независимо от того, что она обо мне думает. — О, Трумэн, — она прижалась губами к его губам. — Я слишком люблю тебя, чтобы позволить испытать на себе гнев этой женщины, но я люблю тебя еще больше за то, что ты предложил пойти со мной. Кеннеди залезла к Трумэну на колени и прижалась к нему. — Нам лучше уложить этих ребят спать, — Джемма начала собирать свои вещи. — Ты думаешь, я порчу детей? Я слишком сильно их защищаю? Вопрос возник спонтанно, и Джемме понадобилась минута, чтобы понять его смысл. Она перекинула сумку через плечо и посадила Линкольна себе на ногу, поняв, что вопрос не возник внезапно. Это было отражением его заботы о Куинси. — Ты собираешься начать принимать наркотики? — Нет, — ответил он с отвращением. — Ты собираешься игнорировать их, избивать, заставишь голодать или…? — она замолчала, когда в его глазах увидела понимание сказанного. — Я не думаю, что находишься в опасности, питаясь помочь кому-нибудь встать на ноги. Ты не принимаешь по отношению ко мне никаких запрещенных методов безопасности, Тру. Твоя любовь является моей защитой. Это совсем другое. Глава 23 — Я считаю, что этот шкаф — идеальный, — сказала Джемма, указывая на высокий шкаф для новой спальни Трумэна. — В нем много выдвижных ящичков, а темное дерево выглядит так же мужественно, как и ты. Трумэн обнял ее со спины, радуясь тому, что выпало несколько часов наедине с Джеммой, даже если они просто прогуливались по магазинам. Ему не нравилось оставлять детей, но он прекрасно знал, что они находятся в хороших руках — Дикси и Кристалл. Завтра будет проходить ежегодный благотворительный вечер, и у них не будет возможности провести время вместе. — А как на счет шкафа для моей девушки? Разве нам не нужно что-нибудь женское? — он перебросил ее волосы на одно плечо и поцеловал в изгиб шеи, чувствуя, как бьется пульс под его губами. — Я не против хранить вещи на тех полках, где и сейчас. К тому же, я должна была обратно перевезти на свою квартиру часть летних вещей, для того чтобы освободить место для вас, ребятки. Он повернул ее в своих руках и посмотрел в глаза женщине, которую встретил благодаря пеленкам и детскому питанию и полюбил всего за одну секунду. Пряди коричневого и золотого цветов обрамляли ее прекрасное лицо, а ее улыбка — Боже, ее улыбка — вызывала дрожь и направляла бабочек порхать по всему его телу. Последний пазл окончательно соединил его жизнь. Прошла неделя с тех пор, как он ездил навещать Куинси, и три недели, как Куинси находится на реабилитации. Сегодня утром он разговаривал с его врачом, и она заверила его, что Куинси делает большие успехи, хотя и борьба с личными демонами давалась ему тяжело. Трумэн слишком хорошо был осведомлен, что это за демоны, потому как он ежедневно пытался раскрыть свою тайну. В последнее время это давалось ему все тяжелее. Каждый раз, когда он смотрел Джемме в глаза, ему хотелось рассказать ей правду о том, что случилось на самом деле в далеком прошлом. Он ненавидел тот факт, что между ними были тайны, но что сделано, то сделано. Он никогда не пожертвует Куинси, чтобы очистить свою совесть. И теперь, держа в руках любимую женщину, несмотря на все его убеждения, его прошлое, он сосредоточился на их будущем, а не на прошлом, которое уже ничего не значит. — Мне нравится, что твоя одежда лежит в моем шкафу, — он поцеловал ее в губы, — и мне нравится, когда твои вещи находятся в моей квартире. Он прижал ее к шкафу, схватил рукой ее за задницу и прижался к ней бедрами. Они были одни в кладовой магазина. Он снова ее поцеловал, дольше и глубже, прежде чем почувствовал, как она прижалась еще ближе к нему, обняла и застонала ему в рот, выпуская весь воздух из легких. — И я обожаю тебя, находящуюся в моей постели, — сказал он, целуя ее в шею. Она откинула голову назад, предоставляя ему лучший доступ к шее, которую он как будто хотел поглотить, — И я хочу тебя в своей постели каждую ночь, — он провел языком по чувствительному месту за ухом, получая взамен сладкую дрожь ее тела. — И я хочу просыпаться с тобой в моих объятиях руках каждое утро. Он продолжал прокладывать дорожку поцелуев по ее шее. Она ухватилась за него, когда он запечатлел поцелуй у основания шеи, он наслаждался ощущением ее сбившегося дыхания и учащенного пульса, буквально смаковал все это. Она схватила его за задницу и качнулась напротив него, горячо шепча: