– Где вы познакомились? – На домашней тусовке. Но оставь это, Ави, пожалуйста. Какая разница! – На домашней тусовке? – Да. Он мой очень дальний родственник. Живет в Словении и приехал погостить. Инспектору хотелось, чтобы девушка рассказала еще, и в то же время не хотелось, чтобы она продолжала говорить. Он вспомнил вопросы, которые задавал Саре про его жену в следственной камере участка в ту ночь, когда тот сознался в убийстве. Марьянка лежала в спальне на кровати – на той кровати, что в течение трех летних месяцев была и его кроватью тоже, и мужик, которого он не знал и чьего лица не видел даже в воображении, медленно расстегивал ее блузку, от воротничка до последней пуговки у пупка, и прикасался к ее обнажившемуся светлому бедру… А сам Авраам в это время подготавливал к ее приезду квартиру, метался по следам взрывчатки и по больницам и только того и ждал, чтобы прийти домой и позвонить ей… – Он спал с тобой здесь? – спросил Авраам. – Да, – ответила девушка. – Сколько раз? – Не помню. И мне жаль, что тебя это так задело. – Ты не помнишь, провел ли он здесь одну ночь? Или неделю? Или месяц? Голос инспектора почти осекся, и Марьянка сказала: – Без допросов, Ави. Я попыталась объяснить тебе, что это был предлог. И тебе не поможет, если ты все узнаешь. До сих пор он не смотрел на нее, а когда посмотрел, то увидел в ее взгляде отчаяние. Боль, которую Авраам узнал, хотя до сих пор никогда этой боли в ее глазах не видел. Его мокрые брюки все еще грелись на радиаторе, но нужно было встать и уйти. Внезапно он подумал, что не понимает, зачем вообще пришел. Зачем ждал, чтобы произошло что-то, когда стоял под окнами Марьянки или шел по улице за ней следом? Вернулся бы он в Холон, не поговорив с ней, если б она его не заметила? И почему бы ему не исчезнуть сразу после этого? Кто-то постучал в дверь. Они молчали, но стук продолжался. Марьянка посмотрела в замочную скважину и не стала открывать. – Можешь открыть, – сказал Авраам. – Не хочу. Это соседка. Дождь стучал в окно, и с улицы слышалось тарахтение фуры, с которой сгружали какое-то оборудование, а потом наступил вечер, и в кухне стало темно. Они почти не разговаривали, пока, вскоре после семи, не зазвонил мобильник Авраама. И позже он думал, что потому и остался – каким-то образом знал про этот звонок и хотел ответить в присутствии Марьянки. Она глядела на него, пока он говорил, и поняла, что что-то случилось. Инспектор встал со стула и отошел в сторону, а потом вернулся на кухню и попросил у хозяйки бумажку и ручку. А потом, когда стал писать, заметил, что рука у него дрожит. Девушка не спускала с него глаз, и когда он закончил разговор, спросила: – Кто это? – Элиягу Маалюль, – ответил ее гость. – Звонил из участка. Голос Маалюля тоже дрожал, когда он сказал: «Ави, я в участке. С адвокатшей Сары». – Что-то случилось? – спросила Марьянка, и Авраам кивнул. Имя Хаима Сары было ей незнакомо, потому что до этого Авраам не называл убийцу по имени. – Его письмо нашлось, – рассказал он ей. – Письмо, которое он написал детям как бы от лица жены. Про письмо, которое Сара якобы написал и спрятал в чемодане, Авраам тоже не рассказал. То самое письмо, доказывающее, что Хаим вовсе не собирался убивать в Маниле детей, а просто хотел разыграть расставание с Дженнифер Салазар, письмо, которое бесследно исчезло. – Так как его сейчас-то нашли? – спросила Марьянка. – Его сын вернул. Старший сын. Он сказал, что стащил его из чемодана ночью, накануне отъезда, и до сих пор хранил у себя. Сегодня утром он рассказал о нем бабушке или адвокатше, и адвокатша связалась с Маалюлем и вручила ему это письмо. Графологу нужно еще доказать, что там почерк Сары, и попытаться понять, когда он его написал, но Маалюль верит мальчишке. – И что это доказывает? – Еще не знаю. Но, может, он и не собирался там их убить, как мне все время казалось. Из-за меня его почти обвинили в попытке убить детей, и дети все время слышали это с тех пор, как его арестовали. Марьянка посмотрела на чужие буквы иврита, которые Авраам набросал на листе бумаги, и спросила: – Это его письмо? Инспектор кивнул и уставился на написанные слова. – Можешь мне его прочесть? – попросила девушка. – Зачем? – Хочется знать, что в нем написано. Суперинтендант предпочел бы никогда в жизни не читать это. Если верить версии Сары, то Хаим планировал громко, вслух прочитать это письмо своим детям в Маниле, а вместо этого Авраам прочел его сейчас Марьянке и попытался перевести ей его содержание, стараясь в то же время не вникать в эти слова и не запоминать их, будто боялся, что они к нему прилипнут. «Шалом и Эзер, – прочел он в конце, – я знаю, что вы очень издалека приехали ко мне с папой и что вам хочется свидеться со мной и вернуть меня домой, но я не смогу с вами здесь встретиться. Я решила покинуть вас и наш дом, потому что с самого начала мне не хотелось быть вашей мамой. Я знаю, что сначала вам будет без меня трудно и что вам будет тяжело меня забыть, но у вас есть папа, который за вами присмотрит и будет хорошо вас воспитывать. Он очень-очень вас любит, и он будет вам хорошим и сильным папой, и в конце концов вы вырастете, забудете меня и начнете с ним новую жизнь. Помогайте ему тоже, потому что вначале ему одному будет непросто. И может, однажды, когда вы вырастете и станете взрослыми, мы сможем встретиться. Мама». Марьянка спрятала от него глаза. А Авраам сказал: – Сечешь, что, может, мальчишка его спас? Внезапно он спохватился, что не спросил Маалюля, читал ли Эзер это письмо и думает ли он, что его написала мама, – или знает, что это сделал отец от ее имени. И какой из вариантов, в общем-то, страшней? Марьянка приблизила к нему голову и в первый раз положила ее ему на плечо. – Понимаешь, мне всегда кажется, что все кончится иначе, – сказал Авраам. – В начале каждого расследования. Что все, что случилось, уже можно вычеркнуть или заморозить. Только ничего не вычеркивается, а скапливается от дела к делу. Я был уверен, что на этот раз все сошлось. Но и теперь мне никого не удалось спасти. Ни ее, ни их, ни себя. Девушка теснее прижалась к нему и сказала: – Ави, думаю, что спасти детей от их родителей невозможно. – Она сделала паузу и добавила: – Но, быть может, когда-нибудь ты и сумеешь… Авраам закрыл глаза. Назавтра, стоя на вокзале и ожидая поезд до аэропорта, он увидел целующуюся пару – девочку-подростка и мальчика. На плечах у них были тяжелые рюкзаки, и Авраам так долго глядел на них, что они заметили это, а он все смотрел и думал, что люди не видят друг друга, когда обнимаются. И наверное, они с Марьянкой тоже разговаривали этой ночью, не видя друг друга, как слепые или как люди, которые говорят сами с собой. Он сказалал ей в волосы: – Хочу, чтобы мы поженились, Марьянка. А она шепнула ему в шею: – После всего, что я тебе рассказала? – Именно: после всего, что ты рассказала, – ответил Авраам, и хотя он сам не понял, что имеет в виду, ему было ясно, что он ответил верно. – Согласна? – спросил он, и Марьянка только и сказала: – Наверное, да. На столе так и остались две пустые чашки, открытая банка с сахаром, две чайные ложки, в спешке разорванная золотая фольга – и деревянный футляр от трубки, которую Авраам упаковал в чемодан и взял в Холон. * * * notes Сноски 1 Рош ха-Шана – еврейский Новый год, который празднуют два дня подряд в новолуние осеннего месяца тишрей (тишри) по еврейскому календарю (приходится на сентябрь или октябрь). С этого дня начинается отсчет дней нового еврейского года. 2 То есть к раввину.