И возвращение семьи Рудлог на трон сильно ударило по этому большинству. Люк сразу опрокинул в себя два стакана коньяка, закурил на одном из диванчиков. Крис упорхнула к знакомым дамам – хвастаться и сплетничать. К Кембритчу же уже спешили Иван Лапицкий и Нежан Форбжек, чей разговор он подслушал в курительной комнате бара «Эмираты». – Кембритч! – Лапицкий был каким-то дерганым, глаза его блестели. – Мы уж думали, ты не придешь. Будешь отлеживаться после вчерашнего. – Чтобы я, да пропустил эту вечеринку? – лениво ответил Люк. – Берите стаканы, или на сухую будем разговаривать? – У меня кое-что получше есть, – Форбжек залез в карман, протянул ему таблетку. – Бери, вставляет до полного кайфа. Понятно, они сами под наркотой. Люк забросил синтетику в рот, плеснул туда же остатки коньяка. – Самое оно. Папаня сегодня грозился оставить без наследства, так что хоть расслаблюсь. Завтра во дворец тащиться, опять смотреть на этих сморчков и на сияющее ее величество. – Круто, – протянул Лапицкий, бухаясь на диван рядом с ним. – А у нас сейчас партия начнется, присоединишься? – Когда это я отказывался от игры? – ухмыльнулся Люк. – Это хорошо, – раздался голос из-за его спины. Кембритч задрал голову, глянул на человека, подошедшего к ним. А вот и вы. Здравствуйте, Роман Дмитриевич. Он встал – манеры еще никто не отменял. – Я не встретил вас, – спокойно проговорил Соболевский, – извините, дела. Рад знакомству, виконт Кембритч. Наслышан. – Вы хозяин дома? – поинтересовался Люк, пожимая протянутую руку. Рукопожатие было крепким, и он намеренно сделал кисть вялой. – Совершенно верно, – улыбнулся мужчина. – Я хозяин этого поместья. Роман Дмитриевич Соболевский. – Давно хотел попасть к вам, – вполне искренне сообщил виконт, оглядываясь в поисках официанта. Двигаться приходилось чуть нервно, чтобы имитировать действие наркотика. – Что же, счастлив, что наши желания совпали, – приятным тоном ответил Соболевский. Он вообще весь был приятным. Ухоженным, спортивным, высоким – чуть ниже Люка, – с чисто выбритым лицом, хорошо поставленным голосом и теплыми карими глазами. Одет хорошо, но без пафоса, в поло и аккуратно выглаженные брюки. Такому человеку хотелось доверять и деньги, и секреты. – Присоединитесь к моему столу? – пригласил Роман Дмитриевич. Играли восьмерками, за круглыми столами, накрытыми темно-синим сукном. За одним столом с Люком оказался не только хозяин дома, но и отцы его дружков, в том числе родитель Крис и Бориса Валенских, и пара аристократов, с которыми Кембритч был шапочно знаком. Сопровождающие дамы были явно слишком молоды для того, чтобы быть матерями и женами. Скорее всего, эскорт или любовницы. Игра велась простая, на выбывание. Каждый делал ставки, а оставшийся получал куш. Раздали карты, и игра началась. Как и разговоры. Ведь приходили не поиграть – решить дела. Говорили о политике, экономике, о новой королеве – все вежливо, но с явным негативным подтекстом. Люк активно участвовал в разговоре, чувствуя, как наблюдают за его реакцией на малейшую критику в адрес монархии, и разговор этот становился все смелее. Крис дышала ему в затылок, периодически приносила коньяк, сверкала драгоценностями и декольте. Ее отец поглядывал на дочь вполне одобрительно. Ну да, как бы ни был богат Кембритч, всегда есть вероятность поймать добычу повыгоднее. Тем более что потенциальный зять, заливающийся алкоголем и немного бессвязно разговаривающий, вряд ли может стать подспорьем в бизнесе. – Я вообще считаю, что монархия – устаревшая форма правления, – говорил Люк все громче. – Править должны аристократы и первые люди страны, выбираемые достойным, – он отсалютовал бокалом в сторону собеседников, – сообществом. А королевы, короли… да что говорить, все мы повязаны теперь вассалитетом и слова лишнего сказать не можем… – Вы высказываете очень смелые мысли, – заметил хозяин дома и внимательно посмотрел на гостя. И если бы виконт не был к этому готов, его бы пробили. Он ожидал «чтения», но не такой мощи. – Если бы вы знали, насколько смелые у меня мысли, – рассмеялся он пьяно, услужливо пуская менталиста в сознание и показывая ему только то, что нужно было показать: его общение с отцом по поводу «выгодной женитьбы» и «политически правильного геройского поступка» во время коронации, лицо королевы, переспрашивающей простые вещи, свои намеренные размышления по этому поводу, раздражение, неприязнь к принцу-консорту, страх перед Тандаджи… Кембритч старательно пялился на декольте спутницы Лапицкого-старшего и представлял себя и ее где-нибудь в темном углу. Соболевский посмотрел на томно отвечающую на взгляд Люка девушку, улыбнулся. – А что у вас за дела с господином Тандаджи, виконт? Поделитесь? Рано Люк расслабился. И снова ощущение чужого присутствия в голове и сумасшедший контроль, чтобы не показать лишнего, – только отрывки встреч, события шестилетней давности и сегодняшний скандал. Он глотнул коньяка, поморщился. Ответил, намеренно медленно и невнятно, повторяя слова, как уже очень пьяный человек. – Мне неприятно об этом говорить, господин Соболевский, но этот иммигрант держит меня на крючке. Приходилось поставлять ему кое-какую информацию; надеюсь, все поймут, если я не буду озвучивать какую. Но всему есть предел, знаете ли. Был его ход, и Люк уставился на свои карты. «Ходи дамой треф», – шепнули в голове. Он положил на стол даму. «Почеши нос». Он сморщился, потер пальцами нос. «Сними галстук, он тебе мешает, душит, давит». – Что-то душно, – пробормотал Кембритч, старательно думая о галстуке, ослабляя, а потом и снимая его. Сознание отпустили, и Люк проигрался через одного, вышел курить. На улице смеркалось. Во всяком случае, кто менталист, теперь понятно. Странно, что его нет в списках выпускников магических академий страны. Может, учился где-то за границей? Поздней ночью Кембритчу позвонил Тандаджи и сказал, что получил результаты прослушки. Общались Валенский с хозяином дома. – Понаблюдать надо за ним, – сказал Соболевский, – вроде чист, но что-то меня смущает. А я привык доверять интуиции. Подумаем, время еще есть. Если на думаем, он подходит идеально. Люк поговорил еще немного, отложил трубку. Сейчас азарта он не ощущал. То, что творилось внутри, скорее, называлось сожалением. МагУниверситет Иоаннесбурга, четверг В четверг Матвей Ситников сидел с друзьями в столовой и пил чай. Еду он здесь не заказывал, любил готовить сам. Исключением были особенно удающиеся поварам булочки, но они как раз перед ним закончились. И теперь одногруппники радостно уминали сладкую сдобу, а Матвей учился смирению. В зал впорхнули первокурсницы, парень поискал взглядом Алину и не нашел. Ну конечно, когда ей есть, – наверняка опять сидит перед аудиторией и читает что-нибудь к паре. – Так, пацаны, жертвуем мне целые булочки, – пробасил он. – Потом отдам деньги. Кто не зажмотничает – тот мужик. – А зачем? – спросил Поляна, с сожалением положив на тарелку вторую из купленных плюшек и пододвинув ее к другу. Один из одногруппников тоже поделился, еще и приятного аппетита пожелал. – Умеешь ты кайф обломать, Сита. – Девочку надо покормить, – тихо пробормотал Матвей, заворачивая добычу в салфетку, но его услышали, заржали. – Тебя на малолеток пробило? – спросил сосед по столу, и остальные с жадным любопытством уставились на Ситникова. – Ее-то надо откармливать, это точно, чтоб подросла. Ты не из-за нее драку устроил, кстати? Было бы круто. – Нет, – ответил Матвей весомо, – говорил ведь уже. Тротт попросил помочь наглядно показать девушкам необходимость боевых формул… – Ну да, ну да, – фыркнул одногруппник. – Ну да, – пожал мощными плечами Ситников. – И не распускай язык, Юлик, ты же не баба. Жуй давай свои макароны. Поляна успокаивающе похлопал Матвея по плечу, и семикурсник встал, не обращая внимания на смешки друзей, пошел к выходу, захватив булочки. Но его перехватили однокурсницы Алинки, окружили, и ее соседка, Наталья, поблескивая глазами, спросила: – Матвей, ну скажи, умираем от любопытства, не откажи красивым девушкам! Ты из-за чего вчера на профессора Тротта набросился? И почему тебя не исключили? Мы никому не скажем, честно! С десяток хорошеньких головок усердно закивали: верь нам, никому-никому. – Да ни из-за чего, – уже с ощутимым раздражением пробасил студент, – показывали вам приемы боевые. Он сам просил, а у меня не очень сыграть получилось. Поэтому и не исключили. Девушки недоверчиво и разочарованно поглядывали на Матвея, и он, обойдя Наталью, прошел сквозь них, вышел в коридор, вздохнул. Достали. Подошел к расписанию, поискал преподавателей, группы. Нашел что нужно и двинулся дальше. Алина обнаружилась на втором этаже: как он и думал, читала учебник, сидя на подоконнике, сосредоточенно, быстро листала страницы, и он подошел тихо, чтобы не напугать, осторожно коснулся коленки. – Ой, – все равно испугалась и теперь таращилась на него своими глазищами. – Матвей! Я чуть не свалилась от неожиданности! – На, – сказал он с неловкостью, протягивая булочки, – пожуй. – Я стану толстая совсем, – пожаловалась Алина, но булочку отщипнула, засунула кусочек в рот. – Да и есть не хочу. А вот пить – очень. Жаль, в столовую уже не успеваю. – Я сейчас тебе воды из автомата принесу, – сказал Матвей. – Успею. Он успел. Постоял перед ней; захотелось погладить по спине, но сдержался. Раздался ор каменов: «Пятая пара! Тридцать секунд до закрытия дверей!» – и он так и не спросил, что хотел. Хотя думал всю ночь и утро, переживал и почти решился. Помаялся, поднялся выше, к кафедре математики и магмеханики, постучал. На кафедре помимо секретаря был и профессор Максимилиан Тротт – он сдавал журнал и расписывался за отведенную пару. Увидев семикурсника, иронично поднял брови. – Профессор, – пробасил Матвей, чувствуя себя последним поганцем и предателем на свете, – можно с вами поговорить? Секретарь навострила уши. – Сейчас я закончу, – насмешливо ответил природник, – и выйду. Подождите меня в коридоре. Он вышел через несколько минут, подошел к подоконнику, у которого застыл мрачный студент. Ситников возвышался над инляндцем на добрую голову, а в ширину был с троих Максов.