Она сдвигает штору из бусин и заходит в оранжерею. Стекло изнутри покрылось зеленым налетом, из выживших здесь только ползучее растение, чьи лианы пробиваются сквозь трещины в окнах. На полках горшки с гниющими стеблями: одеревеневшая герань, засохшие кусты помидоров. Пахнет сыростью и затхлой землей. Циновки на полу черные от плесени и разваливаются на куски. Нина протирает кружок в грязном стекле, чтобы выглянуть в сад. – А вон там? – показывает она. – Что-то вроде летнего домика или сарая. К Нине подходят двое коллег. Снаружи заросли сорняков по колено и полно крапивы. Кучей валяется садовая пластиковая мебель, стулья грязные и перевернуты вверх ножками. Срезанную траву пучками бросали где попало. Прямо у ворот стоит большой кирпичный сарай с черепичной крышей, увитой плющом. Некоторые окна выбиты. – Понимаете, о чем я? Ближе к строению картина проясняется. К сараю земля берет крутой уклон, так что тот стоит на возвышении. – Думаю, под этими досками вполне может оказаться пустота, – говорит Нина, просовывая руку сквозь разбитое окошко, чтобы открыть дверь. Внутри все заставлено старыми банками из-под краски и средствами от сорняков, на полу ржавеют садовые инструменты. Из-под карниза торчит гниющее осиное гнездо, с гвоздя свисает покрытый пятнами защитный костюм. Чаллоу топает ногой – слышно глухое эхо. – Кажется, ты права. Он приподнимает край циновки: из нее сыплются грязь и песок, в разные стороны ползут мокрицы. – В кои-то веки, – обращается Чаллоу к своей команде, – нам повезло. В полу под циновкой спрятан люк. * * * – К ней можно зайти, хотя не знаю, будет ли толк. Эверетт выходит из комнаты ожидания и следует по коридору за медсестрой. По пути встречаются старик с ходунками и два врача с планшетами для бумаги. Плакаты на стенах призывают мыть руки и правильно питаться, а также учат распознавать симптомы инсульта. Палата в самом конце коридора, на койке сидит девушка в больничной рубашке. Выражение «бледная как полотно» приходится кстати, потому что ее лицо лишь немногим темнее простыни, которую она прижимает к груди. Не только кожа, но и глаза и даже волосы выглядят какими-то бесцветными. Словно ее покрыли тонким слоем пыли. Вокруг губ следы герпеса. Заметив Эверетт, девушка испуганно смотрит на нее и вжимается в подушку. – Я подожду снаружи, – тихо говорит сестра и закрывает дверь. – Можно, я сяду? – спрашивает Верити, показывая на стул. Девушка молчит. Эверетт отодвигает стул подальше от кровати и садится. – Скажете, как вас зовут? – осторожно обращается она к пострадавшей. Та лишь не сводит с нее глаз. – Мы знаем, что вы пережили нечто ужасное, и хотим понять, что случилось. Хотим найти того, кто сотворил с вами такое. Бедняга сильнее сжимает простынь пальцами. Под сломанными ногтями грязь. – Да, это очень трудно. Я не хочу, чтобы вам стало еще хуже, но нам нужна ваша помощь. Девушка закрывает глаза. – Помните, как все было? Как вы попали туда? Из-под век текут слезы и медленно катятся по щекам. Какое-то время обе молчат, и тишину нарушает лишь гул из коридора – шаги, голоса, позвякивание каталок. Звук приехавшего лифта. – Малыш очень милый. Как его зовут? – задает вопрос Эверетт, когда девушка открывает глаза. В ответ та начинает качать головой, а потом издает испуганный крик и вся съеживается. Прибегают медсестры, и Эверетт оказывается по другую сторону закрытой двери. * * * На то, чтобы успокоить девушку, понадобилось двадцать минут и один укол. Из палаты выходит врач и садится на стул рядом с Эверетт. – Что произошло? – спрашивает она. – Что я сделала не так? Доктор глубоко вздыхает. – Психиатр считает, что у нее посттравматическое расстройство. Честно говоря, в этом нет ничего удивительного. Для людей, попавших в такую ситуацию, вполне естественно подавлять воспоминания о случившемся. Мозг включает режим выживания и отсекает болезненные мысли, а вопрос о ребенке заставил ее снова подумать о том, через что она прошла, и бедняжка просто не выдержала. Боюсь, она еще не скоро сможет все рассказать. – Сколько времени уйдет на восстановление? – Трудно сказать. Может, пара часов, может, пара недель. А может, она так и не оправится. Эверетт опускает лицо в ладони. – Черт, что же я натворила… – Не корите себя, – по-доброму утешает ее врач. – В ваших намерениях не было ничего плохого. Он кладет руку ей на плечо, но спустя мгновение уходит, забирая свое теплое прикосновение. * * * Пространство под люком всего в полметра глубиной, внизу лишь земля и щебенка. Чаллоу ложится на пол животом вниз и светит фонариком. – Ага, здесь точно что-то есть… Нина, сможешь пролезть? Мне, боюсь, габариты не позволят. Чаллоу встает и уступает место Нине, которая спрыгивает вниз и опускается на четвереньки. Он подает ей фонарик, и она скрывается из виду. – Осторожно, вдруг там крысы, – радостно предупреждает Чаллоу. «Теперь-то уж что», – кривясь, думает Нина. Она водит фонариком слева направо. Слышится шорох, в темноте блестят маленькие глазки. Фонарик вдруг задевает что-то совсем рядом с ее лицом. Что-то острое, черное и давно мертвое. Тонкие ножки, пустые глазницы, как в костюме привидения на Хеллоуин. Выдохнув, Нина приглядывается и понимает, что это всего лишь птица. Похожая на ворону. Однако это еще не всё. Свет выхватывает не череп и не высушенные кости, а свернутое одеяло. Остальное – работа воображения. Нина догадывается, что в одеяле. В горле пересохло – и не только от пыли. Сглотнув, она кричит: – Что-то есть! Запечатано клейкой лентой, но размер соответствует. Нина ползет обратно, задевая головой половицы, и выбирается наружу. – Пожалуй, надо разобрать пол, – говорит она и протирает руки о костюм. – И обязательно все пометить ярлыками, – добавляет Чаллоу. – Мы должны понять, что здесь было, и везде снять отпечатки. – Может, лучше вызвать судмедэксперта? – Он уже едет. * * * Марк Секстон звонит юристу из своего офиса в высотке «Кэнери-Уорф». Тринадцатью этажами ниже Темза медлительно направляет воды к морю, а в трех милях к западу отсюда переливается на солнце небоскреб «Шард». Звук телевизора в углу выключен, однако Марку видна бегущая строка и фотографии дома на Фрэмптон-роуд. Не только соседского, но и его. – Как это они, черт возьми, не знают? Сколько времени длится гребаная криминалистическая экспертиза? – Я не спец в этой области, – увиливает юрист, – хотя знаю одного королевского адвоката-уголовника. В смысле, он специализируется на уголовных делах, – смеется он. Секстон не настроен шутить.