– Почему он не продаст дом? Тот ведь стоит целое состояние. Даже в таком жалком виде. Росс кривится: – Да, этот сосед-богатей выложил за свою часть три миллиона. А Билл, он отказывается переезжать в дом престарелых, хотя с артритом за последний месяц стало только хуже. Врач скоро назначит ему лекарства от болезни Альцгеймера, и кто-то должен следить, чтобы он вовремя их принимал. Я с этим не справлюсь. Старик один в доме – рано или поздно с ним что-нибудь случится. Как я говорил, раз он уже обжегся. – Ты обсуждал с ним переезд? Дерек делает глубокий вдох. – Да, недель шесть назад. Я пытался объяснить, что так будет лучше, но ему эта идея пришлась не по душе. Начал кричать на меня, бросаться вещами, вот я и замолчал. Правда, хотел снова затронуть тему на этой неделе. Освободилось место в «Ньюстед-хаусе» в Уитни, там один из лучших домов престарелых. Что теперь с ним будет… Росс допивает воду. Я наливаю еще. – Тебе не приходило в голову, – осторожно подбираю слова, – что переезжать он не хотел как раз из-за девушки? Бледнея, Росс ставит стаканчик обратно на стол. – Харпер не мог уехать, ведь тогда бы ее нашли. И отпустить ее он не мог по той же причине. – Так что же он собирался делать? Я пожимаю плечами: – Не знаю. Надеялся, что ты мне… Из коридора доносится шум, и Гислингхэм вдруг распахивает дверь. – Босс, кажется… Я уже проталкиваюсь мимо него. В соседнем помещении двое констеблей удерживают Харпера. Трудно поверить, что это тот самый старикан, – он размахивает руками, лягается, кричит на женщину-полицейского: – Сука! Та, хоть и опытная сотрудница, заметно потрясена. На щеке у нее царапина, по форменной рубашке расплывается мокрое пятно. – Я просто принесла ему чай, – запинаясь, говорит она. – А он сказал, что слишком горячо, что я пытаюсь обжечь его, а я ничего такого… ничего… – Конечно. Иди-ка присядь, и пусть кто-нибудь займется твоей щекой. Она прижимает руку к лицу. – Я даже не почувствовала… – Думаю, это всего лишь царапина, но все равно стоит осмотреть. Моя коллега кивает, и я увожу ее из комнаты. Харпер, вырываясь, кричит ей вслед: – Сука! Вот кого нужно арестовать, идиот хренов! Она пыталась меня ошпарить. Мерзкая корова! * * * Когда я возвращаюсь к Россу, то вижу, что он следит за происходящим на экране, и некоторое время я наблюдаю за тем, как наблюдает он. – Так какой же из них настоящий Билл Харпер? – наконец спрашиваю я. – Тот, что трясется в углу, как напуганный ребенок, или тот, что нападает на моих офицеров? – Это все болезнь, – качает головой Росс. – Именно так она и проявляется. – Возможно. Или же болезнь лишь ослабляет самоконтроль, а он всегда был жестоким, просто старался сдерживать эмоции. Умел с ними справляться. Скрывать их. Росс повернулся в мою сторону, но смотрит куда-то мимо. Он явно что-то не договаривает. Я не сразу прерываю тишину. – Ну же, Дерек? – Делаю шаг в его сторону. Он бросает на меня взгляд и тут же, краснея, отводит глаза. – Что еще скрывает Уильям Харпер? * * * Констебль Верити Эверетт уже два часа ждет в больнице имени Джона Рэдклиффа. Большинство людей терпеть не могут лечебные учреждения, однако до работы в полиции Эверетт училась на медсестру, а потому обстановка не кажется ей гнетущей. Напротив, успокаивает. В отделении «скорой помощи» каждый знает свое место и свои обязанности. Белые халаты и белый шум действуют на Верити умиротворяюще. В последнее время она плохо спит, да и в коридоре душновато, так что ей очень хочется прикрыть глаза и уснуть, пусть даже на жестком пластиковом стуле. Наверное, она уже задремала, потому что когда кто-то коснулся ее руки, Эверетт резко вздернула голову и выпрямилась. – Констебль Эверетт? Открыв глаза, она видит лицо врача – доброе, обеспокоенное. – Вы в порядке? Верити спешит взбодриться. Шея затекла. – Да, простите. Похоже, отключилась на минутку. Доктор улыбается. Такой симпатяга, прямо Идрис Эльба[6] со стетоскопом. – А может, и дольше. В любом случае не стоило вас беспокоить. – Как она? – Боюсь, ничего нового я не сообщу. Как и подозревали парамедики, девушка обезвожена и давно нормально не питалась. Похоже, других серьезных проблем нет, однако в какой-то момент она сильно встревожилась, из-за чего полный осмотр мы пока отложили. Сейчас от этого будет больше вреда, чем пользы. Мы дали ей успокоительное, пусть немного поспит. Эверетт встает и на негнущихся ногах, будто старая бабка, идет к палате. Заглядывает в окно: девушка лежит на койке, спутанные темные волосы разметались по подушке, рука сжимает одеяло. Под глазами у нее темные круги, лицо осунулось, хотя все равно видно, что она была – да и остается – красивой. – А где мальчик? – спрашивает Эверетт у врача. – Сейчас он у педиатра. Поразительно, но малыш в довольно хорошем состоянии. Учитывая ситуацию. – Она ничего не говорила? Никаких имен? Как долго она там пробыла? Хоть что-нибудь? – Нет, простите, – качает головой доктор. – Когда можно будет с ней поговорить? Это очень важно. – Понимаю, однако самочувствие пациента на первом месте. Придется подождать. – Она поправится? Врач подходит к окну палаты и смотрит на озабоченное лицо Эверетт. – Честно говоря, больше всего меня беспокоит ее душевное состояние. После того, через что прошла бедняжка, ей нужно как следует отоспаться. Сейчас это – лучшее лекарство, а потом посмотрим. * * * – Дерек, не молчи. Если ты видел хоть что-нибудь… любая мелочь поможет. Росс смотрит на меня и сжимает пластиковый стаканчик с такой силой, что тот вдруг трескается, а вода течет по его брюкам. – Ладно, – после долгого молчания говорит он, вытирая одежду. – Где-то полгода назад, в декабре, одна соседка сказала, что видела Харпера на улице в одних тапочках, вот мне и пришлось заехать, чтобы найти его обувь. Он начал терять вещи, забывал, где что лежит… В общем, я решил, что его ботинки, наверное, под кроватью. – И ты нашел их там? Росс качает головой: – Нет, но я нашел коробку со всякими журналами.